Звезда Севера (СИ)

С тех пор прошло чуть больше двух недель, и Эрон сотни раз прокручивал в мыслях, почему она это сделала. Искал оправдания ее поступку.
Ей пришлось выбирать между его жизнью и жизнью того человека, кому Эрон угрожал мечом? Или же она ударила его в спину, потому что хотела убить? Она солгала о своих чувствах, чтобы усыпить его бдительность? Или сказала правду, зная, что эта ночь станет для них последней?
Эрон боялся, что никогда не найдет ответов, но пока в его силах искать их, он не остановится.
— Возможно, пора официально объявить о пропаже, — осторожно предложил Дэин. — Уже ползут слухи.
— Нет, — просто ответил Эрон, внутренне содрогнувшись.
Пока он не уверен в ее виновности, никто не должен знать о пропаже. О его слабости и неспособности контролировать собственную женщину. Кинжал вынули из его спины, но тот словно бы все еще торчал оттуда, и боль от резких движений каждый раз напоминала о предательстве.
Но было ли оно? Предательство.
— Что говорят Дочери? — перевел он тему.
— От них тоже никаких вестей, но я слышал, они собирают внеочередной Совет в Орване. Подозреваю, что это как-то связано с происшествием, но вы же знаете Дочерей… — недовольство, скозившее в голосе советника, не было в новинку, и все же впервые звучало так явственно. — Они скажут что-то, только когда посчитают нужным или когда им будет выгодно.
Эрон разделял чувства Дэина. Если жрицы что-то знали и умалчивали, видят Первородные, он сравняет их храмы с землей. От этих ядовитых мыслей во рту появился терпкий привкус. Никто бы не посмел пойти против Дочерей. Против Матери. Но ведь раньше все думали, что никто не посмеет пойти против истинных сыновей, а затем его едва не убили.
«Возможно, потому что ты не истинный сын, а всего лишь жалкий бастард», — нашептывал внутренний голос, и Эрон в очередной раз признавал поражение.
Разве истинный сын позволил бы убить всех его людей и увести его женщину? Разве не защитил бы их даже ценой своей жизни? Что толку от его дара, когда он остался с позором лежать на земле с клинком в спине, будь она проклята! Будь она проклята всеми богами на свете!
— Оставь меня, — сказал Эрон, сжав кулаки.
Когда шаги советника затихли за дверью, песчанка уже не дергалась, обмякнув в объятиях секаты. На этот раз Эрон не ассоциировал себя с жертвой, как когда наблюдал за гибелью радужной ящерицы. Нет, теперь он хищник. Он хотел бы быть секатой. Обнять Эви. Окрутить щупальцами потока. И медленно сжимать до тех пор, пока весь воздух не выйдет из ее легких.
Лишь бы она была рядом.
***
— Как думаешь, у него получится сегодня? — голос Элии был сухим, безжизненным, как шелест остывшего пепла на ветру.
Сестра лежала прямо на холодном полу, положив голову на ее колени. Эви погладила ее волосы — такие же сухие и безжизненные — и наткнулась пальцами на жесткий ошейник.
— Конечно нет, — зло ответила она. — Я надеюсь, что его стручок уже высох и отвалился.
Плечи Элии напряглись, и она испуганно покосилась на немую рабыню, перестилающую постель в алькове. Та не сбилась ни на секунду, но Эви знала, что девушка все слышит и наверняка передаст своему господину. Чтоб он провалился в бездну, мерзавец…
— Не говори так, — пробормотала сестра.
— Она же немая, что она скажет? — Эви демонстративно фыркнула. — Мое проклятие сработало, а значит наши боги еще не отвернулись от нас, сестра.
Она незаметно сжала руку Элии, и та промолчала.
«Если бы это было так, — с горечью подумала Эви. — Если бы владыки не отвернули от нас свой взор, разве допустили бы такое?»
В день, когда Илиас, бледный и изможденный, вошел в эту комнату и заявил, что сейчас она познает настоящего мужчину, Эви набросилась на него, но ее ноги тут же подкосились, и перед глазами все поплыло. Она боролась со внезапно накатившей дремотой, но тело потяжелело, а движения были вялыми и давались с трудом, как будто ей приходилось пробиваться сквозь толщу ила. Как только Илиас привязал ее руки к спинке кровати, сонливость исчезла, и Эви плюнула ему в лицо, за что получила оплеуху. Из ее носа потекла кровь, но и из его носа тоже, и она почему-то рассмеялась.
 
Он долго возился с завязками на поясе, сидя между ее разведенными ногами, а потом безуспешно теребил свой вялый отросток, бормоча ругательства, а Эви смеялась все громче, уже не истерично и испуганно, а по-настоящему. Это стоило ей еще пары пощечин и оскорблений, но все же он отстал, выскочив из их темницы с перекошенным лицом.
Так повторялось еще дважды — раз в несколько дней Илиас приходил за тем, чтобы воспользоваться ею, но уходил ни с чем. Синяки расцветали на ее груди и бедрах, там, где он щипал и стискивал их в попытке возбудить свою плоть, но та не откликалась, приводя принца в бессильную злобу.
Сегодня, судя по тому, что рабыня наводила порядок и перестилала постель, спрятанную в алькове, он собирался прийти снова.
— Ты же знаешь, сестрица, что моя бабка была ведьмой и умела насылать проклятия, — продолжила Эви, не глядя на немую девушку. — Клянусь, ее дар живет во мне, так что не только здешние королевские сыны кое-что могут. Что толку от их даров, если у них не будет наследников?
Эви не была наивной. Она видела, что раз от разу Илиас выглядит немного лучше. Тени уходили из-под его хищных глаз, цвет лица из землистого стал лишь болезненно желтоватым, а крючковатый нос уже почти не кровоточил от попыток применить дар — а значит, и его мужская сила тоже должна была вернуться. Возможно, она бы вернулась раньше, не подозревай он наложенное проклятие или то, что боги его наказывают за похищение чужой маэле. Каждый раз, когда Эви насмехалась над его слабостью и унижала достоинство, ее насмешки просачивались в него, как яд, пропитывая страхом и неуверенностью. И она собиралась отравлять его до тех пор, пока может.
Когда после ухода немой рабыни Илиас ворвался в комнату, его темные глаза выделялись на заостренном лице, как два уголька, которые вот-вот раскалятся от ярости. Шелушащаяся, как пересохший пергамент, кожа, сложилась в складку на лбу, ноздри раздувались.
— Ты! Это ты наслала на меня проклятие? Отвечай!
Принц наставил на нее палец, и Эви поморщилась от запаха перегара. В промежутках между тщетными попытками ее обрюхатить он заливал свой позор вином.
— Если это ты, клянусь кровью Первородных, ты пожалеешь!
Илиас перевел взгляд на Элию, которая спряталась за ее плечо. Элию, что все эти дни была для него невидимкой, заползающей в угол на цепи.
— Подойди ко мне, жалкая рабыня.
— Тронешь ее или меня, и женщины тебе будут только сниться. — Эви шагнула вперед и отвела руку, удерживая сестру позади.
— Я отрежу тебе язык, — взвизгнул Илиас, — и ты больше не сможешь насылать на меня болезни!
Она сложила руки на груди и фыркнула.
— Мне не нужен язык, чтобы использовать свою силу. Достаточно будет и мысли.
— Так давай проверим.
Он схватил ее за платье под горлом, подтянул к себе и вытащил кинжал. Сталь коснулась уголка рта, но Эви не отшатнулась, наоборот, вздернула подбородок и выпрямила спину.
— Давай, — сказала она и прижала ладонь к его вялому паху. — И сгниешь заживо, начиная со своего грязного отростка.
С минуту они смотрели друг на друга, и Эви почти не дышала, тогда как Илиас сопел ей винными парами в лицо, и его темные глаза сузились от злобы.
Наконец, принц не выдержал и оттолкнул ее так резко, что она едва устояла на ногах.
— Сука, — прошипел он и сунул кинжал в ножны, — мы еще не закончили.
 
Когда дверь за ним закрылась, Эви стерла кровь с губ и поняла, что улыбается. Она твердо знала одно — он не получит от нее желаемого, чего бы это не стоило.
— У тебя получилось, — прошептала Элия. — Он поверил тебе!
— Это ненадолго, — ответила Эви. — Надо найти способ избавиться от него навсегда.