Обними меня на рассвете (ЛП)

— Думаешь, я не взволнован? Когда она поправится — не если, когда — моя злость взорвется, как незаконная дань Гая Фокса прямо ей в лицо, — проворчал Шок, а затем вздохнул: — Ты не воззовешь к ней ее еще раз?
Анка снова покинула Лукана — явный признак того, что она не собирается провести остаток своих столетий рядом с ним. Но, как метко заметил Шок всего несколько часов назад, Анка нуждалась в утешении. Она нуждалась в ком-то, кто бы боролся за нее. Он планировал стать таким человеком. Теперь он ни за что не отпустит ее.
— Мы дойдем до этого.
Шок фыркнул.
— Даже если тебе придется тянуть ее за волосы? Ей это нравится, ты же знаешь.
От этого зрелища ему стало плохо.
— Ни слова больше, черт побери, а то я потеряю весь свой Дзен и набью тебе морду.
— Вообще-то я бы предпочел именно это.
Лукан не удержался и рассмеялся. Проснувшись сегодня утром в холодной постели в одиночестве, он никак не мог предположить, что к ночи все изменится. Он был парой сердца Анки, и он собирался удержать ее за это. А остальное? Оформление витрин — это не имело значения. С какими бы препятствиями они ни сталкивались раньше, он постарается оставить их позади и восстановить хрупкое чувство собственного достоинства Анки, пока она не поймет, что все, что сделал с ней Матиас, не имеет для него ни малейшего значения. Важна только она.
— Хорошо. Сейчас ей нужна твердая, ведущая рука. Я не отдам ее обратно кретину. Я бы боролся за нее зубами, если бы ты не был достаточно силен, чтобы дать то, что ей нужно.
Дать то, что ей нужно. Эту фразу Митчелл Торп очень любил употреблять. Лукан понимал, что его первая обязанность перед Анкой — обеспечить ее эмоциональное благополучие. И он это сделает. А потом они серьезно побеседуют тет-а-тет о том, почему она не вернулась домой после того, как освободилась от Матиаса. Там таились проблемы с доверием. Лукан не был уверен почему, но он должен быстро добраться до сути.
Сабэль снова высунула голову из-за двери:
— Лукан?
Он бросился к двери:
— Что?
— Она отчаянно нуждается в энергии. Сейчас.
Сабэль отступила назад, чтобы впустить его.
Лукан колебался.
— Я не могу обмениваться с ней энергией, пока связь не разорвется. И ты это прекрасно знаешь.
— Тогда будет уже слишком поздно. Она… умрет.
— Какого хрена? — Шок выругался у него за спиной.
Лукан провел рукой по волосам.
— Откуда ты знаешь, что я не причиню ей еще больше боли?
— Я не знаю. Но, по крайней мере, у нее будет достаточно сил, чтобы выстоять.
Ладно. Еще одна неприятная правда. Еще одна чертова загадка без решения.
Он оглянулся через плечо. Шок выглядел измученным, как будто ему сейчас насрать, если бы его переехал поезд. Впалые щеки, черная щетина на подбородке, одежда помята, вспыльчивый. Но он не отходил от этого бдения. Как ни странно, Лукан восхищался решимостью волшебника. Он не слишком доверял Шоку — за исключением тех случаев, когда дело касалось Анки. Сегодня этот мерзавец доказал, что всегда будет делать то, что лучше для нее несмотря ни на что.
— Что ты думаешь? — спросил он у Шока. — Я не хочу причинять ей боль, но отказ от вмешательства не вариант.
Шок кивнул.
— Когда она закричит, это испортит мне настроение. Но у тебя нет выбора. Иди.
Вот именно. Лукан проглотил взвинченность. Анка нуждалась в нем… но он не мог с чистой совестью оставить Шока в покое сейчас. Он же обещал.
Лукан выхватил мобильник и быстро послал Кейдену сообщение.
— Черт возьми, нет! — Шок ощетинился.
— Я не нуждаюсь в том, чтобы твой младший брат нянчился со мной.
Но время протестовать у опасного волшебника закончилось почти до того, как оно началось. Брэм впустил Кейдена в парадную дверь. Айс последовал за ним вверх по лестнице. Вместе они стояли по бокам Шока с одинаковыми насмешливыми улыбками. Очевидно, оба надеялись, что Шок сойдет с ума.
— Очень жаль, Дензелл, — съязвил Айс. — Будь хорошим мальчиком, а то потом не получишь мороженого.
— Отвали.
Шок пристально посмотрел на них обоих, а затем снова прошествовал к креслу с откидной спинкой у стены. Он поднял глаза на Лукана:
— Иди.
Кивнув, Лукан обратился к брату:
— Ты знаешь, что делать. Если случится худшее, жди меня.
Он ни за что не отвернется от своего обещания и не станет уклоняться от ответственности. Если Шок сойдет с ума, Лукан поклялся, что доведет свой мрачный долг до конца.
Шок прочел его мысли и вскинул голову. Они обменялись понимающим взглядом. Он кивнул.
— Спасибо.
— Я твой должник.
Три самых трудных слова, которые Лукану пришлось произнести вслух, но они были правдой. Затем он нырнул в спальню.
Милли суетилась в полутемной комнате, освещенной лишь кругом свечей. Пожилая женщина нависла над мертвенно-бледной Анкой, которая билась и стонала на искореженной кровати, закрыв глаза на весь мир. Сабэль крепко сжала руку Анки и закрыла глаза, очевидно пытаясь передать ей исцеляющие, успокаивающие эмоции.
— Это работает, Бэль? — тихо спросил Лукан.
Ее извиняющийся взгляд говорил о многом.
— Не совсем.
— Проклятие.
Он повернулся к Милли:
— Чем я могу помочь?
— Заключи ее в объятия. Пусть она почувствует твою любовь. Она может не слышать тебя, но скажи ей, что у тебя на сердце, все, что может побудить ее вернуться. Она борется не так сильно, как мне бы хотелось. Она позволяет себе… уплыть.
Паника разрушила Лукана. Сабэль подняла голову, чтобы отчитать его:
— Ты не можешь позволить ей почувствовать это от тебя. Ты ее напугаешь. Передай ей свою любовь. В глубине души именно этого она и хочет.
— И когда я закончу и буду знать, что она свободна от опасности, мы оставим тебя, чтобы ты зарядил ее энергией.
Если Анка проживет достаточно долго. Милли этого не сказала, но он все равно услышал предостережение.
Он мрачно кивнул и снял рубашку. Сабэль вопросительно посмотрела на него. Милли широко раскрыла глаза, и на ее лице отразилось легкое возмущение.
— Ей нравится контакт кожа-к-коже, — пробормотал Лукан. — Если она не слышит меня, я хочу, чтобы она почувствовала меня и знала, что я здесь.
Он не стал дожидаться комментариев или разрешения, просто лег на кровать и обнял Анку, прижимая ее к своей обнаженной груди.
Черт побери, она была просто ледяной. Легкая дрожь ее тела вызвала в нем приступ ужаса. Он изо всех сил старался потереть ее руки, прижаться щекой к ее щеке — все, что угодно, лишь бы дать ей тепло своего тела.
— Держи ее как можно спокойнее и теплее. Понижение температуры заставляет ее дрожать и метаться, чтобы не замерзнуть, но это быстрее истощает ее энергию, — объяснила Милли.
Как он и подозревал.
— Понятно. Сколько еще ждать, пока ты закончишь?
— Где-то между десятью и тридцатью минутами. Я почти достигла критической точки. Мне придется работать медленно или…
Милли не успела закончить фразу. Лукан тоже этого не хотел:
— Продолжай. Я держу ее.
Он говорил так чертовски спокойно. Паника — это не выход. Но внутри он дрожал до самого основания. Все, что он любил в жизни — свою семью, Братьев Судного Дня, солнце, первый снег зимы, великолепную индийскую еду, — все это не имело значения без этой женщины в его объятиях. Последние три месяца недвусмысленно научили его этому.
— Анка? — прошептал он ей на ухо. — Любовь моя?
Она замерла. Ахнула. Затем она еще глубже зарылась в него, словно ища его тепла. Он еще крепче обнял ее.
— Это Лукан, любовь моя. Я здесь. Я всегда буду рядом с тобой, несмотря ни на что. Не смей меня покидать. Между нами осталось слишком много недосказанного. У тебя осталось слишком много жизни.
Сабэль ткнула его в плечо.
— Я немного ощущаю ее чувства. Она испустила огромный внутренний вздох облегчения от того, что ты здесь. Продолжай говорить с ней.
— Она слышит меня?
— Видимо, так и есть.
— Спасибо, — одними губами сказал он Сабэль, а потом снова повернулся к Анке: