Последняя акция
— Пойдем на Патриаршие, — предложила Линка, — мы сможем спокойно поболтать по крайней мере часа два.
— Почему два? Почему не больше?
— В семь наша группа идет в театр на Малой Бронной.
Они немного поболтали на Патриарших. Потом еще немного в кафе «У Маргариты», а потом пошли к театру — продали билет, купили бутылку вина, нарезку карбонада и поехали в Выхино.
Соболев был решителен, как никогда. «Сколько можно? — спрашивал он себя. — Столько времени хотим друг друга, и все никак!» Она, кажется, понимала его мысли и сладострастно улыбалась.
В гостинице, как на грех, не оказалось никакой воды — ни холодной, ни горячей. Юра, с детства приученный к гигиене, с досады хлопнул себя по коленям:
— Вот ведь не везет!
Линка хихикнула и потрепала его за волосы.
— Нам с тобой — не судьба! Я это давно поняла. Еще в институте. — Она закурила, закинув ногу на ногу и оголившись до самых трусиков. — Что-нибудь обязательно помешает — то твоя ревнивая жена, то наши дорогие сокурснички… А ведь я хочу тебя с первого курса!
— Да ну? — не поверил он.
— Можешь мне не верить, но ни одного мужика в своей жизни я так не хотела, как тебя! С той самой репетиции, когда Авдеев сказал, чтобы ты вел себя на сцене поразвязней, и ты схватил меня за задницу. Помнишь?
— Помню. Ты после этого целый час просидела за кулисами. Обиделась…
— Дурачок! Я тогда чуть не кончила! А сидела за кулисами, чтобы тебя не изнасиловать, — успокаивалась. — Она посмотрела на него по-собачьи преданным взглядом, в глазах стояли слезы. — Сейчас вот с тобой разговариваю, а у самой голова кружится, колени дрожат.
— Я тебя еще разочарую, — погладил он ее по руке, — я ведь не половой гигант…
Она усмехнулась:
— Я, Юрочка, мужика чувствую на расстоянии, потому и знаю тебе цену!
Юра блудливо, и в то же время стыдясь, покосился на ее васильковые трусики и предложил:
— А может, плюнем на гигиену?
— Кому другому отдалась бы без слов и без гигиены, а тебе не могу!
— Почему? — залился он краской.
Лина наклонилась к нему и прошептала в самое ухо:
— Потому что у меня трипак!..
С тех пор они больше не виделись. Не потому, что он до конца своих дней испугался триппера, а чтобы не провоцировать ни ее, ни себя. «Не судьба» — так они постановили, на том и разошлись.
Проехав после метро еще пять или шесть остановок на троллейбусе, он бодро зашагал по Коммунистической улице к дому Кораблевой. Этот район застраивался в конце тридцатых годов, поэтому улицы носили первоначальное название и не подверглись перестроечной волне переименований. «Наверно, правильно, — подумал Соболев, — какая-никакая, а все-таки история». Время от времени он оглядывался, опасаясь слежки, но и шоссе и тротуар в это субботнее утро еще были пустынны. «Прямо как революционер — скрываюсь от царских жандармов! — И, усмехнувшись, придумал тему для школьного сочинения: «Путь Соболева в революцию». — А куда еще можно идти по улице с таким названием?»
Парадная дверь оказалась запертой. Ни звонка, ни кодового замка он не обнаружил. «Что за чертовщина? В своем страхе перед ворами граждане окончательно потеряли ум!» Лина жила на втором этаже, и он заметил, что дверь на ее балконе открыта. Юра бросил ей на балкон камушек и угодил в самый проем двери. К его удивлению, на балкон выбежал мужичонка лет пятидесяти, сухонький, как гербарий, в «семейниках», без майки и с лицом то ли заспанным, то ли просто пьяным.
— Че раскидался-то? — задал он резонный вопрос Соболеву.
— А Лина Кораблева разве не здесь живет? — неуверенным голосом произнес Юра. «Дома, может, спутал?»
— Актриса, что ль? — прохрипел сухонький и закашлялся.
— Да, — подтвердил Соболев.
— Так она уж год, как тут не живет — переехала.
— А куда, не знаете?
— А ты, случайно, не Соболев? — вдруг спросил тот.
— Соболев, — теперь уже захрипел Юра — от неожиданности перехватило горло.
— Так тебе письмо имеется. — И «гербарий» на время исчез.
«Опять письмо! — воскликнул про себя Юра. — Что-то моих подруг потянуло на эпистолярный жанр».
Лина писала:
Юрочка! Я знаю, что ты в конце концов объявишься, а потерять тебя навсегда не хочу, потому и пишу. Я вышла замуж, и мы с мужем обменяли наши квартиры на трехкомнатную. Вот адрес: проспект Космонавтов, дом 36, квартира 18. Телефона пока нет. Приезжай немедленно! Я всегда рада тебя видеть! Если окажусь в театре — мчись прямо туда, в гримерную!
Внизу имелась приписка: Мужа зовут Владик. Он о тебе знает.
Новый дом Кораблевой находился рядом с метро, так что Соболеву пришлось возвращаться обратно.
— Юрка! Юрочка! — бросилась она ему на шею в распахнутом халате, а под халатом на этот раз не было даже васильковых трусиков. — Я знала, что ты объявишься! Молодчина!
Познакомив с мужем Владиком, который не столь бурно обрадовался встрече с ним, она провела его на кухню.
— Мы только что позавтракали, — сообщила Лина, — поэтому я только выпью за компанию чашечку кофе, а ты ешь…
— Да я, собственно… — начал отказываться он, но бывшая сокурсница его перебила:
— Ничего не хочу слышать! Я как знала, что ты придешь, — купила вчера наш с тобой любимый карбонад.
От карбонада Соболев не отказался.
— Рассказывай, как живешь? — суетилась она вокруг него.
И он стал рассказывать.
— Ах ты, сволочь! — оборвала она вдруг. — Развелся — и не позвонил мне в театр?!
— Насколько я понял, ты в это время уже была замужем, — выкрутился он.
— Ох и дура же твоя Татьяна! — Лина схватилась за голову и все еще никак не могла опомниться. — Да я бы тебя любого приняла, только позвал бы!
— Ты с ума сошла! А муж?
Она схватила его руку и прижалась к ней губами.
— Юрочка, у меня опять началось, как тогда на репетиции, — кружится голова и колени дрожат… Хочу тебя! Сил больше нет!
— Успокойся! Он же может войти…
Она достала из холодильника недопитую бутылку коньяка и налила себе в кофе. Соболев от коньяка отказался. Лина выпила кофе залпом и налила опять, но уже без кофе, и повторила процедуру. Она села рядом с ним, прижалась к нему, как собачонка, и тихо произнесла:
— Юра, мне уже тридцать пять, и ты должен понять то, что я тебе сейчас скажу… Только не перебивай меня… И не отвечай сразу… — Ее глаза наполнились слезами. — Юрочка, милый, я прошу тебя — сделай мне ребенка…
«Только этого мне не хватало!» — испугался Соболев.
— Линка, я ничего не понимаю, — постепенно собирался он с мыслями. — Ты вышла замуж. У тебя за стеной — муж! А ты меня просишь о таком?
— Дурачок! — потрепала она его по волосам. — Я хочу ребенка от любимого человека, а не от мужа!
Он обещал ей подумать. Она с интересом выслушала его рассказ до конца. Он, конечно, не упомянул о пропавших девочках, а упирал в основном на то, что соскучился по настоящей режиссерской работе, а Авдеев, мол, его близко к себе не подпускает, хотя Сатрапова по телефону ему говорила о каких-то интересных проектах…
— Сатраповой позвонил, а мне и не подумал! — упрекала Лина. — А к Палычу даже не суйся — у него теперь реклама, и больше его ничего не колышет! Да и потом вряд ли он вообще станет тебе помогать.
— Это почему?
Кораблева, обхватив голову руками, смотрела в свою пустую чашку, а затем исподлобья взглянула на Соболева.
— У тебя что, Юрик, память отшибло? Ты забыл наш последний курсовой? Экий ты незлопамятный, дурашка! А вот Палыч вряд ли тебе его забудет.
Что правда, то правда, Соболев не был памятлив на дурное. Особенно когда это касалось людей, которых он некогда боготворил. Авдеев же просто завораживал Юру своим талантом, он не переставал восторгаться мэтром до пятого курса, до последнего курсового спектакля. К тому времени у Арсения Павловича окончательно испортились отношения с администрацией института. Его потихоньку выживали и в конце концов оставили всего одну группу. Отнять ее побоялись. Во-первых, последний курс — надо выпускать, а во-вторых, на спектакли этой группы собиралось всегда много народу и даже приезжали «почтенные гости», с которыми не хотелось бы портить отношения.