Черная кровь ноября

– Все свободны. Решать буду я.
Минута прежней магии, бьющаяся пульсом в обессилевшем мире железа и бетона, изменила его необратимо.
Но Алексей этого не почувствовал.
Улыбка на лице Кристины, ласкавшей сияющий золотом реактор в стальной шкатулке, вызывала у него плохо контролируемую ярость.
Только что, когда он трахал эту сучку во все дыры, она лишь сжимала зубы, стараясь не расплакаться. Как бы жестко он не драл ее, она не проронила ни слезинки, ни выпустила из губ ни единого крика – выполняя его прихоти, как было приказано.
Он был вынужден сдержать свое обещание и дать ей дотронуться до чертовой эльфийской игрушки.
Слово мужчины нерушимо.
Но сейчас ему хотелось схватить ее за волосы, шваркнуть лицом об стол и заставить умолять прекратить, заставить пожалеть об этой улыбке.
– Я хочу к нему.
Ее слова он с трудом расслышал сквозь шум крови в ушах.
  
42. Кристина
 
Кристина стояла напротив Алексея, сжав кулаки и почти вибрируя от желания броситься прочь. Туда, куда ее тянуло так невыносимо, что приходилось вонзать ногти в ладони, чтобы продолжать стоять на месте и смотреть в глаза своему мужу.
Сердце билось отчаянно и больно, требуя немедленно все бросить и бежать, лететь к тому, с кем ее связали золотые нити.
– К кому ты хочешь? – Ласково улыбнулся Алексей. Все было при нем – и ямочки на щеках, и искренность во взгляде, и солнечные морщинки у глаз. Никто посторонний ни на секунду не усомнился бы в доброте этой улыбки. В ней не было ни грамма фальши.
У одной Кристины она вызывала страх, отвращение, ненависть – и снова страх. Много-много страха, животного, свернувшегося комком холода в животе, вспыхнувшего горячим фейерверком в голове.
Но затопившая ее любовь – та, которую она принимала раньше за любовь к богу – была сильнее. Только солнечный свет, поселившийся в сердце, когда она дотронулась до золотого сияния, позволял ей стоять прямо и смотреть в глаза человеку, обернувшемуся монстром.
Алексей приобнял ее за плечи, и Кристина на мгновение расслабилась. Но через мгновение он уже накручивал ее волосы на кулак, запрокидывая голову и открывая беззащитную шею. Словно собирался проткнуть ее клыками и выпить кровь.
– Много хочешь, жена моя! – Не переставая улыбаться, заявил он. Но уголки губ его чуть расползлись, превращая улыбку в оскал.
– Я сделаю все, что скажешь.
Нетерпение зудело в крови, гнало Кристину прочь, но она привыкла к самодисциплине. Привыкла терпеть скучные лекции и не потакать своему желанию сбежать на улицу в весенний день.
Теперь терпеть ей придется еще больше.
Но сейчас все, что угодно, можно было отдать за возможность сбежать.
– За это не расплатишься.
Сильные пальцы прошлись по ссадинам на ее теле, засосам, укусам – всему, что Алексей оставил ей на память за открытую шкатулку. Он оттянул ворот ее кофты и больно стиснул грудь, неотрывно глядя в глаза и ловя признаки недовольства.
Кристина только втянула воздух через нос. Алексей причмокнул, довольный ее реакцией.
В его глазах пряталось много страшных обещаний.
– А к маме не хочешь? Хотела же, Кристин? Забыла? – издевательски заботливым тоном спросил он. – Маме сейчас непросто. Такие тяжелые процедуры, анализы, неприятные прогнозы… Как она там справляется без любимой дочки?
Тяга отхлынула, сменившись чувством вины.
Мама!
Все это – только ради нее. Все, что Кристина могла для нее сделать – она сделала, но мама никогда не должна узнать, что именно. И сейчас наверняка думает, что дочь забыла о ней, увлекшись семейной жизнью.
– Выбирай. К нему или к маме.
Алексей даже не скрывал, как ему нравится смотреть на ее мучения.
На борьбу Кристины с собой – выбор между долгом, любовью и совершенно непонятным ей желанием увидеть того, к кому тянули золотые нити, пронизавшие сердце.
Его как будто даже возбуждало видеть, как она не может принять решение – зрачки расширились, он качнулся к ней, касаясь губами скулы, края рта… И улыбаясь, когда она замирала и съеживалась. Он засмеялся и лизнул ее в висок, а потом резко прикусил губу.
 
– Ну! Решай!
– К маме! – Выпалила Кристина, и Алексей отшатнулся от нее, победно улыбаясь.
– Обойдешься. Иди к нему.
– Но… – она вовремя прикусила язык, уловив зажегшийся в глазах огонек предвкушения.
Дернуло золотыми нитями, скрутило виной.
Захотелось завыть от безнадежности.
Он играет с ней в кошки-мышки. Что бы она ни выбрала – он отказал бы.
Но что-то внутри дотронулось до ее сердца будто пушистой лапкой, коснулось любовью и светом.
Кристина всхлипнула, схватила свитер, закрывающий горло и руки, испятнанные пальцами Алексея и выбежала прочь из комнаты. Провожатые ей не требовались.
Она точно знала, куда идти.
Словно возвращаться к себе самой – в радостном сне, когда бежишь, не чуя ног, по залитой солнцем улице, и впереди тебя ждет тенистый сад, яблочный пирог на столе и все-все-все, кто тебя когда-то любил.
Такие сны Кристине снились нечасто, а просыпаясь, она никогда не могла вспомнить, кто же ждал ее в этом саду, но потом долго ходила, замирая от счастья при воспоминании об этом.
Ступеньки летели под ноги – ждать лифта она не смогла, радостное нетерпение гнало ее вниз, в холл гостиницы, снова вниз, в подвалы, в сумрачные коридоры, к толстой железной двери, рядом с которой сидели двое охранников. Они разом подскочили при виде нее, но так же разом снова сели, будто принужденные чьей-то волей.
Один из них, в бронежилете с бейсболке козырьком назад, посмотрел сквозь Кристину пустым взглядом и потянулся к пульту у двери. Нажал какие-то кнопки – противное, на грани слышимости, гудение, пронизывающее стены и перекрытия, затихло.
Сразу стало легче дышать, и золотой свет в груди Кристины разлился теплом.
Она потянула тяжелую дверь на себя. Та шла туго, со скрипом, но ей хватило узкой щели, чтобы проскользнуть внутрь.
И замереть перед человеком в железной клетке.
Нет, не человеком.
– Не подходи ближе, изжаришься, – предупредил ее он.
Вокруг толстых стальных прутьев воздух дрожал, словно над нагретым асфальтом в солнечный день.
Пленник улыбнулся, открывая ряд мелких острых зубов и склонил голову набок, с любопытством разглядывая Кристину.
Она тоже пялилась на него во все глаза, пытаясь понять, почему все внутри дрожит, то бросая ее вперед, даже сквозь прутья – к нему, то наоборот – какое-то нутряное отвращение отталкивает от существа чуждого вида.
Его глаза… Эта прозрачная светлая зелень, притягивающая внимание. Если долго-долго смотреть в них, то кажется, что вокруг все заливает солнечным светом и пахнет весной, травой, молодыми липовыми почками. Кристина любила обдирать их с веток по дороге из школы и долго перекатывать во рту, ощущая клейкую пряную свежесть. И сейчас почувствовала этот вкус на языке. И еще немного – горечь одуванчикового сока.
Светлые волосы, разметавшиеся по худым плечам. Бледная кожа почти обнаженного тела.
Он был в одних белых – когда-то белых – джинсах. Босиком. Но это его будто не смущало – абсолютно.
Он протянул руку сквозь решетку, и там, где она прошла через дрожащий воздух, кожа начала лопаться и сползать кровавыми ошметками. Но кровь… кровь была не человеческой. Не красной.
Она была золотой.
Кристина с трудом вдохнула застрявший в горле воздух.
– Сделай два шага. Ровно,– сказал он.
Она завороженно шагнула вперед. На изувеченную руку было больно смотреть – но кожа обгорала, вспучиваясь пузырями – и нарастала снова. Оторваться было невозможно.
– Я Киндеирн, Кровавый Король, Истинный Фейри. Правитель мира. Когда-то.
– Он держит тебя тут… – Кристина узнала его. Того человека на ступеньках Думы перед тем, как они поехали в загс. – Зачем? Кто ты? Что ты? Почему… я чувствую тебя… так.