Толкователь болезней

Разразившийся вслед за этим скандал гремел на всю лестницу, до самых почтовых ящиков. Супруги ругались долго, громко, перекрывая шум дождя, снова зарядившего после наступления темноты. Крики даже отвлекали Бури-Ма, когда она мела лестницу сверху донизу второй раз за день, и по этой причине уборщица не рассказывала ни о своих невзгодах, ни о лучших временах. Ночь она провела на газетах.
Раздор между господином и госпожой Далаль теплился еще и следующим утром, когда команда босоногих рабочих явилась устанавливать раковину. Проведя ночь в беспокойном хождении туда-сюда по квартире, господин Далаль решил поставить одну раковину в своей квартире, а другую — на лестнице, на площадке первого этажа.
— И тогда все смогут ею пользоваться, — объяснял он, обходя соседей.
Жильцы были в восторге; много лет они чистили зубы, полоща рот налитой в чашку водой из бочки.
Тем временем господин Далаль думал: раковина на лестнице, безусловно, произведет впечатление на посетителей. Теперь, когда он стал управляющим, кто знает, каких гостей ему следует ожидать?
Рабочие корпели над установкой несколько часов. Бегали вверх-вниз по лестнице и ели свой обед, присев на корточки возле перил. Стучали, орали, плевали и сквернословили. Вытирали пот концами тюрбанов. Одним словом, убирать лестницу в этот день было невозможно.
Чтобы убить время, Бури-Ма удалилась на крышу. Она шаркала вдоль парапета, но бока болели после ночи, проведенной на газетах. Обозрев горизонт со всех четырех сторон, она разорвала то, что осталось от ее одеял, на несколько тряпок и вознамерилась позже надраить ими перила.
К вечеру жильцы собрались полюбоваться плодами дневного труда. Даже Бури-Ма настойчиво предложили ополоснуть руки под струей воды. Она фыркнула:
— Мы принимали ванну с лепестками цветов и розовым маслом! Хочешь верь, хочешь не верь, вам такая роскошь и не снилась.
Господин Далаль продемонстрировал различные достоинства раковины. Он открыл до упора и закрыл каждый кран. Потом включил оба крана одновременно, чтобы показать разницу в напоре воды. Поднял рычажок между кранами, чтобы набрать воду в чашу, если нужно.
— Последний писк моды, — заключил он.
— Красноречивое свидетельство перемен, — веско уронил господин Чаттерджи со своего балкона.
Однако среди жен вскоре начало зреть недовольство. Стоя по утрам в очереди, чтобы почистить зубы, каждая досадовала, что нужно ждать, протирать всякий раз краны, что нельзя оставить на узком бортике раковины свой кусок мыла и тюбик зубной пасты. У Далалей собственная раковина. Почему у остальных одна на всех?
— Неужто нам раковина не по карману? — выпалила наконец одна из женщин как-то утром.
— Неужели только Далали способны благоустраивать этот дом? — подхватила другая.
Поползли слухи. Якобы господин Далаль, чтобы умиротворить жену после ссоры, купил ей два литра горчичного масла, кашмирскую шаль, дюжину кусков сандалового мыла; будто бы господин Далаль подал заявку на установку телефона, а его супруга только и делает, что целыми днями моет руки в своей раковине. Словно этого было мало, на следующее утро в переулок зарулило такси и увезло Далалей на станцию Ховра — супруги укатили на десять дней в Шимлу.
— Бури-Ма, я не забыла свое обещание. Мы привезем тебе одеяло из овечьей шерсти, сшитое в горах, — проговорила госпожа Далаль через открытое окно такси. На коленях у нее лежала кожаная сумочка, сочетающаяся с бирюзовой каймой сари.
— Даже два! — крикнул господин Далаль, сидевший рядом с женой и проверявший наличие бумажника в кармане.
Из всех жильцов дома лишь Бури-Ма вышла к раздвижным решеткам проводить их и пожелать счастливого пути.
Как только Далали уехали, остальные женщины начали планировать собственный вклад в ремонт дома. Одна из них решила расплатиться своими свадебными браслетами за побелку стен в подъезде. Другая намеревалась заложить швейную машинку и вызвать дезинсектора. Третья задумала отнести ювелиру серебряные формы для пудинга, чтобы выручить деньги на покраску ставен в желтый цвет.
 
Теперь рабочие суетились в здании с утра до ночи. Чтобы не мешаться под ногами, Бури-Ма перебралась спать на крышу. Через вход с раздвижными решетками в дом и из дома сновали толпы людей, в переулке всегда царила толчея, так что уследить за приходящими было немыслимо.
Через несколько дней Бури-Ма перенесла на крышу свои корзины и котелок для приготовления пищи. Пользоваться раковиной на первом этаже не было необходимости, поскольку уборщица могла легко умыться, как всегда, из бака. Она все еще собиралась отполировать перила тряпками, которые нарвала из своих одеял. Спать она продолжала на газетах.
Снова пришли дожди. Под протекающим навесом, прикрыв голову газетой, Бури-Ма сидела на корточках и наблюдала, как муравьи строем шагают по бельевой веревке, неся в челюстях яйца. Влажный ветер ласкал спину. Запас газет подходил к концу.
Утра тянулись долго, дни еще дольше. Бури-Ма забыла, когда последний раз пила чай. Она уже не вспоминала ни о мытарствах, ни о лучших временах, а думала только о том, когда наконец вернутся Далали и привезут ей новую постель.
На крыше становилось все более неуютно, и, чтобы размять ноги, Бури-Ма стала гулять днем по окрестностям. С метлой в руке, в испачканном отпечатками газетного шрифта сари, она бродила по рынкам и начала тратить сбережения на маленькие радости: сегодня пакетик воздушного риса, завтра горсть кешью, в другой раз стакан тростникового сока. Однажды она дошла до книжных киосков на Колледж-стрит. На следующий день забралась еще дальше — на продуктовый рынок в районе Боубазар. Там она стояла, обозревая торговые ряды с джекфрутом и хурмой, и вдруг почувствовала, как кто-то дергает свободный конец ее сари. Опустив глаза, она увидела, что остатки сбережений и ключи от сундуков пропали.
Когда в тот день Бури-Ма вернулась к подъезду с раздвижными решетками, ее поджидали жильцы дома. Гневные крики разносились по подъезду, гулко повторяя одну и ту же новость: раковину с лестницы похитили. В недавно побеленной стене красовалась огромная дыра, и оттуда торчало переплетение труб и резиновых шлангов. На площадке валялись куски штукатурки. Бури-Ма крепче вцепилась в свою метлу и не произнесла ни слова.
В горячке негодования жильцы практически на руках подняли Бури-Ма по лестнице на крышу, посадили у одного конца бельевой веревки, а сами, сгрудившись у другого, стали кричать на нее.
— Это все она! — вопил один, указывая на Бури-Ма. — Вот кто навел воров! Где она была, вместо того чтобы охранять вход?
— Уж сколько дней Бури-Ма слоняется по улицам и разговаривает с незнакомцами, — доложил другой.
— Мы дали ей пристанище, делились углем. Как она посмела так подло надуть нас? — желал знать третий.
Хотя никто из них не обращался напрямую к Бури-Ма, она ответила:
— Поверьте мне, поверьте, я не общалась с ворами!
— Мы годами выслушивали твое вранье, — заявили жильцы. — И теперь ты ждешь, что мы тебе поверим?
Упреки посыпались вновь. Как они объяснят кражу Далалям? В конце концов обратились за советом к господину Чаттерджи, сидевшему на балконе и наблюдавшему за дорожным затором.
Один из жильцов второго этажа сказал:
— Бури-Ма навлекла на наш дом опасность. У нас есть ценные вещи. У вдовы Мисры имеется телефон, а она живет одна. Как нам поступить?
Господин Чаттерджи взвесил доводы. Раздумывая, он поправил шаль, наброшенную на плечи, и окинул взглядом леса из бамбука, выстроенные вокруг его балкона. Ставни за его спиной, которые, сколько он себя помнил, стояли некрашеные, теперь сияли свежей желтой краской. Наконец он изрек:
— Жизнь жестоко обошлась с Бури-Ма. Но это давно известно. Зато наш дом преобразился. И такому зданию требуется настоящий дурван.
И тогда жильцы сбросили ведро и тряпье, корзины и тростниковую метлу с лестницы к почтовым ящикам и вышвырнули все это через ворота с раздвижными решетками в переулок. Вслед за вещами выкинули и саму Бури-Ма. Все горели желанием начать поиски настоящего дурвана.