Жестокие принципы

Встретившись взглядами с Островским, удостаиваюсь сухого кивка, открыто говорящего, что всё под контролем и переживать не стоит. Но я волнуюсь, и удивительно, что тело бывшего мужа, накрытое чёрным полотном, заботит меня меньше, чем судьба Кости.
Самое удивительное, что Зарецкий, который скачет вокруг Кости, поддерживаемый криками дочери, не удивляет сотрудников правопорядка, а будто направляет. Неужели никто этого не видит? Осматриваюсь в поисках поддержки хоть одного человека в помещении, но часть гостей с интересом следит за развитием событий, часть не стесняясь фыркает и кривится, иные же удовлетворённо скалятся, посматривая на Островского. Исключение составляет лишь Аронов, который не отходит ни на шаг от Кости. Обо мне будто все забыли, как о несущественном элементе.
Проходит много времени, прежде чем тело Ромы выносят, а дом мэра пустеет, освободившись от гостей, а я так и сижу на бортике фонтана, застыв словно изваяние. Островского выводят, затем заводят обратно, указывая на место, где какое-то время назад лежал мой бывший муж, и все, как один, повторяют: «Воронов, Воронов, Воронов…» Вероятно, об этом и предупреждал Парето, когда говорил о партии Ромы. Роль главная, но увы, сыграна единожды.
Мой телефон вновь подаёт признаки жизни. Я так и просидела с ним, зажав в ладони. Пытаюсь отклонить звонок от Вали, проводя по экрану, но нажимаю не туда и открываю галерею. Последним элементом стоит видео, которое, скорее всего, сняла непреднамеренно, отклоняя предыдущий входящий. На заставке Островский. Нажимаю, охая, потому что случайно засняла момент, когда мужчины беседовали в стороне. Их спор прерывает тот самый хлопок, который я слышала, и Рома падает навзничь. Срываюсь со своего места, подлетаю к Аронову и тычу в лицо телефон.
– Альберт Витальевич, тут это…
– Лен, не сейчас, – отмахивается, вслушиваясь в слова полицейского. – Островского арестовали.
– Нет! – насильно разворачиваю его к себе. – Смотрите!
И только после моего выкрика хозяин переводит взгляд на экран. Минута, которая подарит свободу Косте. Забирает у меня телефон, указывая отойти в сторону и дождаться Парето. Прохаживаюсь из угла в угол в пустой оранжерее в ожидании новостей. Оно томительно и невозможно. Накручиваю себя до предела, когда в дверях появляется Костя в сопровождении Аронова. Молча берёт меня за руку и тащит к выходу. Когда проходим через холл, ловлю на себе яростный взгляд Риты и Зарецкого, которые, кажется, готовы вцепиться мне в глотку.
– Сразу поняла, что это был Орлов? – спрашивает Костя, как только оказываемся в машине вдвоём.
– Да.
– Как ты это засняла?
– Случайно. Хотела сбросить звонок, нажала куда-то не туда. До сих пор не разобралась с этим сложным аппаратом, который вы мне подарили… Наверное, моих мозгов хватит только на кнопочный, а вы мне такой телефон купили… Иногда мне кажется, что он умнее меня. А ещё…
– Спасибо.
Заворожённо смотрю на Островского, благодарность которого значит больше, чем все существующие слова, вместе взятые.
– Вас обвинили в убийстве Ромы? То есть Воронова?
– Да. Не предполагал, что Шакал так глупо и топорно разыграет основную карту. На идиота он не похож, – морщится Островский, размеренно ведя машину. – Это скорее в стиле импульсивной Риты.
– Она способна убить?
– Легко.
– А вы?
Меня награждают тяжёлым взглядом, под которым сжимаюсь, мечтая испариться из автомобиля.
– К чему такие вопросы?
– Рома сказал, что вы убили брата Воронова. Того самого, который учился вместе с Никитой.
– Парень умер от передоза через три месяца после моего сына. Вины Шакала здесь больше, чем чьей-либо, потому что брат сидел на его дури. Несмотря на желание отомстить, задействовав любые средства, я бы никогда не стал сводить счёты с пацаном. Только последние отморозки мстят посредством близких. Я не из их числа.
Объяснение Кости успокаивает. Безоговорочное доверие, которое он у меня вызывает, радует и пугает одновременно, потому что я не рассматриваю альтернативу, полностью встав на его сторону. Погружаемся в тишину, сосредоточившись на своих мыслях и переваривая прошедший вечер. Так же молча поднимаемся в квартиру, когда стрелки часов перевалили за полночь, а усталость сбивает с ног. Слишком много событий для одного дня в жизни слабой женщины.
  
Распускаю волосы, стирая с губ остатки помады, и собираюсь избавиться от платья, когда молния ползёт вниз с помощью ловких пальцев Кости. Отдаюсь во власть сильных рук, позволяя снять одежду, приносящую неудобства.
– Переживаешь из-за смерти мужа? – Костя стоит за спиной, обхватив мои плечи и рассматривая наше отражение в большом зеркале.
– Удивительно, но я больше волновалась за вас.
– Осознание случившегося придёт. Завтра. Или немного позже. Тебя обязательно догонит. Такое нельзя просто забыть, Лена. Любая смерть имеет последствия. Особенно близкого человека.
– Возможно, вы правы. Но за время нашего недолгого с Ромой разговора он уничтожил всё хорошее, что ещё оставалось во мне. Я бы приняла любое оправдание, если бы оно объясняло поступки Ромы, отразившиеся на нас с Тасей, но фраза «Захотелось другой жизни» не приживается во мне как аргумент. Он ведь надеялся, что я не выкарабкаюсь…
Ищу глаза Островского в отражении, хочу увидеть сочувствие и поддержку, так необходимую сейчас нам обоим. Трусь щекой о его руку, которая покоится на моём плече, выпрашивая каплю тепла. Но он безучастен к моим просьбам. Как и всегда. Ладони соскальзывают по плечам, и Костя покидает спальню, прикрыв за собой дверь и оставив меня в одиночестве. И как я могла забыть, что он привык спать один? Прошедшая ночь в этой квартире не показательна, да и я не помню, был ли он рядом до самого утра. Забираюсь под одеяло, уставившись в темноту и сжимая в ладони край ткани.
Снова и снова всплывает момент смерти Ромы, что удивительно, не вызывающий во мне ни единой эмоции. Словно сегодня умер чужой для меня человек, который не заслужил сочувствия и права на память.
Неожиданно слышу мягкие шаги в коридоре. Островский входит в комнату, хорошо ориентируясь в темноте. Матрас прогибается под тяжестью мужского тела, и крепкие руки притягивают меня к своей груди, погружая в покой. Едва дышу, не желая спугнуть момент. Лишь устраиваюсь в объятиях, положив свою ладонь поверх его горячей, и закрываю глаза, а через короткое время засыпаю под размеренное дыхание мужчины, который на одну ночь всё же позволил мне оказаться ближе, нарушив собственные правила.
***
Встречаю утро в привычном одиночестве. Островский отсутствует, лишь смятая постель напоминает, что я провела ночь с ним. Вероятно, это была немая благодарность за мою помощь в доме мэра, не более, но внутри теплится огонёк надежды, что Костя способен на нечто большее, чем равнодушие.
Набираю Петровну, чтобы услышать в трубке тонкий голосок дочки. Мы не виделись три дня, а я так соскучилась по пухлым щёчкам и бесконечным вопросам маленького человечка. Не решаюсь ответить Тасе, когда мы вернёмся, потому как Парето меня в свои планы не посвящает, объявляя решения по факту. Ребёнок лишь напоминает об обещанной Костей карете, уточняя, что она заказывала золотую. Уверена, он помнит, и напоминание с моей стороны будет сродни оскорблению.
Около получаса слоняюсь по квартире, раздумывая, чем заняться в отсутствие Островского. Разбираю пакеты с купленной одеждой, примеряя несколько платьев и подтверждая самой себе, что вкус у Кости отменный. Мой скудный до этого дня гардероб разительно отличался от тех комплектов, что мы приобрели. Судя по количеству вещей, Парето запланировал не один выход в свет в моём сопровождении. Меня лишь волнует, надолго ли мы задержимся в городе. Здесь не требуется дожидаться, пока Тася уснёт, и тайком пробираться в его коттедж, реагируя на приказ явиться: полный доступ к моему телу в любое время.
Звонок от Вали отрывает от приятного занятия. Вчера я ей так и не перезвонила. Она рассказывает о непредвиденной ситуации и просит сегодня отдать долг, который я и так собиралась погасить. Сейчас, когда мы находимся на полном обеспечении Кости, у меня минимум затрат. Долго извиняюсь перед Валей, чувствую вину за задержку. Но у меня нет карты, на которую можно закинуть наличность и сделать перевод, а значит, единственный выход – отдать деньги лично. Островский никаких указаний не давал, а разрешения покинуть квартиру я не получала, но, заметив на тумбочке ключи, понимаю, что передвижения не ограничиваются стенами квартиры.