Явь (СИ)
Голос незнакомый и женский. Фигура подходит ближе, становится четче. Голубой длинный халат, пуховая шаль на плечах. Усталые, взрослые до прозрачности серые глаза, длинные светлые, выдающие седину волосы, заплетенные в слабую косу. Мягкое округлое лицо, имеющее отдаленно напоминающее ему чьи-то черты, становится будто не свойственно ему суровым. Немногочисленные морщины от чего-то становятся грубее и глубже, разглядывая его мутные от пробуждения зрачки.
— П-простите…? — от чего-то совсем слабо и неловко вырывается из горла.
— Мда уж, прощаю. Ты главное у Зои попросить не забудь. Ты ее должник по гроб жизни, понял? Голова болит?
— Да, а как вы…?
— Я думаю, она тебе сама все расскажет.
Голубой халат отстраняется от раненного, плавно движется к столу, что-то активно на нем переставляет и наконец подносит белую кружку с чем-то напоминающем травяной отвар. Мирон приподнимается на локтях, и его резко пронзает жгучая боль в пояснице, падает обратно, с легким стоном, зажмуривая глаза.
— Не так быстро. Сначала голову приподними. И выпей это, болеть меньше будет. Какое-то время нужно будет еще полежать, быстро такое не заживает.
Принимая в руку кружку и медленно приподнимая голову, Мирон делает первый глоток. Во рту перебивается ужасный вкус забвения с чем-то похожим отдаленно на ромашку с дегтем. После одного того глотка сваливается, морщась, на перьевую подушку.
— Как вас зовут? — хрипло спрашивает.
— Элеонора Владимировна Вербина. Приятно познакомиться, молодой человек.
— Спасибо вам… Меня зовут Егор… Миронов Егор.
— Что же ты рядовой, Миронов Егор, совсем не справился?
— Я…справился, но все вышло сложнее, чем ожидалось… Простите еще раз, за то, что потревожил вас. Вы были ближе всего, и тогда… в том положении, это показалось удачной идеей.
— Мне не позволено много знать, но спасибо, что поделились. Единственное, что меня на самом деле волнует, это то, во что вы на самом деле хотите втянуть мою племянницу? Только ли в ранении дело? Сердце подсказывает, что-то не так… — Элеонора садится на кресло и уже из угла бесцветно, с небольшим придыханием продолжает говорить.
— Я… не собирался, лишь пытался выжить…
— Что ж, раз ты теперь наш должник, позволь мне кое о чем тебя попросить?
— Конечно.
— Присматривай за ней. Не давай упасть, и ценой жизни, если понадобится, отводи от нее неверные решения. Я знаю, какая она, но тебя она почему-то спасла, и может быть, ты ее шанс на то, что она может стать другим человеком. Пока еще не поздно… пока ее руки еще не в крови.
Мирон хмуро устремляется стеклянным взглядом в потолок, пытается собрать бушующие в голове мысли, воспоминания о рыжей охотнице.
— Да, мне не следует об этом говорить. Я вообще почти не имею прав рассуждать о вас. Но ты, друг мой, чуется мне, понимаешь, о чем я толкую. Пускай ты будешь слабой, но надеждой на то, что жизнь Зои не будет обречена, как и ее душа. Пообещай, что если что-то с ней произойдет, ты вытащишь ее, будешь помогать ей, как я не смогу.
— Хорошо, я обещаю… — шепотом хрипит в ответ рядовой.
— Вот и хорошо… Не оставляй ее одну…
До этого статная светлая женщина, от чего-то сейчас со скрипом поднимается с кресла, и слегка сгорбившись, плотно укутываясь в шаль, шаркающими шагами выходит из предбанника, оставляя рядового наедине с собой.
Он долго думает о случившемся, о сказанном, об обещанном. Слабо поднимает руку, прижимая ее к лицу. Были бы силы, он бы сейчас вспылил и швырнул бы что-нибудь, что попалось бы первым. До боли сжимает свои глаза, тихо ругаясь себе под нос.
Зоя приходит к вечеру. Тяжелыми громкими шагами рассекает пространство. Мирон приходит в себя от долгих раздумий, успевает лишь хрипло поздороваться. Зоя придвигает деревянную табуретку от стола, ближе к больному, присаживается на нее, испепеляет взглядом.
— Ну, рассказывай, все по порядку, — бодро выговаривает она.
— Я смотрю, ты в прекрасном настроении, — слегка усмехнувшись, отвечает Мирон, — для начала, спасибо за то, что спасла мое бренное жалкое тело. Я твой должник.
— Пропустим эту часть. Тем более, что по-настоящему тебя спасла Эля. Видел ее, да? — Зоя говорит громко и четко, отрезает слова как по-живому. Достает из кармана толстовки пачку сигарет и закуривает, без доли стеснения. Протягивает пачку рядовому, и тот без тени сомнения делает тоже самое. Комната заполняется дымом, стремящимся к открытому окну.
— Так как же так?
— Я думаю, ты и так все поняла. Ахерон оказался там не один, а я уже был ранен. Справился, но какой ценой. Думал помру, но рядом оказался кое-кто знакомый, предложил помощь. Когда на грани жизни и смерти, особо размышлять не приходится. Я согласился, даже толком не понимая на что, и он переправил меня сюда. Веришь?
— Не-а, — протяжно отвечает ему рыжая, — кто же твой загадочный друг?
— На то он и загадочный, что сказать не могу.
— Этот кто-то знает обо мне, о моем доме. Ты должен понимать.
— И я понимаю, не волнуйся, я все почищу и улажу.
— Ноль сомнений, — задорно выпуская кольца дыма, отчеканивает Зоя, — еще парочка дней и оклемаешься.
— Как твое дело?
— Да, есть у меня одна идея. Я пытаюсь раскопать подробности, как головоломку. Много подозрительного, и мне не дают покоя вопросы, ответы на которые от меня скрывают. Дело так не пойдет, я собираюсь доказать, что стою своей фамилии. Сечешь, о чем я?
— Снова идешь нарушать правила?
— Вроде того. Мне нужно вернуться в часть, пробраться в архив, достать кое‑какую информацию. Твои навыки бы пригодились, но если тебе так угодно, я сообщу о твоей доблестной смерти.
— Нет, я теперь твой должник и иду с тобой.
Зоя с долей хитрой злобы улыбается напарнику в свете закатных лучей солнца. Стряхивает пепел в грязную банку из под краски. Делает еще пару затяжек в тишине и бросает бычок.
— Договорились. Отдыхай, — коротко проговаривает рыжая голова и уверенно удаляется в свои покои.
— Увидимся, — тихо отвечает в пустоту Мирон.
***
Холодные влажные пальцы тьмы сжимают горло, сдавливают виски, царапают стонущую от боли спину. Последствия неправильно принятых решений больно врезаются в лобную долю. Но неправильно ли? Рыжая голова запуталась. Ее учили, что средства все хороши, что добиваться своего справедливо ценой жертв, если уверен, что прав. Она уверена, что была права, уверена, что по-другому была бы бесполезна, уверена, что этого от нее и добивалась мать. К чему тогда все это. За что все эти пытки?
В карцере все так же темно и холодно, синие пальцы на ногах и руках покалывают невидимые тонкие иглы. Сил поднимать руки нет, рыжая голова обессилено лежит на полу. Растрепанные мокрые от пота пряди бесстыдно простираются на грязном бетоне. Из закрытого правого глаза выползает предательская слеза. Судорожный продрогший выдох.
Под прикрытыми опухшими веками восстанавливаются тяжелые мутные картины. Она словно и не выходила оттуда, словно так и осталась там, в сухом и чистом подвале, среди длинных бесконечных стеллажей, однообразных коробок и папок с напечатанными серыми чернилами цифрами.
Все было хорошо спланировано. Первая вернулась в часть Зоя, и лишь затем Мирон. Почти сразу мать вызвала ее к себе, доклад о проделанной работе не вызвал восторга, как и ожидалось. Тем не менее благодаря спровоцированной драке, была возможность подловить ведьму, взять на крючок. Новой информации получить от матери так и не удалось. Все, что ей велено было сделать, лишь наблюдать, выслеживать, и никаких действий не предпринимать. Это очень злит молодую охотницу. Она могла бы сразу избавить мелкую ведьму от презренного существования, но вместо этого чего-то ждет. Ее всю жизнь учили, что все, что является чуждым этому миру, принадлежащему людям, должно быть изгнано, уничтожено, очищено во благо. Чему же верить теперь? Ее пытаются обвести вокруг пальца, свои же люди используют. Она не успокоится, пока не поймет для чего.