Пластырь для души (СИ)

Я дала себе обещание найти тебя, до последнего вздоха буду искать. Я вернусь, мне есть ради чего жить, теперь я точно знаю – мой сын жив.
31.12.1949
Сегодняшняя ночь очень похожа на ту – семь лет назад. Тот же холод, мрак и безнадега. Сегодня за окном метель. Праздничный обед – его отличие от обычного в дополнительном куске масла и наличии тушенки в картошке – только что закончился. В нашем бараке накрыли общий стол на двадцать пять человек, каждый принес что мог. Я хоть и живу в больничной каморке, имею свое место в бараке, которое сейчас пустует. Посидев за общим столом, вспомнив старые истории, как это было раньше, спев несколько песен, я ухожу, когда начинаются танцы под пластинку. У меня есть несколько поклонников, которые наперебой хотят меня развеселить, но мне сегодня не до них, я тихонько ухожу к себе.
Приходил доктор проверить больных – их сейчас в лазарете трое, – позвал пить с ним чай. Ему одиноко, рассказывал мне про свою маму.
Доктор мне нравится. Он умный и добрый. За эти две недели, что он тут, мы успели подружиться.
Наконец я одна, мне стало понятно, про что говорила Надя. Я стала писать дневник, и моя жизнь меняется: появилась надежда, я хочу жить, мне есть для чего. Я живая и хочу все исправить. Я найду способ все исправить.
Семь лет назад я почувствовала схватки вечером дома. Это была новогодняя ночь. Мы собирались бежать в подвал, только что объявили воздушную тревогу. Я испугалась, что что-то пошло не так: по словам Нади, было рано, еще месяц ребенку нужно было оставаться внутри. Но не нам решать, что уготовано Богом, тому и быть. Адская боль осталась в памяти навсегда, а еще все произошло очень быстро. Вой сирены противовоздушной тревоги сливался с моими родовыми криками. Я родила ночью с Надиной помощью. Она ловко командовала мне, что делать.
И вот я уже лежу с завернутым в полотенце маленьким красным комочком. Обессиленная, в крови, пытаюсь приложить к груди маленькую головку. Он пищит, а потом хватает коричневый сосок и мгновенно успокаивается. В ту ночь я не почувствовала ничего, кроме облегчения. Я провалилась в пустоту сна, как в черную дыру.
Утром Надя раздобыла еды для меня и ушла на суточное дежурство. Я проснулась днем, жуткий холод повсюду. Нужно было растопить печь. Я увидела на столике у кровати кусок хлеба и черную картофелину и жадно проглотила их за секунду. И опять заснула. Я проспала весь тот день, тот единственный день со своим сыном. Успел ли он меня запомнить?
Второй раз проснулась ночью, холодно, мы с Надей спали в одной кровати, тесно прижавшись друг к другу в попытках сохранить тепло. Теперь между нами был малыш. Я проснулась от его писка, встала, с ним на руках пошла на кухню. Мне хотелось пить. Темнота, тишина, вьюга за окном закончилась, и на чистом небе появилась круглая яркая луна. Она так неожиданно ярко осветила лицо моего мальчика, что он открыл глазки. И я увидела у себя на руках улыбающееся личико своего мучителя. Это было так неожиданно, он оказался поразительно похож на своего отца. Воспоминания нахлынули на меня – та ночь и улыбающееся лицо отстранившегося от меня насильника, за минуту до того как я убью его.
Много раз думала – что заставило меня оставить своего ребенка и сбежать? Но в ту минуту страх видеть эту улыбку каждый день брал верх над материнским инстинктом, и я совершила самую страшную ошибку в своей жизни. Теперь каждый день молю Бога о прощении.
Я положила малыша к Наде, и он мгновенно уснул. Впопыхах, мечась по дому, судорожно одеваясь, я мечтала только об одном – бежать, как можно дальше бежать.
Только спустя годы я поняла, какую ошибку совершила. Но сейчас это уже не важно, я найду его, он меня простит. Если кто и мог тогда о нем позаботиться, так это Надя. Она его спасла, он жив, я это чувствую, я это знаю. 
Теперь я сделаю все возможное и невозможное, чтоб выжить здесь и вернуться.
01.01.1950
Сегодня ночью я так и не заснула. Пролежав два часа без сна, я встала и пошла проверять больных. Воспоминания так разволновали меня. Я хотела понять, что же мне делать дальше. Как вернуться домой, если я даже не знаю, почему я здесь оказалась? Осуждена на десять лет. Я враг народа. Почему я враг своему народу? Я сражалась на войне четыре года. У меня десять медалей и один орден. Почти 200 убитых немцев. Я герой своего народа, в один миг ставший его врагом. Но тут много таких. Сплошь герои войны. Есть один писатель, пара музыкантов. Еще инженеры. Здесь нет воров и убийц, только политические заключенные. Это колония-поселение. Здесь нет колючей проволоки по периметру, но на сотни километров вокруг непроходимые леса. Нет смысла бежать. До ближайшей станции двести пятьдесят километров по Енисею. Или через лес, где нет дорог. Меня привезли сюда на барже. Она шла вниз по Енисею. Через три дня после начала пути мы остановились. Меня и еще человек пятнадцать высадили на причале. Там стоял комендант нашего поселения. Через час баржа уплыла, а нас посадили в кузов машины и повезли в поселок.
 
Я пыталась узнать, почему и за что меня сюда отправили, но тщетно. Одним утром в дверь моей комнаты на Лиговке постучали. Два человека в форме погрузили меня в черный фургон и отвезли в изолятор. Я даже сообразить не успела, что происходит. А уже на следующий день я ехала в старом деревянном вагоне на край мира. Один день. Ни суда ни следствия. Был человек и нет.
Мне повезло, я имела медицинские навыки, это и облегчило здесь мою жизнь. Я не попала на валку леса, меня сразу определили в госпиталь. Тогда еще был жив старый доктор. Он многому научил меня.
Я живу здесь уже почти два года. Еще недавно я мирилась с такой судьбой, у меня не было смысла бороться за иную жизнь. Но после того как я взяла в руки обычную коричневую тетрадь и карандаш, все изменилось. А потом он мне приснился. Мой мальчик. И теперь нет другого пути, кроме как искать путь домой. В Ленинград.
Новый доктор сказал, что мы стоим на границе перемен. Скоро мы будем жить по-другому. Сталин не вечный. Это он сказал мне шепотом на ухо. Страшно произносить такие слова вслух. Появилась надежда.
Самый влиятельный человек у нас в поселении – это доктор. Перед страхом смерти все равны, и только он может помочь в трудную минуту. Комендант живет на станции и очень редко к нам приезжает. В основном зафиксировать смерть. Или по какому-то еще вопиющему случаю. Еще есть бригадир. Он организует работу в лесу и отчитывается перед комендантом.
Мне нужно ближе подружиться с доктором, он сможет помочь мне узнать, почему я здесь и что делать, чтоб вернуться домой. Он умный и добрый. А я? Я – красивая. Сложно было держаться одной все это время. Но меня защищал старый доктор и мое умение постоять за себя.
Люблю ли я до сих пор Пашу? Да. А еще я скучаю по нему. Он лучшее, что было в моей жизни. Он спас меня тогда, после Ленинграда, когда я нашла его батальон в лесу. А потом уже после войны. Я никогда не забуду эти наши дни, проведенные вместе в моей комнате на Лиговке.
Когда я пришла на линию фронта, у меня не было смысла жить. Но было очень много причин, чтоб хотеть умереть. Я отлично стреляла и очень быстро заслужила авторитет среди солдат. Моему бесстрашию завидовали. И только он увидел, что я не ищу победы, я ищу смерть. Паша был умный. А еще он стал вторым отцом всем своим солдатам. Он берег каждого из них как родного. И искренне переживал их смерть. На войне на каждом шагу смерть, но он пытался, как мог, уменьшить их количество.
 
Он был старше и наблюдал за мной. Стал сам иногда ходить со мной на задание.
Лето сорок третьего года. Я вижу, как смотрят на меня солдаты. Но никто не смеет ко мне подойти. Я молчаливая и общаюсь только с командиром. Меня все считают контуженной, чокнутой, не в себе. Но мои снайперские победы заставляют всех меня уважать. Моя красота расцвела. Природная страстность натуры ищет выход. Но я этого не замечаю. Мужчины с трудом отводят от меня взгляд, но не решаются подойти. Я же живу в своем свирепом порыве ненависти к немцам и вообще к мужскому роду в целом.