Черная кровь ноября

Алексей.
«И убивать тебя я не стану», – так он сказал.
Пока на коже Ирна плясали искристые молнии, просачиваясь через трещины внутрь, король мира с бесцветными глазами и равнодушным лицом что-то прикидывал и выдавал своему врагу информацию по крохам.
«Я буду тебя использовать. Пока не пойму, как действует этот ваш реактор. И почему тебе так важна Кристина».
Кристина.
Это имя Киндеирн запомнил сразу же.
Мучительно заныла черная дыра в груди, томящаяся по вырванному сердцу. Плеснула непривычная, уязвимая, словно бы человеческая надежда.
Кровь Айны. Надежда на то, что он увидит ее вновь. Почувствует ее силу, даже растворенную в миллиардах капель чужой крови. Он ощущал ее отголоски на испачканных красным ладонях Алексея.
«Как стал ты правителем мира?» – задал Ирн всего один вопрос.
«Да ерунда, – поморщился тот. – Нашел кое-что. Скажи лучше, неужели ты не в ярости, что я забрал ее невинность?»
На этот раз поморщился Ирн. И тогда, и сейчас – как не морщился от пронзающих его волн и лучей, от которых плоть гнила, лопалась, сочилась золотыми каплями и снова восстанавливалась, изнуряя его зудом и трескучей болью.
Он слишком мало знал про обычаи людей. Айна – та возилась с ними, пыталась рассказываеть ему что-то, наверняка очень интересное, но он тянул ее танцевать, тянул к себе, тянул в густую, жаркую любовь, отмахиваясь от мелких делишек тех, кто лишен магии. Они – лишь очередные игрушки для фейри, зачем ему знать, что там они напридумывали? Если он захочет поиграть с ними, магия сама справится, подсунув им подходящую иллюзию.
Сейчас он чувствовал себя непривычно неуверенно, пытаясь понять, что противник хочет ему сказать.
Невинность?
«Я трахнул эту твою Кристину! – наконец разозлился на его молчание Алексей. – Порвал ей целку! Присвоил! Она моя! Тебе что – вообще похуй, чудовище?»
Чудовище – это было гораздо понятнее.
Люди делились на тех, кто восхищался волшебным народом, таскался к холмам, умоляя забрать их к себе. И на тех, кто сторонился, боялся, ненавидел. Иногда у них были на то причины – особенно когда темные ши затевали свои извращенные игры.
Значит – этот из вторых.
«Ты почувствовал что-то особенное?» – с любопытством спросил Ирн.
Вот после этого Алексей взглянул на него с отвращением и яростью и ушел, велев своим подручным «стреножить этого козла».
Ирн пытался понять, что такого ценного тот нашел в совокуплении с женщиной своего вида, пусть и хранительницей отголосков крови Айны.
Он получил удовольствие? Наверняка. Но разве он мог почувствовать то, что имело ценность только для Ирна?
В груди трепыхнулось.
Король фейри замер. А через мгновение его затопило золотым светом и самым мощным призывом из всех, что он ощущал с момента пробуждения.
Сердце распахнулось целиком, застучало сильно и радостно, как живое, как в те времена, когда оно еще было в груди Истинного Короля.
В груди Ирна, где оно когда-то билось, разлилось тепло. И он… почувствовал. Прикосновение. Жгучую жажду любви. Отчаяние, пропитанное надеждой.
Он закрыл глаза и увидел.
Тонкие пальцы скользят по железному краю. Сначала нерешительно, но потом взвиваются в воздух и ложатся на живую плоть Сердца. Поглаживают его – медленно, трепетно.
Ирн чувствовал эти прикосновения, словно сам стоял там с распахнутой грудью, в которой билось его сердце, и Айна касалась его – ничего не желая. Лишь восхищаясь.
Не Айна. Кристина.
Впрочем, ему было все равно. Она была вместилищем его мертвой любви, и это было единственное, что его волновало.
 
– Иди ко мне, – сказал он и ощутил ее испуг.
Она услышала. Конечно, она услышала. Золотые нити магии обвивали ее все туже, проникали в нее, вливались в вены, вонзались в человеческое сердце, даря смертельное наслаждение. Равного которому быть не могло.
Человеку такое не пережить.
– Иди ко мне! – повторил Ирн громче. – Быстрее!
Звенящая смерть вокруг его клетки взвинтила обороты, словно была живой и ощущала, что сейчас пришло ее время. Не зная, что оно уже ушло.
– Не могу… – пролепетала Кристина. – Я… не знаю, куда.
– Он знает. Иди!
– Я…
  
0. Сердце
 
Впервые за тысячи лет Сердце Магии билось, как прежде, пропитывая мир волшебством.
Старый засохший дуб, еще помнивший, как на его листья упали капли крови последних фейри, заскрипел, готовясь развалиться от потока силы, обрушенного на него… но вместо этого выпустил молодой побег. Зеленый, яркий, пошедший в рост с первой же секунды.
Кружевные листья сияли золотом истинной магии, впитывали в себя силу, чтобы отдать ее однажды тому, кто придет за ней – лучнику, корабелу или волшебнику.
Истерзанная зубами врагов старая кошка на столе ветклиники приподняла голову, прислушиваясь к ощущениям, чихнула – и вонзила когти в руку человеку, уже нажавшему на поршень шприца, несущего ей мирную смерть.
Не время умирать, такие дела творятся!
Жухлая зимняя трава на холмах, под которыми никогда не было волшебных залов фейри, налилась соками, рванула ввысь, закачавшись под лаской холодного зимнего ветра.
Вулкан посреди моря, уснувший так давно, что люди перестали за ним наблюдать, вскипел изнутри – и выстрелил в небо фейерверком золотых искр.
Луна в темном небе качнулась, звякнула, как монетка – и перевернулась, встав на ребро, прямо на глазах половины мира.
Женщины, видевшие Киндеирна во время его странсткий по изменившейся земле, почувствовали боль внизу живота – и с утра проснулись с не ко времени начавшимися кровями.
Иви, хранившая в глубине своего тела надежду на будущий новый мир, вздрогнула.
Младенец внутри нее захохотал и распахнул пронзительно-зеленые глаза.
Три эльфийки, дежурившие рядом с наложницей короля, подскочили к ней, бормоча медовыми голосами:
– Не бойся, не бойся, не бойся…
Руки-ветви одной оплели ее ноги, темные крылья другой закрыли ее глаза, холодный лед третьей сковал руки.
А четвертая, ворвавшаяся в тронный зал под холмами, услышав крик смертной, кровожадно ухмыльнулась и одним движением вспорола когтями ее живот.
Бард Новых Времен сам шагнул на залитый кровью его матери мраморный пол.
Зеленоглазый как отец, бесстрашный как мать.
Золотой свет магии, которую мир впитывал, будто высохшая пустыня – первый осенний дождь, пробудил в нем семя магии, вложенное Киндеирном.
Он оперся ладонью о камень, выпрямился… И разом подрос – уже не младенец, уже мальчишка лет десяти.
Поймал брошенную острозубым ши свирель – и потянулся ввысь, становясь подростком.
Первая песня уже звенела у него в голове.
Сероглазая Лотта, оставленная править северными землями, выронила из пальцев маленькую уродливую куклу, которую баюкала все время со смерти своего отца.
И подобрала кинжал, забытый кем-то из бледнокожих эльфов, рассеянных, как солнечный свет зимой.
Она вошла в трапезную, где медленно и равнодушно сплетались тела духов льда и воды, выбила рукоятью кинжала сноп искр из темного камня, служившего алтарем и ложем и заявила с нежной улыбкой: