100 грамм смерти (СИ)

— Отец успел проверить несколько, прежде чем… — в его голосе снова звучит сталь. — Взрывчатка на месте…
— Прости… — я ненароком задела его рану и теперь новый Дин ведёт борьбу со старым.
— Давай о чём-нибудь другом? — старый Дин всё-таки одерживает победу. — Я думал, ты меня больше не любишь… — бормочет он, даря очередной поцелуй.
— Я тоже так думала… — признаюсь я. И снова не вру.
Можно солгать Дину, но лгать самой себе — дело неблагодарное и бесполезное. Я и правда думала, что от любви ничего не осталось. Но она отсиживалась где-то глубоко внутри, точно в защитном бункере. И Дин прятал себя прежнего за маской. Но сейчас мы здесь, на стыке. Внахлёст.
Когда Дин, наконец, засыпает, солнечные лучи пробираются в комнату между гнилыми досками на окнах. Покидаю постель и тихонько одеваюсь. Смотрю на Дина: во сне вся суровость сошла на нет, и он выглядит тем самым парнем, который однажды покорил моё сердце. Но как только он откроет глаза, вернётся тот незнакомец, захвативший его душу.
Город прогнил до основания, Кара. Потому и нужно его уничтожить и выстроить заново. Мы создадим новый мир и станем героями!
Нет, Дин, ты ошибаешься. Нельзя поступать как чудовище и оставаться героем. Так не бывает… Подбираю шнурок с пола и снимаю ключ. Глажу указательным пальцем маленький кожаный треугольник, прошитый по краю. Магнус говорил, что оберег Дина — пуля, призванная бороться за свободу. Теперь я знаю, на что готов Дин для достижения своей цели.
Извини, но нам не по пути.
— Береги его… — прошу я, осознавая, впрочем, как это глупо.
Целую талисман и кладу на стол.
Бросаю последний взгляд на Дина. Одеяло сползло, открывая левую ступню. Надо же, я провела с человеком ночь, но даже не знала, что средние пальцы на его ногах длиннее остальных.
Зато я знаю, что душа его почернела и обуглилась, совсем как небо Либерти в тот страшный день. И всё-таки продолжаю любить Дина той застарелой любовью. Она покрылась плесенью и совершенно не вяжется с нынешним Дином и походит на костюм с чужого плеча, как у Кныша в студии ЭпиЦентра — стала тесной и нестерпимо жмёт.
Делаю шаг к двери, но понимаю, что не могу уйти вот так. Потому царапаю несколько прощальных слов на клочке бумаги.
Три слова, которые вряд ли что-то изменят.
Три слова, от которых душа в мясорубку.
Три слова, в которые он никогда не поверит.
[1] «Свобода, ведущая народ» — картина французского художника Эжена Делакруа, 1830 г.
  
Из дневника Эйрика Халле. Кровь не смыть кровью
 
— Почему у тебя такой довольный вид?
Эм подняла голову от старого сколотого таза, в котором мы вынуждены мыть посуду. Её руки обветрились и покрылись цыпками от возни в ледяной воде. Я готов целовать её пальчики вечно — один за одним, жаль это не вернёт коже прежнюю мягкость.
— Потому что я нашёл выход.
— Выход?.. — она берёт старую цветастую тряпку иначинает вытирать посуду, но продолжает пристально на меня смотреть. — Куда?
— Моя дорогая Эм… Я же обещал вернуть нас домой, и я это сделаю.
— О чём это ты?
— О том, что скоро тебе не придётся жить здесь… — с отвращением оглядываю лачугу, которую теперь мы вынуждены считать своим домом.
— Чего это ты задумал?..
— Я… Нашёл способ, как избавить город от Регентства, как отправить его и всю его свиту в мир иной!
— Что?!.. — глаза Эм расширились. — Ты, должно быть, шутишь!
— Выслушай сначала! — я беру стул с обломанной спинкой и усаживаюсь на него верхом. — Как ты знаешь, в старых катакомбах я искал выход в город, чтобы обойти Стену. Так вот, совершенно случайно я обнаружил… взрывчатку. С тех пор я уже разыскивал не потайной ход, а другие тайники. И нашёл. Около пятидесяти штук. Эти мины — времён Кровавой войны… Если бы мы тогда проиграли, город взлетел бы на воздух вместе с нашими врагами…. Конечно, после Войны мины деактивировали, но взрывчатку убирать не стали. Ты ведь знаешь, что перемирие могло вполне закончиться второй войной… Так вот. Я всё продумал. Если отыскать ближайшие к Регентству тайники и активировать их, мы разом избавим город от засевших во дворце тиранов.
 
Эм недовольна. Губы поджаты, руки сцеплены в замок. Она всегда так делает, когда обеспокоена.
— Что не так?
— Всё. — Коротко и ясно.
— Продолжай… — прошу я.
— Да что тут продолжать? Я тебя просто не узнаю. Ты так изменился… Всегда собран, взгляд суров, а поступки… Пик рассказал мне про тот случай… Ты едва не забил до смерти этого человека…
— Человека?.. Это зверь, а не человек. И да. Я изменился… А что прикажешь мне делать? Я должен защищать тебя и всех этих людей. Они пошли за мной, и я отвечаю за них…
— Они пошли за тобой, потому что не желали больше жить по правилам Регентства. Это был их выбор… Но ты… ты должен оставаться собой, где бы ты ни был. Ты ведь журналист, а не убийца…
— И что ты прикажешь мне делать? Написать заметку и повесить её на ближайшем дереве? Может, птицы оценят… — мне стало до того горько, что я на секунду зажмурился. — Я притащил вас сюда, я и должен вытаскивать…
— Но не такой же ценой. Ты правда думаешь, что кровью можно смыть кровь?
— Я просто хочу вернуть наш дом.
— Но наш дом теперь здесь. Смирись. И просто будь собой, продолжай борьбу словом. Ведь это то, что ты любишь и умеешь лучше всего…
Сначала я как-то сник. Что я мог? Разве не пытался? И к чему привели мои попытки? Мы лишились работы, дома и привычной жизни. Разве это справедливо?
— Но что я могу отсюда?..
Я смотрел на неё… на мою милую Эм и сердце истекало кровью.
— Ищи факты, ведь с ними не поспоришь. — Эм вернулась к мытью посуды.
— Если факты закопать в кучу дерьма, никто не захочет им верить.
— Так очищай их, это ведь твоё призвание — нести людям правду. Правда — оружие, которое сильнее пули или бомбы.
Встав со стула, я подхожу к ней и обнимаю сзади за талию, крепко прижимая к себе.
— Ты маяк во тьме, который указывает мне путь… — шепчу ей на ухо, вдыхая запах её волос. Она пахнет свободой и ветром. — Я едва не сотворил чудовищную вещь…
— Любимый, ты стремишься вернуться в город, но правда в том, что наш дом теперь здесь… Может, мы даже состаримся и умрём здесь. Но мы умрём свободными.
Свобода. Я так стремился к ней, но обретя, вдруг затосковал по городу.
— И почему нельзя иметь и то, и другое?
— Потому что такова жизнь. Никакой комфорт не стоит того, чтобы жить под колпаком у Регентства. Я лучше буду годами мыться в тазу, чем принимать горячий душ дважды в день, не смея при этом говорить то, что думаю…
  
Глава 21. Предательство
 
Выскользнув за дверь, я нос к носу сталкиваюсь с Тиной. Её лицо моментально обращается в камень, а удивление в глазах быстро сменяется ненавистью, стоит ей оглядеть меня с ног до головы. Отпихнув меня в сторону, она порывается войти к Дину, но я удерживаю её на месте, крепко вцепившись в тонкое запястье.
— А ну пусти! — взвизгнув, требует Тина.
Тащу её за собой, подальше от двери, пока она не перебудила половину Крепости.
— Да послушай же ты! — шиплю ей в ухо. — Я тебе не соперница, потому что я ухожу навсегда, ясно? И если ты перестанешь брыкаться и выть, Дин не сможет меня остановить.
Тина смотрит на меня недоверчиво. Ещё бы. Столько мечтать о моём исчезновении, стараться избавиться, а тут на тебе — ухожу сама.
— С чего это ты вдруг решила уйти? — она щурится, отчего глаза превращаются в две щёлочки. — Что ты задумала?
Как бы мне не пришлось жалеть о том, что я сказала правду. Вдруг преданная Дину, она поднимет тревогу? Нет, не поднимет. Потому что такова сущность влюблённой женщины — собственное счастье, пусть и призрачное, всегда будет важнее всего остального.
— Ничего. Хочу спасти Фолка. — Иду ва-банк, демонстрируя ключ. — Дай нам уйти, и Дин будет твоим.
Молчание. Тина продолжает буравить меня взглядом — скоро дыру проделает.