Сдаёшься?
Аркадий. Успокойтесь, Николай Тимофеевич…
Николай Тимофеевич. Ты меня, брат Аркаша, не успокаивай. Я в свой последний час волноваться буду. Добра, скажем, я нажил много. Машина, гараж, дача, мебель, шубы, золотишко и, наконец, камешки всякие — у меня ведь ничего не было, когда начинал работать: одна пара штанов, да и та в заплатах! А скажут мне спасибо? Нет! Не любят они меня. Ненавидят. Ждут моей смерти. Я это сейчас почувствовал.
Аркадий. Не надо…
Николай Тимофеевич (бьет кулаком по тумбочке так, что все с нее сыплется на пол). А я знаю, что ждут! Жена мне спасителя и Варвару никогда не простит. Ждут поскорее разбогатеть с Варварой, соединиться и за спасителя замуж выскочить. Голенькая она и впрямь ему теперь не нужна, голенькую-то он ее в детстве хотел, а машина, гараж, дача будут — тут она и понадобится. Так я ей сейчас покажу спасителя! Я сейчас завещание напишу и завтра утром в больнице заверю. Я на тебя завещание напишу! На тебя, брат Аркаша. Гони бумагу и ручку.
Аркадий. Да что вы, Николай Тимофеевич, мне ничего не нужно, я от вас ничего не возьму.
Николай Тимофеевич. Нет, напишу! Имею я право своим кровным добром распорядиться? Не дашь бумаги и ручки — я у сестры спрошу. (Кричит в дверь.) Сестра!
Аркадий. Успокойтесь, Николай Тимофеевич!..
Вбегает т е т я Д у с я.
Тетя Дуся. Пошто горланишь, Тимофеич, пошто горлы дерешь? Ночь ишшо на дворе, спять люди-то. И сестра спить. Нешто будить? Чавоть тебе надоть-то?
Николай Тимофеевич. На вот, гляди, брат Аркаша, на бесплатное медицинское обслуживание. (Достает из кармана трешку.)
Аркадий. Не надо, Николай Тимофеевич…
Николай Тимофеевич. Нет, ты гляди, гляди, нос не вороти, любуйся. Принеси мне, Дусенька, чистой бумаги, ручку и сигарет.
Тетя Дуся. Чаво? Да отколь…
Николай Тимофеевич. Быстрее. (Дает трешку.)
Тетя Дуся. Счас. Мигом обернусь. (Убегает.)
Аркадий. Я все равно ничего не возьму, Николай Тимофеевич. Я ничего не возьму от вас. И потом, вы забыли, я ведь, наверное… тоже…
Пауза.
Николай Тимофеевич. Ничего. Старикам подаришь, пусть поживут на старости лет.
Аркадий. Я порву ваше завещание, Николай Тимофеевич.
Николай Тимофеевич. А я тебе его не отдам. Я у себя хранить буду.
Аркадий. А я все равно порву. Вот сейчас, когда вы писать будете, вырву у вас и порву. Я еще сильный.
Пауза, входит т е т я Д у с я.
Тетя Дуся (кладет бумагу, ручку и сигарету). Бери. На вот. У сестры из пачки одну вытянула. Покаюсси, как проснетси, что на старостев лет курыть притянуло. Грех на душу за тебя взяла. Тольки здеся мне не курыть! И шоб писать завтрева! Спать давно надоть! Я вот електричеству счас загашу! (Выключает свет.)
Николай Тимофеевич. На вот, гляди, любуйся, дивись, брат Аркаша, на чудеса бесплатной медицины. (Зажигает свет и дает рублевку тете Дусе.) На вот, пользуйся, покуда жив, Дусенька. Не поминай лихом.
Аркадий. Не надо, Николай Тимофеевич…
Тетя Дуся (хватая и пряча рублевку). Как это не надоть?! Это почему не надоть? Попридержи-ка небось язычок-то. Тимофеич верно говорить. Как у воду глядить. Твоя правда, Тимофеич. Чай, медицина у нас бесплатно тольки для персоналу выходить — задарма, задарма, чай, работаем, за одну тольки свою доброту сердешну. А что електричества? А електричества, чай, не выкипить. Хворому впотьмах жуть взбредеть. А я и знать ничего не знаю. И ведать не ведаю. Скажу сестре, коль проснется, шо увезде уже загашено. Пойтить теперь? А то неровен час дознается кто — так нагорить мне завтрева за вас от самого. (Уходит. Н и к о л а й Т и м о ф е е в и ч закуривает. Пауза.)
Николай Тимофеевич. Так не хочешь брать, говоришь?
Аркадий. Да что вы?
Николай Тимофеевич. Ладно. Пусть все идет своим чередом… спасителю. Мы с тобой на том свете поговорим. (Пауза.) А у меня ведь тугрики есть. Много. Они про них не знают — я все премии на книжку клал. Светке на кооператив копил. А чего ее копить — пусть сама добывает. Белоручка, пианистка чертова! А рожей не вышла. Парень-то из-за меня за ней бегает — богатая невеста, а жениться не женится. Уже год живут, я знаю, а он не женится. Вот я думаю: что квартира? А любовь где? Где тут любовь, я тебя спрашиваю! Где она? Ну, я ему покажу богатую невесту — ничего ей не оставлю. И то, кто на нее позарится? Яйца сварить не умеет, а на пианино играет! Ее в консерваторию по блату приняли, я сам и пристроил через приятеля одного. За деньги, конечно, иначе брать не хотели. Я им покажу богатую невесту и кооперативную квартиру. Мы сами себе все добыли, пусть и они попробуют! У меня эта книжка здесь. У меня она всегда при себе. Не сумела влюбить — пусть в девках помирает. (Рвет сберегательную книжку.) Вот. Вот. Вот. Вот твоя квартира, длинноносая ондатра!
Аркадий. Не надо, Николай Тимофеевич, успокойтесь…
Николай Тимофеевич. Так не хочешь ничего брать? (Аркадий молчит.) Я тогда Элеоноре Теплицкой все завещаю. Ей. Так и напишу — Элеоноре Теплицкой. Как надо писать завещание?
Аркадий. Не знаю… Как-то не приходилось… Наверное… Где-то читал: «Я, такой-то и такой-то, находясь в здравом уме и в твердой памяти, завещаю такому-то и такому-то то-то и то-то». Только вы лучше успокойтесь…
Николай Тимофеевич (быстро пишет, потом задумывается). А зачем это — «находясь в здравом уме и твердой памяти»?
Аркадий. Не знаю… Чтоб ясней было, наверное.
Николай Тимофеевич. А так что, не ясно, что ли?
Аркадий. Ну, может, вам ясно, а им нет. Все же завещание какое-то странное… то есть я хочу сказать… не совсем обычное, что ли. Вы бы прилегли лучше, Николай Тимофеевич, а то устали, круги у вас под глазами, скоро утро, а там и обход… давайте вздремнем чуток. (Ложится.)
Николай Тимофеевич. «В здравом уме!» Что же это, они экспертизу ума будут покойнику делать?! Нет, шалишь! Никаких тебе — «в здравом уме!» (Рвет бумагу и старательно пишет сначала, потом снова рвет и снова пишет. Задумывается.) Светает. А солнца все не видать. В городе никогда до девяти часов солнца не видать. А в деревне-то в это время отрадно ка-ак! Солнце на краю поля круглым боком стоит, эхом петухи друг с дружкой далече-е перекликаются, птицы под окошком только-только запели, а то вдруг собака забрешет… А где-то вдали поезд зашумит, и шум постепенно смолкает… Прямо «Деревенская симфония» Оффенбахера… А тут не слыхать петухов. Только вода в сортире шумит. Да больницей воняет. Да вот мертвяк перед глазами… У матери в деревне на могиле лет двадцать не был. Со дня похорон… Может, уже и могилы-то нет. Ликвидировали как заброшенную. Раскопали да какого-нибудь старика плотника сверху и захоронили… и весь тебе сказ… (Подписывает бумагу, бережно ее складывает и протягивает Аркадию.) На вот. Завещаю тебе, брат Аркаша, разыскать Элеонору Теплицкую и вручить ей в собственные руки. Скажи — от старого, ныне покойного дурака Кольки Серьмягина. На добрую память.
Аркадий (берет бумагу). Да ее вроде еще где-то утвердить надо… И потом…
Пауза.
Николай Тимофеевич. Да… С тобой-то ведь тоже еще не все ясно. Давай обратно. Точно. Ее заверить надо. У нотариуса. (Берет бумагу и прячет.) Я ее Лидии Алексеевне отдам, она и заверит, ей и разыскать завещаю. Лечить не вылечила — пусть хоть потом позаботится… (Пауза.) Эх, была не была! Завтра сбегу из больницы, слетаю в Ленинград, сам разыщу там доктора наук старушку Элеонору Теплицкую и отправлюсь с ней доживать свои последние денечки на родину, к могилам родным, коли еще целы…
Пауза. Потом возникают тяжелые шаги по коридору. Шаги приближаются В закуток коридора заходят два с а н и т а р а в марлевых масках, они подходят к носилкам с покойником и начинают разворачивать их.