Дочери мертвой империи

Я вновь почувствовала укол вины. У папы были сильно устаревшие взгляды на евреев. Мы с сестрами закатывали глаза каждый раз, когда он обвинял в разжигании протестов еврейских заговорщиков. Однажды он даже сказал, что стране будет лучше, если мы выгоним всех евреев с русской земли. Иржи он бы сразу невзлюбил.
Папа ошибался гораздо больше, чем я представляла. Иржи был одним из самых добропорядочных людей, что я встречала.
По горло сытая тяжкими размышлениями, я затушила сигарету.
– Мне жаль, – искренне произнесла я. – Ты, должно быть, был очень мал… кто тебя растил?
– Дядя. В любом случае, – быстро сказал он, – Австрия и Германия проигрывают войну. Я хочу вернуться и помочь их добить.
Как иронично: они с папой могли бы быть отличными союзниками.
Вечером я не могла сомкнуть глаз и провела всю ночь на улице, подальше от Иосифа, рядом с лошадьми. Рядом с Буяном, в тщетной надежде, что его хозяйка вернется. На душе был полный раздрай. Я пыталась примирить внутри себя любовь к родным с принятием Жениного чувства ненависти к ним же. И не могла. Два этих фрагмента никак не могли собраться в цельную картину. Мама и папа были хорошими – даже великими – людьми. Но по какой-то причине оставались слепы к страданиям своих поданных.
Какими бы они ни обладали недостатками и достоинствами, их больше нет на свете. Может, и Евгении тоже. К полудню она все еще не вернулась. Я попыталась себя чем-нибудь занять. Умыла лицо и шею Амброжа, убрала остатки завтрака и выкроила минутку, чтобы помолиться за Евгению, но меня прервали.
Кто-то прибежал к моей комнате. На пороге появился Иржи с мрачным лицом.
Я медленно поднялась, чувствуя, как трясутся руки.
Задать так волнующий меня вопрос я не смогла.
– Наш дозорный подслушал разговор красных солдат, – сказал он. – Анна, они схватили девушку, которая убила в Медном офицера-чекиста. Теперь она в их тюрьме.
Евгения еще жива.
Я протянула дрожащую руку, и Иржи поймал меня, когда мои ноги подкосились. Я безвольно уронила голову ему на плечо. Но спустя некоторое время я встала, больше не чувствуя предательской слабости. Казалось, лейтенант поделился со мной своей силой.
– Не приехал ли командир Юровский? – спросила я.
– Нет. Нам больше ничего не известно. Но дозорный также слышал, что красные планируют покинуть Исеть. Завтра последний день. Бои в Екатеринбурге прекратились, так что они уходят. Белые победили.
По спине побежали мурашки.
– Он будет ее пытать, – ужаснулась я.
Иржи нахмурился:
– Нет, Анна. Она девушка, к тому же красивая. С ней будут помягче.
Как будто красота хоть кого-то защитила.
– Ты не знаешь чекистов, Иржи. Это тайная полиция, ее членам неведома жалость, если им что-то нужно, они это добудут любой ценой. Они истязают пленников, – голос сорвался, и я закрыла рот рукой, пытаясь успокоиться. – Юровский будет пытать Евгению, пока она не выдаст наше местоположение. А потом убьет ее и придет за нами.
– Я освобожу своих людей, – сообщил о своем решении Иржи. – И Евгению тоже. Я не могу оставить их на произвол судьбы. Теперь, когда красные уходят, у нас появился шанс. Пойдем сегодня ночью. Когда стемнеет.
Внутри меня боролись надежда и страх. Они могут спасти Евгению, освободить ее до того, как Юровский приедет и под пытками вызнает, где мы.
Или же миссия окажется невыполнимой – несколько чешских солдат против десятков большевиков. А Евгения уже могла выдать все, что знает. Может быть, она мертва.
Я мучительно застонала и попыталась прогнать из головы образ ее мертвого тела.
– Если боишься за свою безопасность, – продолжил Иржи, – то не стоит. Я оставлю несколько человек для твоей охраны. Что бы ни случилось, я отвезу тебя в Екатеринбург.
– Нет, ты должен взять их всех! – воскликнула я. – Пожалуйста. Веди их. Бери всех, кто есть. Ты должен сделать все возможное, чтобы спасти Евгению.
  
Глава 24
 
Евгения
 
С наступлением ночи в камере стало темно и тихо, как в склепе. Еле слышно было, как по каменному полу перебирали лапками вылезшие из своих нор крысы. И звук их шажков казался гораздо шустрее, чем батя перебирал струны на балалайке. Одна села прямо рядом со мной. Я спугнула ее, стукнув лаптем по стене. Грызунов в основном интересовала пролитая похлебка. Я оставила их наслаждаться трапезой, несмотря на то что от их чавканья становилось нехорошо.
 
Ночь тянулась бесконечно долго.
Утром, на рассвете, проснулся Антон.
– Евгения? – Он постучал по стене между камерами, словно ожидал, что я ему открою в своей окошко. – Ты там?
– Ага.
– О! Я уж было подумал, что ты мне приснилась. Наверное, так было бы лучше.
Я села на пол, прислонившись спиной к стене, за которой был Антон, и бессильно уронила голову на колени. Ночью отдохнуть не получилось. Хотелось спать и пить, а тело потряхивало от нервного напряжения.
Снаружи доносились звуки бодрой повседневности, то и дело покрикивали мужчины и грохотали проезжавшие по щебню телеги. Все ближе и ближе становилось какое-то странное жужжание, похожее на пчелиный рой, заполняя всю камеру. Однажды я уже слышала такой звук. Автомобиль.
– Что происходит снаружи? – тревожно спросила я Антона.
– Суетятся все утро. Автомобили, телеги, лошади. Мы думаем, это остатки Красной армии из Екатеринбурга готовятся выехать на север.
– Мы?
– Я и чехи. Гавел в соседней камере немного изъясняется по-русски. Вчера солдаты говорили, что оставят в Исети небольшую роту – присматривать за отбросами. Мы думаем, они обсуждали отступление. А отбросы – это, предположительно, мы.
Я хмыкнула. Ну да, логично.
– Давно тут сидишь? – поинтересовалась я.
– В этом городе с тех пор, как войска покинули Екатеринбург. Где-то три дня. А арестовали меня почти две недели назад.
– Тебя допрашивали?
– Как несчастного наверху? Поначалу. Но потом привели чехов, и меня оставили в покое. Какое-то рассеянное внимание у этих чекистов.
Стало интересно, как Антон выглядит. Остались ли у него следы после пережитых допросов?
Я вновь внимательно изучила стены, окно, решетку. Потрясла замок – вдруг тот ослаб за ночь? Ничего.
Шли часы. Антон что-то рассказывал. Проснулись чехи, стали тихо переговариваться. Гавел спросил: «Ты девочка?» – с сильным акцентом, а затем добавил: «Будь осторожный». Как будто я могла как-то повлиять на тюремщиков.
Днем пришел Немов.
– К тебе гость, – со злой улыбкой оповестил он. – Очень хочет тебя увидеть.
Во рту мигом пересохло, по спине потек холодный пот. Я прекрасно понимала, кем был этот «гость».
Немов отпер дверь и крепко схватил меня за руки. Мне показалось, что я угодила в капкан.
– Повеселимся с тобой, девочка.
Он толкнул меня на лестницу и продолжал пихать кулаком в спину всю дорогу, пока мы шли. Я бы отметила, что и так иду, куда он хочет, да только в груди не хватало воздуха. Не то что дышать, я даже думать не могла от страха. Он здесь.
Коридор на верхнем этаже был длиннее и светлее, чем я помнила. Одна из дверей посередине была распахнута. Наверное, именно оттуда вчера раздавались крики. Я остановилась и попыталась вырваться из рук Немова, но не тут-то было.
– Шагай, сучка, – прошипел он.
Здесь я смогла получше его разглядеть. Лицо злое – подходило голосу. Широко расставленные глаза, необычайно большие и полные ненависти.
Я послушно зашагала дальше.
Мы минули дверной проем. Комната была маленькая, как моя камера, и пахла так же плохо. В центре стоял привинченный к полу стул. У стены справа – стол и еще один стул, на котором сидел Юровский.
Сердце замерло. Немов грубо вытолкал меня в центр комнаты. Юровский выглядел не так, как я его запомнила: нос острее, глаза уже. Он был одет в военную форму с ярко-красными звездами на рукаве. Рука расслабленно лежала на револьвере. Я почувствовала, как по коже бежит табун мурашек. Попыталась глубоко дышать, но воздух заходил в легкие с хрипом. Меня определенно убьют.