Презумпция невиновности (СИ)

Ей понадобилось много лет, чтобы наконец-то ударить в ответ.
— Здравствуй, — прошептала Гермиона.
Миллион осколков битого стекла разлетелось по душе, превратив ту в кровавое месиво.
— Здравствуй, мисс Грейнджер, — Малфой поднял голову, и они встретились глазами.
Всё те же серые глаза, которые были зеркалом всех её бед. Даже сейчас ей казалось, будто в них проносится вся её жизнь, вся её боль, которую в ней взрастил когда-то юный слизеринец.
— Я — твой адвокат, — Грейнджер небрежно швырнула папку на стол, но сама так и не решилась сесть напротив. — Я изучила твоё дело. Тебе есть что добавить к тому, что изложено на бумаге?
— Я не виновен, — глухо, почти безразлично, ответил Драко. — Я этого не делал.
— Для меня эти слова ничего не значат, — выплюнула Гермиона. — Мне нужны факты.
Она почувствовала, как под рёбрами, с правой стороны запульсировал старый шрам. Чувствовала, как «луна» снова горела под грудью. Левая рука интуитивно прижалась к месту старой раны, а из глаз вырвалась первая слеза. Девушка боялась, что сегодня он впервые закровоточит, как свежая рана, как это было много лет назад. Грейнджер не была готова к этой встрече, как бы она не убеждала себя в обратном. И дело было далеко не в том, что она слабая или боялась. Нет.
Всё было куда хуже, и она просто не могла этого отрицать. Перед глазами снова всплыли старые страницы потёртого ежедневника, и захотелось тут же отмахнуться.
Она просто видела в глазах Малфоя себя, только шестнадцатилетнюю — глупую, наивную и раненую. И, кажется, готовую бежать за этим человеком, пока тело покрывалось новыми ранами. Ведь такой он оставил её тогда в Выручай-комнате. Он думал, что она не видела его, а Гермиона до сих пор помнила, как лежала на холодном полу и молила Мерлина о смерти, пока Малфой просто ушёл, оставив её в таком виде.
Каждый новый удар, который преподносила судьба, был с привкусом Малфоя, его издевательского тона, холодных серых глаз и равнодушия. Ей хотелось, чтобы хоть кто-то понимал всю силу её ненависти к нему, чтобы поняли, что ей есть в чём его винить. Он — один большой ледовитый айсберг, в который она когда-то втаранилась в разбега, и этот лёд проник в самое сердце.
Ей хотелось кричать о ненависти, но не получалось — что-то внутри этому противилось, а от этого хотелось ненавидеть уже себя.
— Ты всё ещё ненавидишь меня, но зачем-то нанялась ко мне в адвокаты, — протянул Драко.
Не так должна выглядеть их встреча, но иной она быть не могла. Это не встреча двух старых друзей, и даже не встреча врагов. Это была встреча жертвы и палача, но они должны были поменяться ролью. По крайней мере, Гермиона рассчитывала на то, что уступила место жертвы Драко, но на деле всё выглядело так же, как и много лет назад. Возможно, что Малфой больше не держал её ногой, но гильотиной по-прежнему управлял он.
— Ты думал, что я тогда тебя не видела, — она скрестила руки на груди и закрыла глаза. — Но ты ведь там был, не так ли? Ты видел, что со мной сделал Монтегю и Гойл?
Так много раз Грейнджер прокрутила в голове момент, когда задаст ему этот вопрос. Сколько вопросов ей ещё предстоит задать этому человеку, чтобы получить в ответ удар? Когда впервые он ударил настолько сильно, чтобы она поняла, что прощать нельзя? Кажется, что именно с того дня, когда они встретились впервые за завтраком в Большом зале. Гриффиндорка хотела кричать во всё горло, чтобы каждый мог услышать, насколько Малфой ужасный, но вместо этого вынашивала этот вопрос до сегодняшнего дня. Ей было плевать, что кто-то узнал бы её историю позора, что кто-то увидел бы её израненную душу — Гермиона хотела вскрыть его душу, будто бы ему было не всё равно.
Сейчас уже было плевать. Наверное.
Чтобы рассказать ей эту историю, следовало бы начать повествование ещё с четвёртого курса, но ведь тогда было не так больно. Тогда Малфой лишь искромсал её наивные детские чувства, а ей так хотелось, чтобы он понял, когда был нанесён первый серьёзный удар. Гермиона хотела, чтобы он смотрел на неё с такой же болью, как и она на него — чтобы он видел в ней отражение своих мерзких поступков. Гермиона Грейнджер — живое напоминание о том, что Драко Малфой может быть виновным, что ему есть за что ответить, но об этом просто промолчали.
 
Она промолчала об этом.
Он поднял голову и затаил дыхание. Гермиона провернулась к Малфою, встретившись с ним взглядами. Он только сейчас понял, а она только сейчас впервые позволила себе об этом не то, что думать, а говорить вслух. Драко даже не догадывался, что нанёс ей удар ножом в спину задолго до суда в августе 1998-го. Гермиона на тот момент знала, какая на вкус боль, которую доставлял Малфой.
Ей было за что мстить этому человеку, но она отказывалась от этой мести. Всегда отказывалась.
Она прощала, тем самым делая его удары ещё более болезненными.
— Тогда ты тоже был не виноват? — её бледное лицо блестело из-за слёз. — Почему я не могу отыскать у себя в голове хотя бы одну ситуацию, чтобы ты не был виноват передо мной? Ты же всегда старался меня ударить побольнее.
— Я не…
— Я просто нуждалась в помощи, а ты сбежал. Ты знал, что они сделали, но продолжал надо мной издеваться, — Грейнджер сделала шаг к нему. — Ты думал, что я слабая, но смотри, что с нами стало.
— Они были моими друзьями…
— А я была обычной грязнокровкой, — перебила его Гермиона. — Ведь именно так ты меня назвал через неделю во время совместного занятия у Снейпа. Да, я грязнокровка, а ещё я — обычный человек. Ты мог просто позвать кого-то на помощь, просто чтобы кто-то мне помог, если не хотел сам марать о меня руки!
Шрам на боку больно горел, отшвыривая девушку в далёкое прошлое, напоминая о том дне, когда она заработала себе первое болезненное напоминание о том, что навсегда останется в её голове. И на её теле. По сравнению с этим, все выходки и унижения Малфоя сходили на нет.
Её губа разбита, волосы спутаны, а вся одежда разорвана. Из-за слёз она не могла рассмотреть собственные руки, что болели из-за ссадин и глубоких порезов, которыми её наградили часом ранее. Грейнджер лежала на холодном полу, чувствуя под собой собственную засохшую кровь и слюну. Она попыталась пошевелиться, но тут же вскрикнула из-за жгучей боли между ногами.
Девушка потянулась правой рукой к своей промежности. Одно лёгкое касание принесло ей такую боль, что по телу прошёлся электрический разряд. Тонкие холодные пальцы вмиг измазались в липкую кровь в перемешку со спермой. В горле встал ком, а через секунду она опустошила свой желудок, содрогаясь от боли. Каждый дюйм тела был ей отвратителен — ей хотелось снять из себя кожу, чтобы наконец-то перестать чувствовать тепло от чужих прикосновений.
Те, кто затащили её сюда, скрылись полчаса назад, но она продолжала чувствовать отвратительное горячее дыхание на своей шее. Гермиона поджала ноги, преодолевая адскую боль, и надеялась лишь на одно, — что сейчас станет легче, что она просто умрёт от накатывающих волн агонии и боли. Девушка обращалась в молитве к самой Смерти, чтобы вся эта пытка прекратилась. Но секунды превращались в минуты, в минуты — в часы. Гриффиндорка на своей шкуре чувствовала, что такое вечность в муках.
Внезапно послышались отдалённые шаги. Гермиона повернула голову, переступая через жгучую боль в теле. Она не могла сфокусироваться на силуэте, который приближался к ней.
— Помогите… — еле слышно прошептала девушка. — Пожалуйста…
Звуки шагов затихли.
Неужели кто-то смотрит на неё?
Грейнджер пришлось приложить титанические усилия, чтобы поднять голову, но всё, что она увидела — это удаляющийся силуэт Драко Малфоя. Это точно был он — Гермиона узнала бы его из тысячи, из миллиона, даже находясь на пороге смерти. Он просто посмотрел и ушёл, оставив её на том же месте, где её оставили Монтегю и Гойл.
Лишь частично девушка помнила, как дотянулась к окровавленному осколку зеркала, которым один из слизеринцев наносил ей порезы на бёдрах и руках. Гермиона всадила себе осколок в правый бок, чуть ниже рёбер, и закричала от боли. Только так она могла убедиться в том, что всё ещё жива, что это не ад, а всего лишь её жизнь.