Словами огня и леса (СИ)

Затем встал Ийа — этот вчерашний юнец слова не дал сказать Хатлахене, своему дяде, которому по старшинству полагалось держать речь первым. Все понимают, что нельзя отдавать северянам нашу кровь, много чести, проговорил Ийа, заставив присутствующих остолбенеть от удивления. Но то, что он сделал, что может сделать еще, угрожает всем нам, и жить он не должен. Все давно понимают это, но шепчутся по углам. Сколько еще леса должно сгореть и зданий рухнуть, чтобы до всех дошло — это не человек, а порождение Бездны?
Он хорошо говорил, горячо, хоть стоял неподвижно. Но воздух словно искрил вокруг него, обжигал. И никакой Силы не надо было для этого, достаточно слов.
Сразу все оживились, заговорили, перебивая друг друга, но при этом большинство голосов звучали слаженным хором.
Стервятники, подумал Ахатта. Сразу слетелись… Ийа кинул им кость, и всё. Глядя, как тот спокойно садится на место, Ахатта ощутил что-то вроде уважения. Он по крайней мере сказал это сам, прилюдно, а не продолжил, в самом деле, шептаться по закоулкам.
— Я поддерживаю своего младшего родича, — сказал Хатлахена после небольшой запинки. Видно было, что он собирался говорить первым, а теперь и нечего было.
— Не дождешься! Не справишься! И вы все! — вскинулся Кайе, а Ийа с улыбкой руками развел — об этом и предупреждал.
— Ты все еще можешь поехать на север, эсса будут рады тебе, — сказал он.
— Сам отправляйся к ним! — вспыхнул мальчишка, весь напряженный — вот-вот и станет энихи, хвостом по бокам забьет. Силой, как в левом крыле, ударить не сможет — внутри этого зала крепкие «щиты».
— Успокойся, малыш, — ласково протянул руку Ийа; жест, каким треплют по загривку домашнего зверя. Не касался, — далеко, но явственно так.
Шиталь впервые заметила ужас на лице Къятты. Смуглое лицо почти белым стало. Ийа не закончил говорить — его можно прервать, да, но еще хуже будет, если это сделает брат обвиняемого…
Вспыхнули глаза нарисованного татхе, ярче факелов — глаза из драгоценных камней; испуганно вскрикнула одна из женщин, другие люди растерянно подняли головы. Шиталь растерянно повела взглядом по сторонам, заметила: Тарра дышит тяжело. Умница Тарра. Ничем не нарушил течение Совета, ничем… мало ли — искусственные глаза вспыхнули. Единственно возможное применение Силы здесь — свет. А Къятта слетел с сиденья, мигом очутился возле мальчишки, на одно колено опустился и брата к себе притянул, что-то зашептал отчаянно и зло в самое ухо — не слышно другим. Шиталь показалось — едва удерживается от того, чтобы не влепить затрещину младшему, а у Къятты рука тяжелая.
Род Икуи не раздумывал — Тарра сразу сказал за двоих, со свойственной ему прямотой, что мальчишку нужно как следует проучить, если этого урока мало, но в остальном — северяне будут очень смеяться, если Астала сама себя обезоружит.
Тиахиу невесть с чего поддержали Тарру, Инау в один голос с Икиари настаивали на смерти виновника пожара. Кауки все еще мялись — их жизненный принцип "лучше смерть или безумие, чем скука и осторожность" мешал вынести приговор за ровно такие же действия, хоть Кайе они ненавидели. Шиталь молчала, заявив, что раньше сказала всё. Ее родич-напарник в совете отмалчивался: как она посчитает нужным, так и ладно.
— Пусть решат «капли», настало время, — проговорил Тарра, и Ахатта кивнул, тяжело, будто к шее привязали жернов. Но сигнал подать должен был именно он.
— Вы оба, уходите, — велел он внукам.
Къятта не оглянулся, пошел прочь, положив руку на плечо брата, подталкивая мальчишку перед собой. Внешне легко, но пусть тот попробует дернуться, рвануться назад. Остановился у дверного полога. Не имел права тут оставаться, но был не в силах уйти.
Когда каменные продолговатые бусины сыпались на гладкий пол, постукивая, Шиталь всегда вспоминала древние города, погибшие под каменным и огненным дождем. И здесь… так мало надо, легкий перестук — чтобы решить судьбу человека.
Не было тайны — кто что сказал, то и сделал. Мгновения перед тем, как бросить свою каплю даются на то, чтобы передумать, если возникнет потребность. Не передумал никто.
 
Темный обсидиан — смерть, алый гранат — решение кровью, светлый янтарь — свобода. Отдать ли северу, убить ли здесь — все равно капля обсидиана, а бросить алую, вызов — никто не подумает. Не для этого случая.
Мой Род взлетел, чтобы снова упасть, думала Шиталь. Братья, сестры и племянники не смогут занимать места в этом зале. Если вынесут приговор, Род Тайау выступит против, один или с союзниками. Он не из тех, кто молча отдает свое. И начнется раздор в Астале. Тогда у Шиталь есть шанс… невеликий, но есть — повернуть все так, как будет угодно ей.
Бросила летучий взгляд на Ахатту — сидел, полуприкрыв глаза, из-под век наблюдал за Шиталь. Непроницаемо-сдержанный, неподвижный, словно глыба базальта. Никто не должен понять, как в сей миг Ахатта зависит от выбора этой женщины.
Но Шиталь поняла.
Обсидиановую темную каплю зажала в горсти, перед тем погладив пальцем ее отполированный бок. И не удержалась, поглядела на мальчишку. Он улыбнулся ей, широко и уверенно, ей — единственной в этом зале. Был уверен, что она его друг. Вспомнилось, как ткнулся ей в руку потерявший мать бельчонок — доверчиво, влажным носиком — ей, чужой. А она перед тем только что перекинулась, и возле ее следов еще не остыла кровь олененка. И этот сейчас — настороженный, злой, облитый золотистым свечением, с открытой улыбкой, Дитя Огня… Дитя.
Шиталь смеялась, роняя на звонкий пол каплю из желтого янтаря. Не сомневалась, что хотя бы один человек из Совета прочел, что скрывает ее смех.
На северном берегу реки Иска чернели обугленные стволы. Подлесок, полностью выжженный, пепел вместо травы, остывший уже. Там было тихо-тихо, и никого живого; только порой тускло-черные жуки с удлиненным панцирем копошились, откидывали кусочки пепла, ища себе пропитание.
  
Глава 12
 
Настоящее. Астала
Огонек проснулся на рассвете, не больше часа проспал, выходит. Рядом с головой прыгала птица, поклевывая орех. Улыбнулся и свистнул ей. Та не обратила на мальчишку внимания. Сел; траву покрывала россыпь белесых шариков — роса, готовая засиять в лучах солнца. После реки его до сих пор била дрожь. Мошкара липла к телу. Оглядел себя — штаны остались целы после протискивания через прутья, а больше на нем и не было ничего.
Голод дал себя знать. Мальчишка нарвал себе орехов, собрал листья, зарылся в них и так лежал, разгрызал скорлупу и думал.
Невдалеке раскинулось высокое дерево с ветвями, на которых и спать можно было, не только забраться. Мальчишка вскарабкался повыше, осмотреться. Некстати вспомнил, как недавно еще смотрел на Асталу с Башни — а вот и она сама, возвышается ближе, чем бы ему хотелось, и, кажется, ищет его, водит невидимым глазам по сторонам. Стало дурно, чуть не разжались руки — тогда свалился бы с дерева, чего в своей жизни не помнил. Поплотнее прижался к стволу, уперся ногами в ветви. Теперь, с вершины дерева, иначе смотрел. Вся Астала словно ядовитые заросли или болото, хоть и потрясла его в первый раз, когда увидел со склона холма. А вон, похоже, и кедр, о котором шла речь… Да, здесь довольно пусто — не то что окраины, скорее, проплешина, каменный выброс из земли. Сараи какие-то, а вон там, подальше, еще лодки — чуть дальше проплыви, и наткнешься.
А вон там, на востоке, кварталы Тайау…
Стоит или не стоит туда возвращаться? Или идти к кедру? Ийа спас его, предложил помощь и дальше. То, что Къятта не любит его, скорее говорит в его пользу. Хотя лучше уж не доверять никому. Устал быть мячиком в чужих руках. Может, пойти, отыскать сразу Кайе? Тоже не выйдет, это в прошлый раз он сумел явиться прямо к дому, сейчас перехватят наверняка. А где Кайе может бывать один, полукровка не знает. Да и тот, верно, уже принял его исчезновение, что бы ни сделал в процессе; смысл затевать все заново. Все равно от старшего брата он не сможет защитить Огонька, теперь — не сможет.