Я, все-таки люблю тебя, прости (СИ)

Никита нервно облизывает губы. Пиздец! К чёрту все шансы! Я знаю, что, возможно, пожалею, знаю, что всё неправильно, но не могу нажать на тормоз и остановить себя.
Поднимаюсь медленно, чтобы не спугнуть преждевременно и обхожу стол, а он пятится от меня продолжая сжимать кулаки. Ещё шаг и упирается задом в кухонный шкафчик.
Такой весь нахохлившийся, как маленький воробей: грудь под футболкой вздымается в бешеном ритме, глаза сверкают. Нервно откидывает непослушные волосы, выбившиеся из хвоста на затылке, а я невольно улыбаюсь. Помню, что там под волосами четыре маленьких цифры.
Никита, видимо, толкует мою улыбку как-то по своему, делает рывок и заносит кулак для удара. Но я быстрее. Я сильнее. И я хочу…
Несколько секунд и обе его кисти схвачены и заведены за спину. Трепыхается, шипит, пытается оттолкнуть меня, но у него ничего не выходит.
 — Не бойся, — я прижимаю его собой к столешнице, нагло упираясь своим, уже проявившимся, стояком в его бёдра.
 — Пошёл на хрен! — шепчет, но больше похоже на задушенный крик.
 — Хотел предложить тебе то же самое.
В-о-от… Он сразу замер, как в гипнозе. Наверное, только сейчас к нему реально дошло, что я собираюсь с ним сделать и он действительно поверил в то, что я смогу. И тут же, как будто очнувшись, начал вырываться ещё усерднее, но его зажатое положение было невыгодным и мало способствовало обороне. Радует, что я больше него, и это я прижимаю его, держу его.
Свободной рукой обхватываю Ника за подбородок, надавливаю, поднимая его лицо вверх. Смотрит с ненавистью и болью. Ничего, малыш, мне тоже больно от того, что ты делаешь со мной. Но я вытерпел и ты потерпишь.
Зло смотрит как я наклоняюсь ниже над ним. Замирает, когда касаюсь его губ своими, а потом отворачивает голову, скорчив омерзительную гримасу. Ах ты, мелкий сучонок! Значит, утром мы моську не воротили, наоборот, даже подставлялись под поцелуи! Зажимаю его в руках так, что он не успевает вдохнуть, давится воздухом.
 — Знаешь главное правило? Расслабься и получай удовольствие.
 — Не дождёшься, — опять шипит и вертится в руках.
Пытается пнуть меня ногой, но я предусмотрителен: я зажал его всеми частями тела. Даже не волнует то, что ему, возможно, больно.
 — Тебе же хуже…
 — Ты не сделаешь этого… — и зрачками прямо в мои.
Просит. Да, именно просит глазами, широко раскрытыми, подрагивающими зрачками, просто умоляет взглядом отпустить его. Но в отличие от глаз, на его лице только отвращение. Вот как, значит? Не отпущу. Не проси.
Осторожно снимаю резинку с его волос, запускаю пальцы прямо под корни на затылке. Тяну, сжимаю в руке мягкие, пахнущие корицей и чем-то ещё волосы. Теперь он не может вертеть головой, теперь он ничего не может. Только смотреть: убивает меня взглядом, рвёт на части, но уже не пытается освободиться из моих рук. Придумывает, как меня обмануть? Да, скорей всего, так и есть, ждёт удобного момента. Умный мальчик, но я умнее.
 — Тебе понравится, обещаю.
И мои губы накрывают его рот. Едва касаясь, пробую, легонько втягиваю нижнюю и тут же
отпускаю. Провожу кончиком языка в уголке его губ, пробираюсь внутрь по прохладным ровным зубам. Ник замер, кажется, что даже и не дышит, но и не отвечает мне. Ну что же, значит пойдём не совсем честными путями.
Отрываюсь от его сомкнутого рта и слегка поворачиваю его голову за волосы и тут же впиваюсь губами за ухом, там где бьётся жилка. Кусаю, втягиваю тонкую кожу, захватываю зубами мочку уха. Вздрагивает и немного расслабляется. Да, я на правильном пути.
Легонько тяну его сзади за волосы и пробираюсь на, открывшийся для моих поцелуев, подбородок и горло. Всасываю маленькую аккуратную родинку, ещё одну пониже. Присасываюсь к ключице, выглядывающей из выреза футболки.
 
Никита срывается на едва различимый стон, совсем тихий, но я его услышал. Возвращаюсь к его губам, снова прошу впустить меня, без слов, только ласками. И он сдаётся: немного размыкает зубы и пускает меня внутрь. Языком по кромке его зубов, по нёбу, сплетаюсь с ним, втягиваю, а он отвечает. Осторожно, словно пробуя, но отвечает и у меня срывает последние барьеры.
То что между нами, это уже не нежный и дразнящий поцелуй, это борьба. Борьба губ и языков. Я кусаю его, он кусает меня в ответ. Я втягиваю его язык, и он ловит и втягивает мой до боли и стона. Частое дыхание — моё, едва слышные стоны — его. Отпускаю пряди волос из кулака и забираюсь рукой ему под футболку. Больно кусает меня, но от этого ещё больше рвёт крышу. «Нет, не остановишь, хоть съешь меня до крови!»
Сжимаю его бока свободной рукой, пальцами по гладкому плоскому животу. Тут же втягивает его и выдыхает мне в губы.
 — Ненавижу, с-суку…
 — Я знаю.
Опять затыкаю его поцелуем. Молчи, мой мальчик. Молчи, малыш…
Пальцы ещё раз пробегаются вокруг его пупка и я позволяю себе зайти дальше, ниже к кромке его мягких хлопковых штанов на шнурке.
Нервно замирает.
 — Тшшш… Тихо… — прямо ему в ухо.
Медленно, чтобы не испортить всё, забираюсь пальцами под резинку. Он без белья, я заметил это ещё в прихожей. Касаюсь мягкой кожи внизу живота — гладкий как ребёнок. Вот тебе и раз. Мой маленький… Ещё ниже, туда, где уже в готовом состоянии его возбуждение. А говорил — «не хочу».
 — Не смей… — возобновляет попытки вырваться.
 — Конечно, — сразу же вру в ответ.
Ты ошибся, мой хороший, если думал, что я так быстро отпущу тебя. Нет-нет, я ещё не верю в то, что ты сдался мне, а мне нужна полная капитуляция.
Обхватываю пальцами его член, слегка надавливая большим на головку. Стонет, прикрыв глаза, уже совсем не тихо, как-то вымученно и со всхлипом. Я и сам чуть не плачу от того сумасшествия, что накрывает меня с головой. Нежно ласкаю его стояк, размазывая выступившую смазку, и одновременно насилую его рот своим языком. Специально не даю ему нормально вдохнуть и опомниться. Так надо, малыш. Так надо. А Никита, уже не сдерживаясь, выстанывает прямо мне в губы, скулит как-то совсем по-детски, хрипло и с надрывом дышит.
— Вот так… Хороший мальчик.
— Ненавижу…
— Да-да. Ненавидишь…
Отпускаю его руки, когда вижу что ему уже всё равно. Упирается руками позади себя и слегка двигает бедрами, толкаясь в мою ладонь, и рвано выдыхает. Стараясь не привлечь внимания, расстёгиваю пуговицу на своих джинсах, потом молнию. Боже, как же хорошо. Как же давила и сковывала эта грубая ткань брюк. Опять в плен его губы и оба наших члена в моей ладони. Он задыхается, а я ловлю его судорожные вдохи-выдохи, он стонет мне в шею и я стону рядом с его ухом. Утыкается лбом мне в плечо, что-то шепчет, кажется, даже матерится. Может, ему больно? Слегка сбавляю темп, просто поглаживаю.
— Ну же… — голос у него совсем охрипший.
— Что?. Скажи.
— Давай же! Блядь…
— Давай сам.
И он послушно обхватывает нас поверх моей ладони и начинает ускоряться. Наша смазка уже давно смешалась, просочилась сквозь сплетённые пальцы, дыхание почти в унисон. Вдох-вдох. Выдох-выдох. Вскрик… Стон… Мой или его? Неважно.