Явь (СИ)

Мирон тем временем успел украсть ключи от архива. Основная проблема была в том, что архив большой, и найти в нем нужную информацию сложно, не зная где искать. На этот случай удалось подкупить смотрителя. Все шло гладко, Мирон смог отвлечь дозорных так, чтобы рыжая охотница проникла за заветную дверь. К большому разочарованию, найти стоящую информацию ей так и не удалось, кроме той, что большинство страниц в деле уже выкрали. Информация о родственных связях с ведьмами ограничивается старыми известными именами, но и этого уже достаточно для того, чтобы устранить девчонку, по своей сути случайно унаследовавший ничем в их кругах не выдающиеся способности. Из необычного, только фотография прабабки, лицом почти копирующей лицо девчонки, ну и конечно сведения об ее акте самосожжения. Зачем она это сделала?
Уже вкладывая бумаги обратно, Зоя почувствовала болезненный жгущий угол в груди, так внезапно, что чуть не застонала и согнулась пополам. Ей было так больно, что она не могла вдохнуть воздух, в глазах стали проплывать огоньки, тени стали сгущаться. Чуйка охотника стала вопить от тревоги, в воздухе так и саднило затхлой опасностью. От чего-то пальцы вспыхнули жаром, как огнем, ей показалось, они оплавили железную полку, за которую она отчаянно держалась, фонарик выскользнул из рук и с грохотом ударился об пол. Затем жар охватил все тело, темнота стала яркой до резкой свинцовой боли, слух обострился, она слышала, как на улице сторожи гоняются за ее другом. И наконец перед ней стали раздаваться шаги.
Лежа на полу, всеми усилиями удерживая себя в сознании, Зоя успевает уловить черные мужские туфли. Строгий черный костюм, сильные большие руки, страшный не человеческий голос, но не лицо. Как бы она не пыталась вспомнить, оно расплывается, ускользает из сознания, будто его никогда и не было. Он, как несносного котенка, поднял ее за шкирку, она повисла, не в силах сопротивляться. Тяжелые грубые пальцы перехватили горло, и без того задыхаясь, вся в огне, теперь она стала ощущать, как ломается под этими пальцами трахея. В тот момент, она уже мысленно приняла смерть, не справедливую, не героическую, но видимо, не каждому дано выбирать. Вдруг со спины раздался эхом родной, холодный и стальной голос матери.
«Не стоит. Я сама разберусь».
После этих слов Зоя мешком упала на пол, сильно ударившись головой. Огненная боль внутри поглотила все тело, и сил осознавать что-либо больше не было.
Пришла в себя она уже на допросе. Мать была в неописуемом гневе. Было больно, несколько часов пыток, но рассказывать матери было нечего. Мирона она не сдала, вся эта авантюра того не стола. Свои вопросы задать тоже не вышло. Дело замяли, сделали вид, что ничего не было. Никто и не заметил отсутствие рыжей охотницы. Якобы вернулась на дело рано утром, всего-то. Зоя не надеется выйти на свободу, держать ее будут здесь очень долго. И единственное, что сейчас не дает ей покоя, это тот, кто пытался убить ее. Это был человек, не навий, но с такой силой, что неподвластна ни одному охотнику. Что он делает в части? Почему мать говорила с ним в таком подчинительном тоне? Кто он? Откуда была эта агония? Слишком много вопросов, и ни одного ответа, кроме того, что Варвара Варфоломеева, мерзкая ведьма, как и все до нее, достойная медленной и мучительной смерти. Только вот, если о ее семье было известно раньше, почему не убили сразу? Нужно покончить с этим как можно скорее, и забыть, как страшный сон.
Головная боль усиливается, при каждом лишнем напряжении в мышцах становится холоднее. Продрогшие израненные пальцы пачкают кровью лицо или лицо пачкает их. Все закончилось, и если удастся выжить, то она найдет ответы на все вопросы.
  
Глава 15. Охотница
 
Время неосязаемо и одновременно вязко. Его невозможно измерить, с ним нельзя смириться. Каждая минутная боль, каждая маленькая ошибка, сбитая с толку мысль возвращает ее в эти стены. Где она сейчас? Глубоко в своих грезах, в мечтах, воспоминаниях. Плохих или хороших, в тех, которые так и не произошли. Больше никаких слез, все они высохли, как потерпевший кару стихии источник. Как долго это будет длиться. Внутренний гнев скапливается где-то в висках и доводит ее почти до крика.
 
Что мешало избавиться от девчонки еще в школе, она ведь чувствовала как разит от мелкой дряни. Ждала команды «фас», боялась действовать напрямую, без указаний? Или ждала сладкого часа, когда станет настолько сильна, чтобы раздавить это мерзкое пятно, не оставив следа. А может быть просто знала, что не ей решать кому жить, и кого наказывать. Знала, что она лишь инструмент в чужих руках. Так ли святы эти руки, раз утаивают истину, скрывают причины, не договаривают, лукавят. Раньше мать никогда так не делала, раньше Зоя была уверена в том, что знает абсолютно все и поступает правильно. Какие секреты могут быть у безродной слабой, к тому же неопытной ведьмы? Таких устраняют в два щелчка пальцев, просто по дороге, без лишних вопросов.
Зоя переворачивается на спину. Холодный шершавый пол царапает спину. Сейчас должно быть полночь. Холодный свет луны слабо просачивается каплями в узкую щель под потолком. Она трет тыльной стороной ладони глаза, чтобы убедиться, что свет этот ей не чудится.
Щелчок. Второй.
Рыжая голова резко поднимается с места. В этот час никто не должен приходить. Неужели выпустят. Сейчас? Нет. Еще минуту кто-то старательно перещелкивает замок, пока дверь наконец не поддается. Темный силуэт в проеме беззвучно запирает за собой дверь и приближается к забившейся в угол рыжей девчонке. Она готова уже бросится в атаку, но ее прерывает знакомый, избавляющий от боли в груди голос.
— Тише! Это я! Я! Мирон, узнаешь?
— Что ты тут делаешь?! — нервно вырывается из ее горла.
— Не кричи! Я пришел за тобой…
Мирон присаживается на корточки, выуживает из-за пазухи маленький фонарик. Сначала освещает стены карцера. Медленно переводит свет на лицо Зои. Рука неестественно содрогается. Странно и ужасающе видеть ее в таком виде. Побитое лицо, кровоподтеки, заживающие ссадины, отекшие болезненные синие глаза. Кажется, где не коснись ее светом, везде будут побои. Вот она обратная сторона ее силы. Источник и свидетельство ее слабости.
— Боги, что с тобой сделали… Как… Она же твоя мать… — Мирон, сам не осознавая того, тянется к изувеченному лицу, пытаясь его погладить, утешить, забрать ее боль.
Зоя никогда раньше не испытывала к себе и капли жалости, но под этими тонущими в темноте, потерянными и напуганными глазами, ей вдруг хочется съежиться и забыться, раствориться в нем и попросить еще. За это чувство ей стыдно, ненависть волной накатывает, застилает пеленой, заставляет отстраниться и ударить руку, дарующие ей понимание, которого не было никогда. От этого удара Мирон приходит в себя, вспоминает кого видит перед собой и его лицо снова становится непроницаемым и холодным.
— Я был в твоей деревне, наблюдал за твоим заданием. Она раскрыла себя и то, что я увидел, было странно. Ты должна это увидеть сама.
Зоя не отвечает, но в тишине слышен скрип зубами. Затем тихий холодный металлический голос заставляет Мирона застыть.
— Что ж, когда меня выпустят…
— Зоя, тебя не выпустят…
— Что?
— Когда я вернулся и узнал, что ты все еще здесь, начал вынюхивать. Как только придет время выпускать, тебя либо убьют, либо будут держать здесь до последнего. Не понимаю, зачем? Твое дело не будет закончено, а если и будет, то при странных обстоятельствах. Пошлют кого-то из особого отряда, и девчонку эту устранять не собираются, дело мутное. Ты должна разобраться с этим, пока еще нет настоящих жертв.
— Что ты… — потерянно отвечает Зоя.
— Нам нужно бежать отсюда, сейчас! У меня всегда был план Б, и его время пришло. Помнишь, что ты говорила про долг охотника? Ты всегда была права, и ты должна его исполнить, это сейчас важнее всего. У тебя нет выбора, слышишь?
— Нет, ты с ума сошел! — вдруг совершенно беспомощно и по-детски звучит дрожащий голос Зои.