Всё или ничего (СИ)
Альфа поднялся с кровати, взъерошил темные волосы пятерней, взглянув на омегу, садящегося со зверенышем на руках. Парень медленно потянулся, не глядя на мужчину, затем осторожно попытался сползти с кровати.
- Подожди, - остановил его альфа. Эдмунд безмолвно чуть выгнул бровь, будто спрашивая. - Ляг на живот. Пожалуйста.
- Зачем? - холодно спросил парень, не двигаясь с места.
- Я тебе спину смажу.
- Нет, спасибо, - сдержанно произнес омега. Но с кровати слезать не спешил.
- Зачем ты себя мучаешь? Ты мне это можешь объяснить? - приподнял брови альфа.
- Боль есть боль, - философски заметил Эдмунд, пожав плечами, - Ее остается только терпеть. Разве нет?
- Зачем терпеть, если можно избежать этого?
Эдмунд промолчал. Ответить ему было нечего. С одной стороны, боль уже успела сильно надоесть. Отвратительным было то знание, что любое движение отзовется непременной болью. И от этого хотелось избавиться. Но с другой стороны… было ощущение, что он это заслужил. И поэтому становилось еще хуже. И от этого тоже хотелось избавиться.
- Я не сделаю больно, - мягко увещевал его мужчина, беря мазь со стола и подходя ближе, - Я уже.. Я только помогу тебе. И ничего больше.
Котенок на руках омеги фыркнул и спрыгнул на пол, поняв, что внимание хозяина сейчас ему не принадлежит. Эдмунд немного помолчал.
- Ты ведь это уже делал? - на удивление спокойно поинтересовался он. - Не отпирайся. Синяки не могли сами так быстро пройти.
- Делал, - честно признался мужчина, внимательно следя за лицом омеги, выискивая на нем реакцию на свои слова. Но ее просто не было. Парень сидел словно мраморное изваяние, не проявляя никаких эмоций кроме холода в голосе и странного спокойствия. - Ты ляжешь на кровать?
Эдмунд молчал. Он пытался понять, так же ли ему неприятны и даже отвратительны чужие прикосновения как раньше. Он не находил в душе привычного отторжения самой мысли об этом. Омега чувствовал, что что-то изменилось внутри. Было так же больно где-то в глубине. Но глубже. Там, куда никому и никогда не добраться. Но стало… спокойнее. Это было не то безмятежное счастливое спокойствие, оно стало холодным и каким-то неумолимым. Не было все равно. Просто спокойно. Потому что внезапно парень понял, что бояться в этой жизни, в принципе, ему больше нечего. Его похитили, побили, оскорбили, унизили, изнасиловали. Только в рабство не продали и не убили. Остальное уже было. Последние два пункта Чезаре не собирался осуществлять в ближайшее время, это парень тоже понял.
Что еще мог сделать ему этот мужчина? Только убить. А делать этого не планировал. Так зачем его бояться?
Но все равно было по-иррациональному страшно. Как-то очень глупо и по-детски. Это все равно, что бояться темноты. Как бы и понимаешь, что ничего страшного и невиданного в ней нет, но все равно боишься и просишь родителей зажечь подсвечник и войти первым.
Правда, Эдмунд так делал очень редко. В детстве он иногда просил слуг в тайне от Трэвиса, который непременно воспользовался бы его страхом. Потом брат все-таки прознал об этом и запер омегу в темном маленьком чулане. Сначала мальчик кричал, потом плакал. Но на крик никто не пришел, и ребенок просидел в душной комнате около трех часов. Он пробыл бы там дольше, если бы отец не требовал вечного присутствия на обедах и ужинах. Естественно, мальчика хватились и начали искать.
Когда нашли, то вымыли и накормили. Папа Марк даже остался и сказку почитал. Потом он хотел оставить зажженный подсвечник, уходя из комнаты, но сын его остановил. Темноты он больше не боялся. Тогда было очень странно и по-холодному спокойно. Эдмунд помнил, как на глазах у Трэвиса он зашел в абсолютно темный бальный зал глубокой ночью. Омега тогда впервые улыбался брату ледяной, чуть презрительной улыбкой. В тот момент он брата больше не боялся. Правда, Трэвис это быстро исправил, но омега предпочитал об этом не вспоминать.
Сейчас тоже вдруг захотелось выкинуть что-нибудь эдакое. Поэтому Эдмунд стянул рубашку через голову и лег на живот, положив руки под голову. Он слышал, как Чезаре сел на кровать близко-близко, открыл баночку с мазью. По комнате разнесся душистый аромат трав. Приятный запах. Эдмунд почти с наслаждением его вдохнул, прикрыв глаза. Вспомнились луга Даунхерста.
Чезаре зачерпнул немного желтовато-зеленой мази и стал осторожными круговыми движениями растирать мышцы. Он начал с самой шеи, плавно перешел на плечи и лопатки, особое внимание уделил пояснице. Мужчина ожидал, что Эдмунд его остановит еще на середине спины, но омега его удивил. Он мужественно лежал, не шевелясь, размеренно дышал, хотя напрягся заметно сильнее, стоило дойти до поясницы. Чезаре добрался до кромки брюк. Парень вздрогнул, будто хотел уже вскочить на ноги. Но тут звереныш вновь прыгнул на кровать и стал тереться хвостом с кисточкой возле Эдмунда. Омега протянул руку и погладил его, явно пытаясь успокоиться.
- Синеглазка, я… спущусь несколько ниже, - негромко предупредил его альфа. - Иначе эффект будет самым минимальным. Ты не бойся, хорошо?
Ответа не последовало. Расценив молчание как знак согласия, Чезаре медленно спустил штаны вниз, обнажив ягодицы, покрытые зеленоватыми синяками. Альфа взял побольше мази и стал втирать ее в нежную кожу. Эдмунд как-то весь сжался, скукожился, будто стараясь уменьшиться, вжался всем телом в кровать. Но лежал смирно и молчал. Дыхание было почти ровным, но руки сжали подушку, выдавая сумасшедшее напряжение. Мужчина стал поглаживать омегу по спине, щекотать за ушком. Котенок, будто чувствуя страх хозяина, сильно цапнул Чезаре за руку. Альфа зашипел от неожиданной боли, Эдмунд дернулся, чтобы посмотреть, что произошло.
- Все хорошо, - пробормотал Чезаре, с ненавистью косясь на зверька, который ластился к Эдмунду. Тот его гладил по мягкой шерстке.
Тут мужчина зачерпнул еще целебной мази, пальцы опустились в расщелину между ягодицами. Эдмунд разом выпустил воздух со свистом и дернулся куда-то в сторону. Чезаре обнял его рукой, одновременно удерживая на месте, склонился к маленькому ушку.
- Все хорошо. Не бойся, я не буду делать больно. Станет полегче. Чуть-чуть потерпи только, - быстро-быстро зашептал альфа, слегка навалившись на омегу. Тот оцепенело под ним замер и перестал дышать, когда один скользкий от мази палец проник внутрь.
Омега сильно сжимался, Чезаре вошел в него буквально на фалангу указательного пальца, стал торопливо растирать мягкие стеночки внутри. Эдмунд тяжело коротко дышал, сцепив зубы. Его щеки неумолимо покраснели от смущения, глаза были плотно зажмурены. Альфа быстро зачерпнул еще мази и повторил свой маневр, заставив вновь Эдмунда резко выдохнуть.
Все это время мужчина не переставал гладить парня по плечам и шее, шептал какую-то успокаивающую бессвязную ерунду. Его губы иногда прикасались к шее, к нежной коже за ушком, Эдмунд чувствовал влажное дыхание на коже, и от этого короткие волоски на самом затылке встали дыбом.
Вскоре Чезаре закончил. Но рук не убрал. Он поглаживал омегу по бокам, почти невесомо целовал шею. В этом не было ни капли возбуждения или похоти, просто стремление успокоить. Так обычно родители успокаивают расшумевшегося ребенка из-за ночного кошмара. Эдмунд кожей чувствовал тепло его тела, которое слегка вдавливало его в кровать. Но не всем весом. Так, чтобы он сам мог отстраниться, если захочет.
Омега уже сильно пожалел о своей затее что-то доказать самому себе и этому альфе. Теперь было очень-очень стыдно, жарко покраснели щеки и уши, шеи и затылка будто касались сотни крохотных иголочек. Чезаре легко поцеловал его в пылающую щеку, убрав упавшие локоны, а затем встал и собственноручно натянул на Эдмунда штаны. Потом вдруг прижался сухими губами к смешным ямочкам на пояснице, заставив омегу вздрогнуть.
Чезаре быстро подошел к эмалированному тазу и ополоснул поцарапанную руку. Царапины были глубокими и длинными, хотя уже затягивались, покрываясь кожей-пленочкой. А коготки у гаденыша знатные. Если поцарапает так же омегу… муфта из него будет. Синеглазка как раз вечно мерзнет. Хотя вряд ли это животное вздумает царапать Эдмунда. Вон, как к нему ластится. Зараза.