100 грамм смерти (СИ)
— Ага. Щас прям. — ворчит та в ответ.
— А как же справедливость?
— Перебьёшься!
Обречённо вздыхая, Бублик встаёт у поручня. Было бы окно, уставился бы в него, а так он внимательно рассматривает брезент. Больше никто из нас не говорит ни слова. Каждый думает о своём, но могу поспорить, что у всех мысли сводятся к одному. К Дину. Зачем он связался с падальщиками? И неужели не замечает, что те его просто-напросто используют?
Чем дальше едет грузовик, тем больше кажется, что я увязаю в чём-то липком и противном. Рассказ Фолка никак не идёт из головы. Как знать, что задумал Оке со своими прихвостнями?
Ехать приходится долго. С одной стороны, это радует — значит падальщики обитают достаточно далеко от нас. Но с другой… Ведь и нам отсюда до Крепости не один километр.
Странно, что Дин об этом совершенно не волнуется.
***
Спустя ещё пару десятков синяков на моей заднице и грузовик, урча и кашляя, наконец-то замирает на месте. Выбравшись из кузова, я охаю от удивления. Повсюду, насколько хватает глаз, ржавые машины, застывшие в поле и во времени. Некоторые из них ушли в землю на половину, у других капоты — раскуроченные рты, разинутые в немом крике. Настоящее железное кладбище, только вместо памятников и могил — покорёженные склепы.
— Да тут целый город… — Бубба, присвистнув, оглядывается вокруг.
— Впечатляет? — Урик гордо осматривает свои владения. — Здесь живут рядовые жители, те, что выполняют самую грязную работу. Оке, я и наши помощники обитаем вон там…
На самом краю поля стоит некогда величественное здание с высокими круглыми колоннами, уходящими под самый свод. К ступенькам ведёт узкая тропинка, а по бокам от неё — горы мусора с меня ростом. Если такую случайно задеть — погребёт заживо. А ещё вонь. Нестерпимо несёт грязными носками, гарью и какой-то гнилью. Зажимаю нос пальцами и осторожно двигаюсь за Дином. Позади меня что-то еле слышно бубнит Тина — похоже, ей тоже нечем дышать.
В правом верхнем углу фасада приютилась потрескавшаяся вывеска, букв на которой уже не разобрать, даже если применить весь мой талант протирщика.
За неприметной железной дверью резные колонны поддерживают потолок, который почти как небо — грязные замусоленные звёзды повторяют настоящие созвездия, а бледный месяц заплыл грязью, словно набухший синевой фингал.
Здесь мусора оказывается не меньше — это целый мусорный город, свалка, через которую пробираться — настоящее испытание. Да мы только попытаемся отсюда сбежать — точно потонем среди пластика, бумажной трухи и эйдос знает, чего ещё.
Я стараюсь смотреть в замызганные небеса — хоть какая-то иллюзия свободы. Идти приходится по узкой тропинке, обходя горы мусора. Похоже, он здесь навален не хаотично, а со смыслом: встречаются и перекрёстки, от которых тропинки расходятся в разные стороны, совсем как дороги в городе, с той лишь разницей, что вместо зданий — груды хлама.
Поначалу я думала, что, если задену одну из мусорных башен, меня непременно засыплет по самую макушку — наверное, самая нелепая и никчёмная смерть, которую только можно представить. Но спустя пару вот таких искусственных перекрёстков и тонн мусора, становится ясно, что хлам как будто склеен между собой — то ли от времени, то ли от содержимого — но всё, от ободранных ботинок до старинной бытовой техники — спрессовано так, что захочешь что-нибудь вытянуть — не получится.
Наконец-то, дорога впереди становится шире. Теперь мы можем идти не по одному, а по двое и даже по трое, если постараться. Импровизированный проспект выводит нас к… трону. Именно так бы я и назвала этот предмет мебели. Золочёный. С узорчатыми подлокотниками и массивной мягкой спинкой. Единственный атрибут, который явно подвергается регулярной чистке. Вальяжно развалившись, на нём восседает Оке, подперев кулаком подбородок.
— Итак… — голос его такой же скрипучий, как мне запомнилось. — Урик, отведи наших гостей в столовую, а я пока побеседую с их… предводителем.
Дин снова с важным видом кивает нам на Урика. Неужели он готов отправить нас неизвестно куда с этим чудовищем, бросающим на Тину плотоядные взгляды?
— Пойдёмте… — Бубба, расправив плечи, шагает первым, но Тина, отпихнув меня в сторону, хватает его за локоть. Похоже, в отсутствие другой защиты она даже Бубликом не побрезгует воспользоваться, а тот и рад стараться…
И снова узкие тропинки уводят нас прочь. Удивительно, но вонь ощущается уже не так сильно или наши носы просто-напросто привыкли, но запах гнили и застарелого тряпья притупился и теперь хотя бы не сбивает с ног.
Мы продолжаем шагать. Впереди — Урик — то и дело забавляющийся со своей зажигалкой, за ним — Бубба, потом Тина — ей всё-таки пришлось оставить его локоть, а последней топаю я.
Один зал сменяет другой и, в конце концов, мы выходим к широкой лестнице с обломанными перилами. Там, где перила ещё сохранились, застыли пузатые херувимчики и у каждого в руках — каменные лук и стрелы. Ангелочки больше походят на исчадия ада — их глазницы замазаны чем-то чёрным и зияют тёмными дырами.
— слушай, а ты не хочешь посмотреть мою комнату? — шипит Урик, обращаясь к Тине и обнюхивая её своим крысиным носом. — Она на третьем этаже… Тебе понравится, обещаю.
Щёлк. Пламя зажигалки снова взвилось вверх.
Тина только сильнее прижимается к Бублику. Я её понимаю — если бы меня преследовал Урик, я вообще ни под каким предлогом не поехала бы сюда.
Первая же дверь на втором этаже распахнута настежь, а к запаху грязи и старья примешивается запах пищи. Оказавшись внутри комнаты, мы озираемся по сторонам. На удивление, но здесь нет мусора, а посередине стоит длинный стол на самодельных ножках. Кто-то заботливый постелил сверху на столешницу скатерть — когда-то она, наверняка, была белой, сейчас же покрыта толстым слоем пыли, а жирные пятна смахивают на извилистые острова на карте.
— Мы знаем толк в гостеприимстве, так что давайте… за стол! — хмыкает Урик, обнажая свои острые зубы. — Эй, принеси пожрать…
В комнату вползает старуха преклонного возраста. Она скалится в улыбке, от которой у меня мороз по коже, а её вздёрнутый кверху нос издаёт мерзкий звук. В руках у неё блюдо, а на нём лежит… пожалуй, это мясо.
Наваленное кусками почтисырое мясо. Оно сочится кровью и практически не тронуто огнём, будто его не додержали и в нетерпении вынули еще до того, как оно приготовится.
Старуха ставит блюдо перед нами. Теперь понятно, что за рыжие пятна покрывают скатерть — это засохшая кровь.
— Спасибо, но мы совсем не голодны… — Бубба берёт за руку Тину, удерживая её на месте.
Я тоже держусь рядом и от всей души надеюсь, что нас не будут кормить силой.
— Что, брезгуете? — мутные глазки Урика смотрят на нас не мигая, будто гипнотизируя.
— Мы это… поели перед отъездом…
Несвойственная обычно Бублику серьёзность сейчас кажется мне ниспосланной свыше. Как бы там ни было, но Урик ведёт себя осмотрительно и осторожно, благодаря тому, что Бубба защищает нас. Как может.
— Ну тогда я один…
Плюхнувшись на табуретку, Урик хватает мясо и начинает его кромсать на куски когтями. Вот он загребает сразу несколько и отправляет в пасть. Ещё немного и меня точно вывернет наизнанку. Тина спрятала лицо на груди у Буббы, ей легче.
Наконец-то со стороны лестницы раздаются шаги и спустя мгновение к нам присоединяются Дин и Оке. Лица у обоих расползлись от удовольствия. По всему видно, что переговоры прошли успешно.
«Что же вы задумали?..» — думаю я, разглядывая злобного хитрого старикашку. То, что я вижу в его крысиных глазах, мне совсем не нравится.
Глава 20. Ночь любви
Прошло несколько дней с тех пор, как мы побывали в Лагере падальщиков. Слава эйдосу, сами они к нам больше не заявляются, и в Крепости жизнь постепенно налаживается и даже входит в свою колею. Дин ведёт себя как ни в чём не бывало — руководит, обустраивает, успокаивает… Мы научились в суровых условиях готовить, мыть и даже стирать. Теперь занялись подготовкой к зиме. Но как долго продлится это мнимое спокойствие и не сойдём ли мы с проторенной дорожки, подобно несущемуся на предельной скорости автомобилю?