Университет языков (СИ)
Когда мне исполнилось семь лет, я должен был идти в школу. Помню, я устроил настоящую истерику, потому что Сороре не разрешили пойти туда вместе со мной. Несколько часов уговоров ни к чему не привели, отцу даже пришлось накричать на меня. А потом ко мне подошла Сорора и сказала, что в школе я смогу узнать много интересных историй, о которых буду потом ей рассказывать. А она тем временем научиться печь такой же вкусный яблочный пирог, как мама. Соблазнённый куском шарлотки и возможностью поразить сестру своими блестящими знаниями, я согласился пойти в школу один.
Мне, действительно, понравилось ходить туда. Я возвращался домой и рассказывал Сороре о своём дне. Ей было интересно всё: как зовут моих одноклассников, какие у них лица, какую одежду они носят, о чём говорят со мной. Вечером, после того как отец заходил в комнату и напоминал об уроках, я начинал делать домашнее задание, а Сорора садилась рядом и смотрела, как я пишу.
Через три года она тоже пошла в школу. Каждый, кто посмел хотя бы слово сказать о её внешности, имел дело со мной. Одного мальчишку я вытащил из окна третьего этажа и не отпускал, пока он не извинился. Клянусь, если бы он не сделал этого, я бы отпустил его руку.
После уроков мы вместе шли домой. Когда время не совпадало, ждали друг друга. Мы вместе делали домашнее задание, а потом бежали играть с друзьями.
По вечерам мы собирались с родителями в гостиной, и они рассказывали нам таинственные, печальные, счастливые истории об Алголии и других странах. И отец, и мать были очень заняты, но всегда старались найти для нас время.
Когда мне было девять лет, родители… погибли. Нам сказали, что это автомобильная катастрофа. Помню лицо Сороры, из него словно выпили все краски, остались только огромные серые глаза. Она смотрела на меня, словно я мог что-то изменить. Но я не мог. Она поняла, подошла и погладила меня по голове. Просто погладила по голове…
Других родственников у нас не было, меня с Соророй отправили в приют. Он был бедным, грязным и холодным. Со временем мы привыкли к бедности и к грязи, но к холоду было привыкнуть сложнее. Каждую зиму дети заболевали. Сорора пережила пять таких зим, а на шестую… Мы лежали с воспалением лёгких: она на одной кровати, я на другой — и держались за руки. И вдруг она отпустила мою руку.
Эридан замолчал.
Ниа обняла его и прижала к груди, словно ребёнка. Он схватился за её рукав, пытаясь спрятаться от боли.
— В ту зиму умерло много детей, — глухо произнёс Эридан. — Приютом заинтересовались журналисты и выяснили, что одной из них была дочь Регимуса и Викари де Сомни. Чтобы избежать ещё большего скандала, меня решили отправить куда-нибудь подальше. Университет языков показался им подходящим местом.
Я не хотел возвращаться в приют, поэтому вёл себя тихо. Но и учиться тоже не собирался. Мне показали мою комнату, я лёг на кровать и повернулся к стенке. Мир вокруг мало интересовал меня. Меня вообще ничего не интересовало.
Тогда заместителем ректора уже стал Доминик, но все вопросы, как обычно, решал Хидори. Ему рассказали мою историю, и он послал ко мне Сола.
Сол не пытался, как другие, заставить меня говорить. Он говорил сам. И когда он закончил, я разрыдался у него на коленях. Сол просидел около меня всю ночь, а утром сказал, что сегодня мой первый урок.
Я пошёл только для того, чтобы не расстраивать его, но учиться по-прежнему не собирался. Моим первым и в то время единственным преподавателем был Хидори. Он спросил меня: «О чём бы вы хотели, чтобы я сегодня рассказал вам?» Я ответил: «Ни о чём, я вообще не собираюсь вас слушать». А он сказал: «Понимаю, но я преподаватель и поэтому должен о чём-то рассказывать». Я пожал плечами и лёг на парту. Я пролежал так пять часов, а он все пять часов говорил. Я не слушал Хидори, но его слова мешали мне думать. Когда занятия закончились, он улыбнулся и сказал: «До завтра».
Вечером ко мне заглянул Сол. Он хотел узнать, что интересного рассказал мне профессор, но я не мог ответить. Сол сказал: «Жаль…» И тогда мне стало… не знаю… я вспомнил Сорору… Если бы она слышала меня, то ей было бы также грустно, ведь она очень любила интересные истории. На следующий день я снова почти всё время провалялся на парте, но немного послушал — на случай, если Сол спросит. Он, и правда, спросил. И постепенно… занятие за занятием… я привык к рассказам Хидори. Как-то задал ему вопрос, потом другой и сам не заметил, как уже разговаривал с ним. Эти люди…
Наверху раздался треск, и кусок доски почти закрыл отверстие в потолке.
— Теперь точно остаётся только ждать Сола, — пробормотал Эридан. — Профессор и Сол, они стали для меня чем-то вроде семьи. Я учился, чтобы порадовать их… и Сорору… У меня оказался талант к изучению языков, через три года я уже начал сам преподавать. А ещё через год в университет пришла Ливора. Она была милой и… Ниа, что с тобой? — взволнованно спросил он, почувствовав, как бешено застучало сердце девушки.
— Я… я боюсь… замкнутого пространства, — с трудом выговорила Ниа. Её кожа побелела и стала почти прозрачной, на руках набухли голубые жилки.
— Ниа, посмотри на меня! Всё будет хорошо! Мы обязательно выберемся отсюда!
Она пыталась смотреть на него, но перед глазами всё поплыло. Откуда-то сзади накатывала тьма.
Сверху снова раздался шум, а потом Солус Альгеди сказал кому-то:
— Они должны быть там.
— Сол! Мы в подвале, под комнатой! — закричал Эридан.
— Подождите, сейчас мы вас вытащим, — он пытался говорить спокойно, но в голосе послышалось такое облегчение, словно все эти балки лежали на нём самом.
— Быстрее, Ниа плохо!
— Мы и так стараемся, — вздохнул рабочий.
— Держись, — прошептал Эридан, беря Ниа за руку. Её пальцы были холодными и влажными.
Наконец, доска отодвинулась, и в отверстии показалось взволнованное лицо Солуса.
— Как вы? — он пытался разглядеть что-то в полутёмном подвале.
— Мы почти не пострадали от взрыва, но у Ниа клаустрофобия. Вытащи её отсюда, потом займёшься мной.
Эридан поднял девушку с пола и протянул другу. Закрыв ей лицо своим платком, чтобы не надышалась пыли, Солус осторожно вывел Ниа через узкий коридор, проделанный в завале.
— Дышите, — сказал он, сажая её на каменную лестницу.
Но Ниа не хотелось дышать, она мечтала лечь и уснуть.
— Ниа, дышите! — повторил Солус.
— Холодно…
Солус снял плащ и набросил на Ниа. Она сонно улыбнулась и снова хотела лечь на ступеньки.
— Ниа! — он легонько тряхнул её за плечи.
Девушка разлепила веки.
— Где профессор? — спросила она, как внезапно включившийся компьютер.
— В машине. Я сделал ему укол, с ним всё в порядке. Посидите здесь, а я схожу за Эриданом. Только не спите, поняли?
Девушка закивала, как игрушечные собачки с головами на пружинках. Солус с сомнением посмотрел на неё, но потом всё же пошёл в дом.
Ниа перебралась к краю лестницы и прислонилась головой к перилам. Ей очень хотелось закрыть глаза, но какой-то голос внутри повторял «не спите». Она не помнила, чей это голос и почему так важно его слушаться, но пыталась бороться со сном. Постепенно к ней возвращалась способность мыслить. Она медленно ощупала своё тело. Голова гудела, снова заболела нога, но остальное вроде было цело.
Тут из дома вышли Солус, Эридан и рабочие, несущие инструменты.
— Больше там никого нет? — спросил один из рабочих.
— Нет, это последний, — ответил Солус. — Я вывел твоих людей, — сказал он Эридану. — Большинство отделались синяками и царапинами, у нескольких переломы. Они в здании напротив.
— Спасибо. Нам нужно уходить, а вам пора возвращаться, пока кто-нибудь не решил закончить начатое.
Заметив Ниа, он подбежал к ней:
— Как ты?
— Всё хорошо, — она попыталась улыбнуться.
— Ты такая бледная, — он ласково коснулся холодной кожи.
— Мне уже лучше, не волнуйся.
— Сол, забери её, — потребовал Эридан. — Иначе я никогда отсюда не уйду.