Сделка (СИ)

— Цветы растут на свалках. И особенно хорошо — на полях битв, политых кровью, где сгнившая плоть питает их корни.
Этот ответ меня ошарашил.
— Что? — переспросила я. — При чем тут это? Я говорила об обычае. Если он тебе не понравился, то не стоило так отзываться о нем.
— Я не к тому, не обижайся, — растянул губы в улыбке Дарис. — Это красивые обычаи. Просто хотел показать, что это от суеверий. Пар-оольцы тоже верят в массу всякой дичи. Взять хотя бы их легенду о том, что мир сгинет под бурой травой. Не обижайся.
— Хорошо, — осторожно сказала я, решив не спорить.
— А правда, что жители Пурпурных земель кланяются друг другу в землю?
— Да, — сухо ответила я. Разговор продолжать не хотелось, рассказывать что-то тоже. — Когда очень благодарны.
Дарис некоторое время смотрел на меня в упор. Я ожидала, что он попросит меня показать, и все внутри дрожало от несогласия, но он не стал, и даже немного отошел:
— Правда ли, что у вас родители топят детей? Что оставляют их в море?
Жестокий вопрос. Я вспомнила Сичина, и горло сжалось в болезненном спазме. Где он сейчас? Жив ли?
— Это не правда, — выдавила я из себя. — У нас есть такое выражение: покинуть в море дитя. Оно означает, что ребенок ушел в море и не вернулся, потому что хотел перестать быть частью семьи. И что родители его не искали. Это наш обычай выхода из семьи. Сын или дочь говорит, что просит оставить его морю, и уходит под парусом в непогоду. С тех пор он мертв для своей семьи.
— Родители так и отпускают?
— Да, — признала я. — Это ведь свобода воли.
— А почему море? И шторм?
Я знала ответ: потому что там человек может на самом деле умереть. Так он показывает, что его намерения столь серьезны, что он не боится смерти. Но сказать об этом Дарису, чтобы он издевался, как над обычаем выращивать цветы, я не смогла.
— Море очищает, — бесстрастно соврала я.
— Дикари, — хмыкнул Дарис. — Ты не подумай, что я считаю вас наравне с пар-оольцами, это не так. Но верования дикие. В Желтых землях никто бы не отпустил ребенка в море.
— Уйти могут только совершеннолетние, — вставила я, и тут же пожалела.
— Это, конечно, все меняет, — его голосом можно было отравить целое озеро.
Дарис молчал, листая книгу, и я тоже не нарушала тишины. Постепенно мне начало казаться, что он меня не замечает, захваченный чтением, и я села и раскрыла оставленный мне фолиант. И тут он заговорил:
— Видишь ли, Пурпурные никогда особенно не контактировали с остальными землями Империи, считая свою культуру более изысканной и развитой, чем наша. Ваши герцоги не являются на советы, за свою жизнь я не видел ни одного из них.
— Владыки, — поправила я его машинально. — Нами правят не герцоги.
— Да, точно, — кивнул Дарис. — И даже ваши владыки отказываются от фамилий. Почему?
— Не совсем так, у нас есть фамилии. — Похоже, Дарис совсем не интересовался Пурпурными землями. Мне сложно было понять, как у герцога может быть такой скудный объем знаний о ближайших соседях. — И мы тоже пользуемся словом «безымянный». Но в Пурпурных землях родовое имя не может достаться по праву рождения. Его нужно заслужить, даже если ты отпрыск знатной семьи. Иногда владыка может кого-то усыновить, или не признать достойным имени даже своего прямого наследника.
— То есть у вас искажено понятие династической власти, — усмехнулся Дарис. — И вместо того, чтобы обучаться руководить, такие как я должны проводить жизнь, доказывая, что вообще имеют на это право. И у вас не признают власти императора, верно?
— Мы же все-таки часть Империи, так что должны признавать. Я плохо разбираюсь в политике, — покачала я головой. — Почему это важно?
Я не понимала, к чему он ведет. Дарис вел себя мило и очень мягко, но почему-то во всем, что он говорил, я чувствовала какой-то подвох, будто что-то в нашем с ним общении его очень уязвляло, но он не хотел этого показать, зато собирался отомстить. «Цветы растут на свалках» все никак не укладывалось у меня в голове. Эти мысли были такими глупыми! Я смотрела на влюбленное лицо — и ругала себя за недоверие. Стоило отнестись к нему иначе. Мягкость и послушание, напомнила я себе. Какая разница, даже если он против наших владык, если считает нашу систему управления несовершенной?
 
— Если бы Пурпурные земли так не подчеркивали свой независимый статус, не бросали вызов общим правилам Империи Рад, то были бы защищены намного лучше. Эти набеги пар-оольцев — думаешь, остальная Империя страдает от них? Да сунься они куда-нибудь западнее, их с землей бы сравняла армия императора, или красных герцогов Теренеров на юге, или даже самого Кариона на севере. Ни одна другая земля не билась бы один на один, и не проигрывала бы. Ни сожженных деревень, ни угнанных в рабство безымянных.
Это звучало так, будто он снова пытался меня уязвить. Я не понимала. Дарис снова стал обходить меня по кругу, как охотящийся кот, и у меня волосы на затылке зашевелились. Я должна была быть ему благодарна: он позаботился обо мне, принес мне цветов, и книг, и даже притащил эту большую металлическую лохань, в которой я могла бы мыть волосы и даже, наверно, принимать ванну. Он окружал меня уютом.
И обвинял.
Глупости какие!
— Ты так говоришь, будто это я решила не входить в советы, — возмутилась я, наконец.
— Нет, — мягко согласился он, подходя ко мне со спины. Мне показалось, что я сказала то, что ему понравилось. Я почему-то не могла заставить себя обернуться, но хотя бы встала. — Ты — только лишь очередная жертва этих ваших Виан Кали. Ты и тысячи других. Следствие глупой и недальновидной политики тех, кто печется о сохранении культуры и о расплывчатой чести больше, чем о людях.
Дарис подошел ко мне вплотную, и я услышала, как падают на пол книги. Спине стало горячо, когда он приобнял меня за плечи. Я вздрогнула, но не отстранилась, сама не понимая, почему. Даже через слой ткани его прикосновение отозвалось сладостью, и это испугало меня даже больше, чем его неожиданная близость. От него моя реакция, впрочем, не укрылась:
— Боишься меня? Илиана… — Он наклонился к моему уху. По телу будто проходили разряды молний — от его мерно движущихся рук и ниже. — Тебе нечего бояться. Теперь ты больше не часть варварских Пурпурных земель. Теперь я защищу тебя.
— И зачем тогда это? Если не спрашиваешь меня? Я хочу вернуться домой! — Слова сами вырвались, как ни пыталась я сдержаться и не ответить на его размышления о нашей чести.
— Твой дом теперь будет в Желтых землях, — медленно проговорил Дарис, поглаживая мои плечи. Я ощущала его дыхание в волосах: теплое, тяжелое, гипнотическое.
— Дарис, — повернулась я к нему. Он не отодвинулся. Я смотрела в его расширенные от возбуждения зрачки, и меня окатывал липкий ужас — волна за волной, а за этим ужасом свилось тугими кольцами постыдное предвкушение. Дарис не был сейчас одержим, и все же…
— Да, — выдохнул он.
Я вспомнила Келлфера. Вспомнила, как он поднял меня над собой, и как улыбнулся одними глазами. Как я хотела остаться тогда с ним. Сейчас это воспоминание блекло. Такие похожие глаза!..
Навернулись слезы беспомощности. «Я приказываю, чтобы ты получала удовольствие от моих прикосновений, моя Илиана». Я все понимала. Правда, понимала. Но то, как он мягко проводил пальцами от плеч до запястий, и снова поднимался вверх, было сродни наркотику. Все как он приказал — каждое прикосновение будто гладило не кожу, а то, что под ней — я бы никогда не разорвала этот контакт по своей воле.
Он понимает? Понимает?!
Я прочистила горло:
— Ты помнишь, что приказал мне, когда… — я позорно запнулась на фразе, которую хотела произнести почти небрежно, — насиловал меня у реки?
Дарис сжал пальцы так, что мне стало больно. И, Свет мне помоги, и эта боль отозвалась во мне острой сладостью.
— Нет.
Я знала, что он лгал. Как он мог мне в этом лгать!
— Ты помнишь! — вырвалась я из его рук. Тут же стало легче дышать. — Отмени приказ.