Жестокие принципы
– Это вы у Парето научились видеть то, чего на самом деле нет? – Попытка улыбнуться проваливается, когда Рома нервно перебирает пуговицы на рубашке.
– Я не идиотка, более того, не слепая. Общалась с Вороновым. Настоящим. А тебя знаю восемь долгих лет. Невозможно быть тем, кем ты не был изначально. В твоём случае. Так что прямо сейчас я бы хотела знать, по какой причине я и дочь оказались на улице? Так боялся за свою задницу, что не предоставил нам шанса выжить? Или на это и был расчёт?
Несколько минут тишины, а затем Рома поясняет:
– Захотелось другой жизни. Без твоего нытья, детских визгов и стонов бабки. – Его лицо искажается в презрительной улыбке.
– Она была твоей бабушкой.
– Не была! Нашла меня мелкого на улице. Кто и откуда, сам не знал, даже имени не помнил. Назвала Ромой, а всем сказала, что неожиданно объявившийся внук, хотя детей у неё не было. Договорилась, бумажки сделала. Тогда с этим не так строго было, никто не выяснял, откуда взялся ребёнок. Заботилась, кормила, растила, даже любила, – горько усмехается и смотрит поверх меня, вспоминая что-то своё. – Я был благодарен, но особой любви к ней не испытывал. Всё надеялся, что откинется и квартира моей будет, но и тут облом: взъелась за синьку и на тебя завещание написала. Рвал и метал, желая избавиться от тебя. А тут мужик подкатил какой-то в мастерскую: колесо пробил, а запаски не было. В любом другом случае у нас не оказался бы. Внимательно меня рассматривал, а через пару дней вернулся с предложением. Согласился. За такие бабки любой бы согласился. Зря оружие в дом притащил, конечно, – потирает подбородок, прохаживаясь из стороны в сторону. – Но я его отыскал, – подмигивает, – нужно было подальше от дома выбрасывать. Он же риелтора нашёл и помог от тебя избавиться. Надеялся, что сгинешь, но нет, выползла. – Каждое слово произнесено с ненавистью, презрением, сквозит омерзением и каплями яда.
– Ладно я, – голос хрипит от обиды, – но Тася… Она твоя дочь. Ребёнок, который ничем перед тобой не провинился.
– Плевать. Я осознал, что хочу другой жизни. Красивой жизни. Ты бы в ней стала лишней.
– А убийство как залог красивой жизни? – даю понять, что в курсе сделки с Вороновым.
– Гарантия преданности.
– Ты человека жизни лишил!
– К сожалению, не того. И всё же преданность свою доказал, – довольно ухмыляется, подходит ближе и нависает надо мной. – А ты времени не теряла, я смотрю, – кивает на кольцо, – замуж вышла. Хотя все понимают, что брак договорной. Даже в состоянии безумия добровольно стать женой Парето никто не согласится.
– А может, мне тоже заплатили, – вздёргиваю подбородок в вызове и смотрю не отрываясь на Рому.
– Тогда, предполагаю, ты бессовестно богата.
– Ты даже не представляешь насколько!
Обида на бывшего мужа, оставившего нас с дочкой на произвол судьбы, нещадно душит, вызывая желание зацепить за живое, причинив боль сродни моей. Сейчас я понимаю: разговоры бессмысленны, а аргументы не будут приняты человеком, который сосредоточен на себе одном. Мне его не жаль. Он же к нам тёплых чувств не испытывает. Корю себя лишь за то, что слишком долго была слепа, не различая истинного положения вещей.
– Была бы ещё богаче, если бы согласилась перейти на другую сторону, приняв предложение Антона, – намекает на нашу беседу с Вороновым в торговом центре, о которой Рома, видимо, оповещён.
– Скорее была бы уже мертва.
– Он дал бы тебе всё, – не унимается, шипит, понижая голос. – Как мне.
– Огорчу тебя: шестёрки всегда умирают первыми. – И сейчас вспоминаю заключение Парето: от Ромы избавятся, как от отработанного материала, когда его роль будет сыграна. Костя прав. В принципе, как всегда. – Партия разыгрывается наверху, и таких, как ты, в нюансы игры не посвящают. Ты занял не ту сторону. Когда это осознаешь, будет слишком поздно.
Рома взрывается хохотом, привлекая к нам внимание.
– И когда это ты стала такой проницательной? – цокает, качая головой. – Ну прям опытный игрок, посвящённый в правила. Я нужен ему, – цедит сквозь зубы, – нужен, поняла? И за это мне готовы платить очень большие деньги.
– Мёртвым деньги не нужны.
Рома наивен, словно четырёхлетний ребёнок, хотя сейчас мне кажется, что Тася имеет больше понимания. Рассмотрела же она в Островском то, чего никто видеть не желал, безоговорочно доверившись ему.
– Ты слишком быстро проникся ненавистью к Парето, хотя, думаю, даже лично с ним незнаком. Почему?
– А ты в курсе, что он убил младшего брата Воронова, который с его сыном вместе учился? Отомстил, так сказать.
– Не верю, – вырывается мгновенно.
Навскидку младшему Воронову сейчас около двадцати. Месть движет Костей, но он не из тех, кто осуществит желаемое через родных. Его гнев направлен непосредственно на организаторов.
– Он не тот, кем кажется, Леночка, – противно растягивает моё имя. – Что, прониклась чувствами к чудовищу? – приподнимает бровь, в ответ получая лишь молчание. – Оу! Да ладно! Так ваш брак не представление? Ни хрена себе, – язвительно прыскает, довольный собственной догадкой. – Не воротит от его рожи?
– Нет. Наоборот.
– И как, – приближается вплотную, – хорошо тебя трахает Парето?
– Я привык всё делать хорошо. – Металлический голос, словно ударная волна, отталкивает от меня Рому, который отступает на несколько шагов, являя Костю.
Расслабленно выдыхаю, радуясь его появлению. Несмотря на устрашающий вид и наши перипетии, рядом с Островским чувствую себя защищённой. Подходит, обнимая меня и притягивая к себе. Простые движения, показывающие Роме, кому я принадлежу. Никто более не имеет права на то, к чему приложил руку Парето.
– Ещё вопросы есть? Не нужно стесняться. – Спокойный тон и улыбка на лице Кости – обманка, Рома нарывается на грубость. – Готов поделиться подробностями нашей с женой интимной жизни.
Бывший муж растерян и озадачен: его не готовили к открытому столкновению с Парето. Переняв основные повадки Воронова, он всё же остаётся собой, когда отступает. Островский, отпуская меня, направляется прямо на Рому со словами:
– Я не закончил.
Глава 25
Внимательно наблюдаю за мужчинами, которые застыли друг напротив друга в напряжении. Губы Островского двигаются, но что именно он произносит, не могу разобрать, наблюдая лишь испуганный взгляд Ромы, который, кажется, даже не моргает.
В сумочке вибрирует телефон, и я, достав его, вижу на экране «Валя». Смахиваю пальцем, скидывая звонок, но делаю что-то не так и включается камера. Островский купил мне навороченный гаджет, в функциях которого я так и не разобралась до конца, постоянно включая что-то не то. Так несколько раз звонила Петровне, даже не зная об этом, и отправляла кому ни попадя сообщения.
– Чёрт, – ругаюсь на себя же, нажимая на всё подряд, когда рядом раздаётся хлопок, сопровождающийся женским криком.
Застыв с телефоном в руке, вижу, как у ног Островского лежит Рома, из-под тела которого расползается красное пятно. Не сразу доходит, что это кровь, а бывший муж мёртв. Секунда, забравшая жизнь человека, который когда-то был дорог. Едва дышу, не сводя взгляда с тела. Не могу пошевелиться, но ко мне подходит Костя и закрывает собой страшную картину.
Несколько минут, и оранжерея заполняется людьми в форме, которые галдят и почему-то обступают Островского, отталкивая меня в сторону. Я, словно погружённая в пелену, воспринимаю голоса и звуки отдалённо и неразборчиво, не понимая, что произошло на самом деле. Внимательно наблюдала за разговором двух мужчин, но отвлеклась на пару минут и случилось непоправимое. Оседаю на край чаши фонтана, не выпуская из вида Костю. Рядом с ним появляется Аронов, присоединяясь к диалогу. Неожиданно влетает Рита, которая бьётся в истерике, рыдая над телом не своего мужа. Мэр успокаивает дочь и тычет пальцем в Парето, который лишь закатывает глаза. Людей в форме становится непривычно много, и все они подходят к Островскому, а затем движутся ко мне. Но их привлекаю не я, а пистолет, который полицейский, наклонившись, достаёт из фонтана. И только сейчас понимаю, что разыгранный спектакль с настоящим убийством «Воронова» всеми силами желают повесить на Костю.