Презумпция невиновности (СИ)

Серые глаза Малфоя ни на секунду не отрывались от неё, пока она продолжала молчать. Единственное, что смогло перекрыть это воспоминание — это смерть родителей, к которой так же был причастен всё тот же человек. Хотя Гермиона простила ему его безразличие, и снова бежала к нему на встречу, натыкаясь на острые скалы. Она бесконечное количество раз стучалась в его закрытые двери, выводила на них своей кровью обращения, но он продолжал бить в ответ. Когда-то она пыталась спросить у себя: почему ей суждено испытывать боль только от руки одного и того же человека? Но никто та к ей и не ответил.
— Почему это всегда ты? — тихо спросила Гермиона. — Почему каждый мой шрам носит твоё имя?
Но он молчал, а она и не ждала ответа на этот вопрос. Её неспособность прикоснуться к собственному телу, и долгие годы, которые она пыталась не дёргаться из-за прикосновений других мужчин — это заслуга друзей Малфоя, что решили развлечься с мерзкой грязнокровкой. Но и Малфой был в этом виноват не меньше, потому что знал, что с ней случилось и кто это сделал. Он продолжал ходить в коридорах, бросать едкие комментарии в её адрес, и вряд ли его преследовал образ полумёртвой гриффиндорки. То, что он увидел в Выручай-комнате ни на миг не смягчили его отношение к ней. Она продолжала оставаться для него второсортным мусором.
— Мне жаль, что всё так случилось, — он опустил глаза. — Но я не мог тогда поступить иначе.
— Ты всегда не мог поступить иначе, — девушка смахнула слёзы с лица. — Я хочу, чтобы ты знал, что я тут только потому, что твоя мать готова за это платить. Я — первая в очереди из тех, кто желает тебе смерти, Малфой.
— Я бы не стал сопротивляться, если бы ты пришла ко мне с ножом, — он сидел всё так же с опущенной головой.
— Я думаю, что мы поговорим о том дне, когда были убиты Астория и Скорпиус, когда тебя переведут под домашний арест, — Гермиона села напротив него, сложив руки в замок. — Если всё пойдёт по плану, то надеюсь, что уже к концу следующей недели ты окажешься в Мэноре.
Она пыталась побороть в голосе дрожь, но ей даже не удавалось совладать со своими руками, которые ходили ходуном. Единственное, чего не могла объяснить Гермиона, это то, что её сейчас одолевали совсем иные эмоции нежели она себе представляла. Не было гнева, ненависти или всепоглощающей злости — была просто жгучая боль, жалость к себе и желание расплакаться. Пусть она и видела в Малфое отражение всех своих бед, но вместе с этим там были ещё и те эмоции, которые она запретила себе чувствовать по отношению к себе много лет назад. Она была слабой перед ним, и даже ненависть не помогала.
— Ты должен быть со мной честен, — прокашлялась Гермиона. — Я — твой адвокат, и я должна быть в курсе каждого твоего вздоха в ту ночь.
Она разлеталась на миллион осколков с каждым словом, но понимала, что так нужно. Ей нужно быть его адвокатом, а иначе не получится. Малфой молчал, не произнося не слова, пока Грейнджер продолжала слышать все его слова, сказанные ещё в школе. У неё не получалось сдерживать своё больное подсознание, и она понимала, что для первой встречи этого достаточно — она поняла свой допустимый порог, свою силу самообладания.
У неё не было козырей перед этим человеком. Почти.
— Я тебе не верю, — произнёс Драко. — Неужели тебя теперь интересуют только деньги? Ты действительно готова защищать меня только из-за того, что моя мать достаточно тебе платит?
— Меня не интересует: веришь ты мне или нет, — девушка направилась к двери. — Меня лишь интересует: веришь ли ты сам себе, Драко Малфой?
Она буквально выбежала, прямо как десять лет назад, когда услышала правду из уст слизеринца. Опять так же жгли бёдра, бесконтрольно стекали слёзы и внутри зияла невозможная пустота. Грейнджер была буквально в шаге от того, чтобы отказаться от этого дела, отказаться от своего плана — отказаться от всего, и снова вернуться в Америку, в свою квартиру. В сердце было так тихо — гробовая тишина, как у мёртвого человека, коим она на самом деле давно и была.
 
Улицы сменялись одна за другой, пока стеклянные глаза Гермионы смотрели сквозь толпу волшебников. Возможно, что кто-то её узнал и даже поздоровался, но она не обращала на это внимание. Ей снова казалось, что она пробирается через огромную тучу студентов, которые толпятся у дверей Большого зала. Опять слишком много мерзких прикосновений, что вот-вот спровоцируют её на очередную паническую атаку и болезненный приступ. Грейнджер просто вмиг перестала видеть в себе взрослую девушку — она снова маленькая девочка, которая вынуждена выживать один-на-один со своими сжигающими чувствами.
Ей так хотелось сдаться в плен всем этим воспоминаниям и принять заслуженное наказание, хоть она и не понимала за что. Душа высохла, а в горле постоянный ком. Гермиона не обращала внимания на боль в левой руке, но швы, что снова начали расходиться — продолжала идти прямо, чтобы исчезнуть посреди улицы.
— Мисс? — перед лицом появилась низенькая рыжая девушка, что явно испугалась неожиданной гостьи. — Я могу чем-то помочь?
— Мне нужен мистер Тики, — монотонно ответила Гермиона. — Скажите ему, что к нему прибыла мисс Грейнджер.
— Да, конечно.
Даже зная, что Скарлет ей не поможет — она подсознательно пришла к ней. Гермиона нуждалась в помощи, хотя прекрасно понимала, что стоит кому-то протянуть ей руку и она отвергнет эту попытку. Она привыкла быть жертвой, а ещё привыкла быть сама себе лекарем, который способен залечить раны. Временно и весьма извращённым методом, но способен.
— Моя дорогая мисс Грейнджер! — радушный голос Януса Тики заставил её содрогнуться. — Рад Вас видеть.
— Добрый день, — она постаралась улыбнуться. — Я нагрянула, чтобы встретиться со Скарлетт. Это возможно?
— Конечно, — мужчина указал ей на дверь. — Она только вернулась с прогулки. Думаю, что Вы можете с ней поговорить. Возможно, что это позитивно скажется на ней, потому что она отчётливо произносит Ваше имя и несколько раз спрашивала о Вас.
— Да? — она затаила дыхание. — А что спрашивала?
— Мисс Дагворт несколько раз спрашивала, почему Вы к ней не приходите, — Янус открыл дверь. — Я оставлю Вас ненадолго.
— Спасибо, — Гермиона кивнула и закрыла за собой дверь.
Скарлетт стояла у окна, наблюдая за тем, как расходятся грозовые тучи, сменяясь солнцем. Было так странно видеть её со спины — никакого пронзительного и понимающего взгляда и привычного добродушия. Гермиона в этот раз пришла ни к своему психологу, которая была готова всегда выслушать и помочь — она пришла к своей жертве, которая не заслуживала этого.
На миг она почувствовала себя Малфоем, но тут же загнала эту мысль в угол. Хотя по-хорошему, Грейнджер ничем не отличалась от неё — причинила боль близкому человеку, незаслуженно и очень жестоко.
— Скарлетт? — Грейнджер прикусила губу, словно боялась увидеть её глаза, и осуждение в них. — Ты узнаёшь меня?
— Ты — Гермиона, да? — девушка заинтересовано оглядывала её с головы до ног. — Мистер Тики мне много рассказывал мне о тебе, и показывал мне твои воспоминания обо мне, — Скарлетт подошла к ней вплотную и резко обняла. — Что со мной случилось? Кто это сделал со мной, Гермиона?
Она чувствовала в каждом слове своего психолога такую боль и отчаяние из-за непонимания того, что с ней случилось. Эта девушка лишь понимала, что у неё было прошлое, которое кто-то беспощадно отобрал, а ещё она видела в Гермионе единственного близкого человека. Её крепкие объятия говорили вместо неё — говорили о том, как она ей верит, как рада видеть и как хочет чувствовать от неё поддержку. Грейнджер боялась прикоснуться к Скарлетт, чтобы не почувствовать всю эту боль.
Безысходность и обречённость — это то, что изо дня в день терзало Скарлетт, но чем ей могла помочь Гермиона? Она ведь даже не догадывалась о том, что обрела на муки не только бедную девушку, но и себя. Как смотреть ей в глаза и обещать, что всё будет хорошо? Скарлетт Питерс стала живым отражением всей той гнили, которая жила внутри Гермионы. Ещё одним отражением.