Подвалы твоего сердца (СИ)

— Ты просто ребенок, — отрезала она. — Делая её игрушкой из своей инфантильной прихоти, ты просто уничтожаешь все, что между вами могло быть. Игрушки имеют обыкновение ломаться, Драко, а ты в двух шагах от того, чтобы сделать её своей вещью. Человека нельзя присвоить. Может, Люциус был прав, когда говорил, что власть и деньги решают многое, но сердце Гермионы тебе никогда не купить такими дешевыми и никчемными выходками, как приверженность к Пожирателям в надежде на власть.
— Она моя, — твердо, но почти испуганно.
— Может, глаза, — Нарцисса прищурилась, приближаясь к сыну. — Губы, пальцы, тело. Они твои, потому что ты забрал у неё волю. Но её мысли и чувства не присвоить, как ни старайся. Это все могло быть твоим, если бы ты не сдался, не опустил руки и не пошел по той дороге, которая показалась тебе легче. Только вот этот путь ведет во тьму, и там тебе Гермиону не найти. Отпусти её.
— Нет, — Драко отвернулся. — Нет, черт возьми, нет! Слишком много уже сделано. Дороги назад нет, и… Будь что будет. Ничего страшного, если мне не достанется её любовь. Вполне хватит глаз, губ и рук.
— Не надоело лгать себе? — Нарцисса обреченно закрыла глаза и обессиленно опустилась в кресло. — Ты ведь не сможешь жить без неё.
— Она будет со мной. Вечно.
— Поверил в сказки Протеуса о том, что Гермиона станет сосудом для Силы?
В комнате застыла мертвая тишина. Драко медленно повернулся к матери, в его глазах застыл ужас. Что-то внутри, долго сдерживаемое, наконец прорвалось сквозь обман и ударило по вискам. Малфой догадывался о том, что Протеус врет ему через каждое слово, но пытался до конца не верить в это. Закрывать глаза и прятаться от правды было куда легче, чем бороться с реальностью.
— О чем ты?
— Темная магия никого не оставляет в живых, — тихо произнесла Нарцисса и повернулась к сыну.
— Откуда ты знаешь? — одними губами, на границе слухового восприятия.
— Я не знаю, — тут же ответила Нарцисса. — Но догадаться не сложно.
— Нет, не может быть, — Драко помотал головой. — Протеус дал непреложный обет…
— Что не тронет мисс Грейнджер? Ему и не придется. Ты сам принесешь её в жертву на алтаре, потому что уже поклялся в том, что завершишь обряд. Силе нужно живое тело и мертвая душа, а Гермиона — последнее, что побуждает тебя к жизни. Логично, что последней жертвой является оставшаяся в тебе частичка живого.
— Я не верю.
— Собрался прятаться от правды? Как это по-мужски!
— Ты лжешь.
— Снейп обучил тебя легилименции. Можешь вторгнуться в мой разум, если не веришь.
— Нет, — Малфой пятился до тех пор, пока его спина не наткнулась на стену. Холод камня был несравним с тем, что разлился внутри Драко. Ложь, которой он так долго успокаивал себя, впилась острыми иглами в тело, пробуждая стыд, злость, страх и боль.
— Лорд Малфой? — дверь приоткрылась, и на пороге появилась высокая фигура Протеуса. Нарцисса даже не повернулась в его сторону, но Драко, очнувшись от транса, рванул в сторону выхода и вылетел из комнаты, задев плечом стоящего в проходе Пожирателя.
— С дороги, — прошипел он.
— Что вы ему сказали? — поинтересовался Протеус, когда тяжелые шаги Драко стихли.
— Многовато пьет, — безэмоционально прошелестела Нарцисса. Она чувствовала себя абсолютно опустошенной.
— Ханжа, — хмыкнул Пожиратель и захлопнул за собой дверь.
***
Гермиона сидела в тишине, обхватив плечи ладонями. Стеклянный взгляд был устремлен в сторону окна, и в пронизанной холодом темноте никто не смог бы различить, что на самом деле она не ощущает пространства. Время вокруг сгорбленной фигуры замерло в ужасе, а свет и вовсе словно боялся проникать в комнату. На стенах лежали тяжелые тени.
К тому времени, когда конечности стало покалывать, Гермиона подумала, что сошла с ума, потому что в голове стояло лишь одно его слово: «послезавтра». Паника давно переросла в ужас смирения. Из поместья нельзя было выбраться. Драко держал её палочку у себя, комната запиралась охранными заклинаниями, окна было не открыть и не разбить. Даже такое оружие, как простые слова, было недоступно. Теодор больше не мог ей ничем помочь. Все эти факты вкупе приводили лишь к одному выводу: Гермиона была бессильна и уязвима, как никогда раньше. У неё оставалось лишь её упрямство и гордость, но чего она могла добиться, демонстрируя Малфою свой протест? Он не собирался пересматривать своих решений. Раздражение сменялось гневом, а он — отчаянием и оцепенением ужаса.
 
Лишь когда в комнате совсем стемнело, а на стенах загорелись свечи, Гермиона отмерла от транса и поднялась на еле гнущихся ногах. Медленно пройдя до трюмо, она взглянула в зеркало. На неё смотрела побледневшая худощавая девушка с темными кругами под глазами и посеревшим взглядом. Шею покрывали багровые засосы — трофеи прошлой ночи. К счастью, Драко скрыл их перед тем, как они посетили церемонию, но в комнате отметины вернулись на прежнее место. Гермиона казалась себе грязной и уставшей. Спустив халат с плеч, она обнаружила бледный синяк на остром плече. В памяти вспыхнул недавний контакт, и обжигающие прикосновения, которые удалось вспомнить, принесли с собой ощущение низости. Безразлично осмотрев свое тело на присутствие еще каких-либо отметин, Гермиона снова накинула халат, но завязывать так и не стала. Широкий шелковый пояс обвился вокруг запястья.
Гермиона еще раз окинула себя взглядом в зеркале. Она искренне не понимала, что в ней находил Малфой теперь. Себе она казалось отвратительной, угловатой и убогой. Но Драко, видимо, было все равно. Он был одержим — это точно. И Гермиона не представляла, что ей делать с потоком чувств, которые он изливал на неё каждый вечер. Почти каждый раз все повторялось по одной и той же схеме: сначала он пытался расслабить её, ласкал руками и губами, шептал какие-то глупости, которые Гермиона старательно не запоминала. Но безразличие надоедало Драко почти сразу, и он принимался выводить её из себя едкими фразами, гадкими насмешками, а после — когда понимал, что все это бессмысленно — грубо исследовал руками её тело, надеясь на сопротивление хотя бы в этом случае. Пару раз Гермиона поддавалась на провокации, но потом словно свыклась, и это перестало иметь значение. Она искренне надеялась, что Драко надоест её безмолвие, и он снимет «силенцио», но эти мечты таковыми и оставались. В упрямстве ему не было равных.
Она знала, что Малфой вернется пьяный в дребезги и опять начнет к ней приставать, если, конечно, будет способен нормально двигаться. Сегодня он был подавлен намного больше, чем обычно — видимо, происходящее с каждым днем угнетало его все сильнее. Это можно было легко понять по настойчивым взглядам и долгим ночным монологам в пустоту. Драко было одиноко, но более того — страшно. Обычно он просыпался раньше. Может быть и вовсе не спал — Гермиона не знала. Но однажды она открыла глаза и обнаружила, что Драко, прижав голову к её животу и обхватив талию руками, дремал. Его дыхание было слишком тревожным, а ресницы трепетали. В тот момент Гермиона подумала о том, что было бы, если бы она проснулась с ним вот так в обычном мире. Она представила, что за окном — воскресное утро в магическом Лондоне, и весь день в их распоряжении. Нет Пожирателей, былых травм и страстей, есть лишь утро — светлое, тихое и ясное. Гермиона и сейчас отчетливо ощущала тоску, которую принесли подобные размышления. В остальные дни Драко просыпался раньше, и еще ни разу не обходилось без утреннего поединка. Сначала Гермиона пыталась драться, а потом поняла, что это только раззадоривает его. Изображать безразличие было трудно, но она научилась. И Малфой страдал.
 
Сидя в четырех стенах, она плохо представляла то, что происходило среди Пожирателей. Драко не говорил об этом, а спросить его было невозможно. Однако даже той информации, которую до неё донесла миссис Малфой, оказалось достаточно. Сначала возникла мысль о том, что все действительно кончено — стоило лишь услышать о её роли в плане Пожирателей. Но за истерикой следовали часы долгих размышлений, и Гермиона решила, что успеет что-то придумать. В конце концов, даже Малфой мог изменить свое решение или попросту снять «силенцио». Время определяло исход, и девушка уговорила себя не паниковать. Но услышанное от Драко этим вечером просто столкнуло надежду с той хлипкой опоры, которую до сих пор удавалось удерживать. Около получаса Гермиона пыталась убедить себя в том, что слова Малфоя — блеф, еще около часа она принимала то, что, скорее всего, это была правда. Дальше следовало оцепенение, перемежающееся с жалкими попытками найти выход. Гермиона еще раз прошлась по комнате, еще раз попыталась отпереть дверь невербальной магией, еще раз убедилась в том, что запирающее заклинание было ей неизвестно. Она еще раз бросила в окно тяжелую статуэтку, еще раз прощупала стены на предмет тайных рычагов. Как-то раз Грейнджер читала книгу о старых поместьях. В ней говорилась о десятках тайных ходов, но обнаружить подобные в доме Паркинсонов не удалось. Каждая попытка найти выход сводилась чаще к принятию безвыходности, но иногда голову посещали просто бредовые идеи. Больше своего заключения Гермиона боялась лишь того, что может стать частью обряда, с помощью которого Пожиратели обретут свою смертельную власть. Мысли об этом заставляли задыхаться и драть кожу, чтобы хоть как-то прийти в себя от ужаса. Одной из самых бредовых, но самых близких к реальности идей было склонить Малфоя к близости. В таком случае чары просто убили бы их, и все было бы кончено. Эта идея какое-то время казалась самой рациональной, но вскоре Гермиона поняла: она не сможет убить Драко. Это бы снова был обман, уловка, блеф. Ко всему прочему, вряд ли Малфой мог купиться на подобное.