Накануне (СИ)

Сергей Павлович победоносно глядит на своих коллег, рассаживающихся кружком вокруг меня.
– Начнём с вас, Георгий Эрихович, – достаю из папки, лежащих передо мной на столе несколько отпечатанных страниц. – не надо вставать. Вы занимались темой увеличения кучности попадания реактивного снаряда в цель за счёт придания ему вращения. Вами были рассчитана оптимальная угловая скорость такого вращения, которая не приводит к значительному сокращению дальности полёта снаряда, но заметно увеличивает кучность. Вы придумали свой оригинальный метод закрутки эРэСа, для чего в головной части снаряда предложено сделать двенадцать тангенциально расположенных отверстий, через которые во время работы ракетного двигателя выходила бы небольшая часть пороховых газов, чем обеспечивалось его вращение. Рецензент этот способ из-за его простоты оценил гораздо выше, чем закрутку за счёт точного выставления стабилизаторов. В целом, работа была оценена очень высоко.
Мои слушатели облегчённо выдохнули и зашевелились.
– Теперь вы, Иван Терентьевич, – достаю из папки новые листки, ракетчики вновь замирают. – вы занимались управляемой планирующей авиабомбы. Ваше решение поместить авиабомбу БРАБ-220 внутрь аэродинамического корпуса с четырьмя крестоообразными стабилизаторами и хвостовым радиоуправляемым оперением, рецензент счёл оригинальным и очень перспективным, а приведённые расчёты убедительными. У него, правда, возникли сомнения насчёт надёжности канала волнового управления, но это не было предметом разработки. Оценка – отлично.
Клеймёнов и Лангемак пожимают друг другу руки, Королёв и Глушко вытягивают шеи, следя за моими руками, которые перелистывают оставшиеся страницы из папки.
– Скажу сразу, что и третий поект, дальнобойной воздушной торпеды признан рецензентами удачным. Отмечаются поразительная простота пульсирующего воздушно-реактивного двигателя, дешевизна и аэродинамическое совершенство деревянного корпуса, устойчивость его вдоль осей, что упростит проектирование системы управления. На основание этого и моего ходатайства Особое Совещание постановило: Лангемаку Георгию Эриховичу, Клеймёнову Ивану Терентьевичу, Королёву Сергею Павловичу и Глушко Валентину Петровичу сократить срок отбывания наказания на четыре года и с учётом срока предварительного следствия освободить. Поздравляю.
"Такое событие трудно переоценить"…
– Ну и последнее, справки об освобождении можете получить немедленно в особом отделе. Также предлагаю продолжить вашу работу в моём СКБ как вольнонаёмным работникам. Что скажете? – Перекрикиваю радостный возгласы ракетчиков.
Улвбки слетают с их лиц, в "красном уголке" повисает абсолютная тишина.
"Что не так"?
– Вы нас простите конечно, Алексей Сергеевич, – первым приходит в себя Королёв. – но мы не останемся, поймите, наше дело требует материальной базы, одним чертёжным столом на всех тут не обойтись. Нужны цеха, полигоны, квалифицированные рабочие…
Обвожу взглядом остальных, все согласно кивают.
– Организуем вам базу, – начинаю не очень уверенно. – приложим все усилия чтобы разместить заказы… где скажете.
Ракетчики переглядываются между собой.
– А вы попробуйте для начала утвердить эти техзадания у Кулика и Локтионова… – теперь отвечает за всех Клеймёнов. – правильно я говорю, товарищи?
"Хм-м, неувязочка вышла. Я пытался их поскорее освободить, ходатайства с обоснованиями в ОСО составлял. Думал, что если уж они так ударно работают в неволе, то как свободные люди – горы свернут… Чёрная неблагодарность… Хотя если встать на их точку зрения, то и благодарить меня им не за что, чувствуют-то они себя безвинно осуждёнными, свои идеи считают самыми правильными. Проверим".
– То есть, – делаю добродушное лицо. – всё дело в ГАУ и Управлении ВВС РККА? Хмурятся, отводят глаза.
– Вы только не обижайтесь, Алексей Сергеевич, кхм, – Королёв смущённо прочищает горло. – но мы сами считаем, что задания, которые вы нам дали бесперспективными, ну кроме разве что усовершенствования РСа…
 
"И на том спасибо, хотя, на минуточку, это были попытки повторить принятые на вооружение образцы, уже доказавшие свою эффективность на поле боя"…
– Ну что ж насильно мил не будешь, – разочарованно вздыхаю я, ракетчики делают то же с облегчением. – успехов…
"В поисках работы по душе… хотя при нынешнем дефиците инженерных кадров"…
* * *
– Здравствуйте, товарищи! – Открываю дверь лаборатории Коломийца, расположенной по соседству с "Красным уголком".
– Алексей! – Радостно поворачивается ко мне Борис, отрываясь от окуляра электронного микроскопа. – Вернулся! Знакомься – это Веня Цукерман, инженер, его прислал ко мне Иван Иванович Сидорин, Веня – главный специалист в Москве по рентгеновским установкам.
– Скажете тоже, Борис Тимофеевич, – из-за спины Коломийца появляется мальчишеская фигура в потёртой "тельмановке" и близоруко щурится. – в прошлом году закончил вечерний факультет Механико-Машиностроительного…
– Иван Иванович слов на ветер не бросает, – пожимаю узкую мозолистую ладонь "главного специалиста". – значит это вы будете нам рентгеновский детектор на микроскоп делать?
– Выходит я. – Смущенно улыбается Веня.
– Отлично, откуда знаете профессора Сидорина?
– Я два года студентом работал в лаборатории ВИАМа в должности лаборанта, помогал Ивану Ивановичу в его работе по рентгеноструктурному анализу и дефектоскопии различных материалов, ещё монтировал установки в академии имени Жуковского.
– Очень интересно, – пытаюсь на взгляд определить скольку пареньку лет. – а сейчас где работаете?
– В рентгенлаборатории при ММИ, инженером, студентов учу…
– Переходите ко мне, Вениамин, – быстро принимаю решение. – зарплаты у нас хорошие, через год под руководством товарища Коломийца защитите диссертацию… Соглашайтесь.
– Ну я не знаю, быстро как-то всё. – Смутился Цукерман.
– Комнату в общежитии дам, – продолжаю соблазнять я. – и не где-нибудь на окраине, а прямо здесь через дорогу с видом на Кремль. По рукам?
– По рукам!
– Боря, не отпускай его, сразу веди в отдел кадров.
* * *
– Так хорошо, а тут у нас что, товарищ Перепёлкин? – Перехожу от макета пеленгатора к следующему образцу.
Довольно большая комната, где в бытность завода имени Орджоникидзе размещался один из участков сборочного цеха, отдана под лабораторию отдела радиоразведки и радио-электронной борьбы. В отдел перешли из Остехбюро пять радиоинженеров и десять техников, значительные силы если учитывать жесточайший кадровый дефицит.
– Это, Алексей Сергеевич, телеграфный ондулятор Крида. – пожилой начальник отдела, даёт отмашку юному лаборанту и включает бумажный регистратор.
Юноша споро застучал на телеграфном ключе, а по узкой ленте в такт задёргался самописец, оставляя чернильный след в виде прямоугольных импульсов. Напрягаю слух, пытаясь понять что там стучит лаборант.
"М-О-С-К-В-А"…
Беру в руку, выгнувшуюся дугой ленту.
"Два тире, три тире, три точки… Наглядно, два и три импульса с широкой полочкой, затем три – с короткой"…
– Допустим, что устал радист, не может вести приём, – объясняет Перепёлкин. – или отлучиться, например, нужно…
– Отличная идея! Предложившего надо непременно поощрить, Иван Сергеевич. – Уши лаборанта вспыхивают и передача на секунду прерывается. – Только я думаю, что самописец тут не очень подходит: большой расход бумаги, потом вручную разбирать диаграммы, лучше всего использовать запись на магнитную ленту. Услышав, что начинается сеанс связи, радист включает магнитофон, затем передаёт плёнку на пост расшифровки, где несложная элетронная схема под контролем оператора анализирует запись: короткий сигнал – точка, средний – тире, длинный – начало нового знака, распознаёт его и выводит код на перфоленту…
 
"К виду пригодному для ввода в РВМ".