Аландский крест (СИ)

Можно сказать, что на этой мажорной ноте мое пребывание в Севастополе и закончилось. Если бы позднее, уже на третий день бешеной скачки в заснеженных степях сидевший рядом со мной в кибитке адъютант не признался, что вовсе не имел намеренья жениться. Но мне, если честно, в тот момент было вовсе не до того.
Поскольку море теперь принадлежало нам, не было надобности тащиться на лошадях к Перекопу и далее, через малообжитые места. Подняв флаг на одном из самых быстроходных пароходов Черноморского флота, каким без сомнения на сегодняшний момент являлась «Тамань», мы менее чем за сутки прошли разделявшие Севастополь и Одессу полторы сотни миль, установив при этом своеобразный рекорд.
  
Градоначальником и военным губернатором в «Южной Пальмире» и будущей «столице юмора» в ту пору был Николай Иванович Крузенштерн — сын знаменитого мореплавателя. Именно под его руководством не обремененному укреплениями торговому порту пришлось противостоять пушкам объединенной англо-французской эскадры.
Встретили меня, как водится, колокольным звоном пополам с пушечным салютом и верноподданнической манифестацией, состоявшей по большей части из местных купцов и членов их семей.
— Николай Иванович, — пристально посмотрел я на сияющего как новенький медный пятак генерала. — Ты лошадей с экипажами приготовил?
— Так точно! — отчаянно закивал головой Крузенштерн, и по его лицу я сразу понял, что врёт и несмотря на полученную телеграмму ничего не сделал, рассчитывая, что я все равно задержусь в его славном городе.
— Константин Николаевич, — пришла к нему на выручку супруга Елизавета Федоровна, бывшая в юности фрейлиной у моей матушки. — А вы совсем не изменились!
— Ну что вы, мадам! — саркастически ухмыльнулся, вспомнив, что последний раз она могла видеть Костю в достаточно нежном возрасте. — Я научился пользоваться салфеткой!
— Вот и прекрасно! — ничуть не смутилась бывшая придворная. — В таком случае прошу к столу! — После чего понизила голос и добавила с извиняющимся видом. — Покушать-то вам с дороги все равно надо. Так почему бы не в компании этих милых господ? А тем временем вам приготовят лошадок. Правда, Коля?!!
В глазах мадам Крузенштерн сверкнул огонь, и я вдруг во всех подробностях припомнил историю их женитьбы. Дело в том, что Николая Ивановича смолоду звали Отто Леонардом и он, как и большинство эстляндских дворян, был лютеранином и должен был жениться на дочери своих соседей. Однако влюбившийся без памяти в единственную дочь героя войны 1812 года генерала Акинфова молодой офицер бросил все и даже перешел в православие, став в честь моего царственного папеньки Николаем.
— Конечно, Лизонька! — мелко закивал головой генерал, и мне сразу стало понятно, кто в их семье главный.
В общем, мы неплохо провели время. Я милостиво улыбался здешним торговым тузам, поголовно, по моим сведениям, замазанных контрабандой, прикидывая про себя, как со временем всех их раскулачу. А после того, как Крузенштерн доложил мне об обследовании погибшего неподалеку фрегата «Тайгер», я и вовсе пришел в прекрасное расположение духа. Если все обстоит так, как об этом рассказал милейший Николай Иванович, есть немалая вероятность, что машина цела и может быть использована нами. Ну как тут не порадоваться?
А вот осматривать местные достопримечательности я не стал, сославшись на спешку, после чего тут же отбыл из города. Следующие несколько дней были так похожи один на другой, что весьма мало отложились в моей памяти. Землю к этому времени, слава Богу, уже подморозило так, что «насладиться» поздней осенней распутицей мне не довелось, но даже на заледеневших дорогах так немилосердно трясло, что я уже подумывал бросить принадлежавшую одесскому губернатору карету и пересесть в седло.
Но чем дальше мы мчались на север, тем больше вокруг становилось снега и, соответственно, холоднее на улице. Впрочем, внутри экипажа, несмотря на обилие грелок, было немногим теплее. Поэтому, как только у нас появилась возможность перебраться в настоящие русские сани, мы так и сделали. Запряженные тройками они мчались сквозь безбрежные просторы под звон бубенцов, вызывая у меня странные чувства. Пройдет каких-то десять-двадцать лет, и всю страну соединят железнодорожные рельсы. Затем, благодаря неумолимому прогрессу, появятся автомобили, и… возможности так прокатиться уже не будет!
Во время таких путешествий особенно хорошо понимаешь, как велика Россия. Скачешь день за днем, а перед глазами все те же пейзажи. Задерживаться в Киеве мы не стали. Хотелось, конечно, переночевать в тепле, сходить в баню, но… ограничились лишь краткой остановкой у телеграфа, где я узнал главное — государь серьезно болен, но пока держится. Ждет меня. Что же, надеюсь оправдать его ожидания…
Пока я ждал ответа рядом с перепуганным телеграфистом и его гудящим белопишущим аппаратом Сименс Гальске, Юшков раздобыл свежих или точнее относительно свежих газет. «Киевские губернские новости», «Московские ведомости» и, кажется, «Русский Инвалид».
— И не лень же тебе было? — усмехнулся я, запахивая меховую полсть.
— Буду читать вам по пути! — доложил переставший наконец переживать по поводу внезапной помолвки адъютант.
— На ходу? Да ты, брат, оптимист!
Говоря по чести, отечественную прессу я не жалую. Уж больно она скучна и одиозна. И это тоже одно из негативных последствий правления императора Николая. «Свобода слова» для него почти ругательство. Как он сам однажды сказал — «русский человек достаточно свободен, потому как может думать все, что ему угодно, лишь бы не болтал об этом вслух». Это, к слову сказать, еще ничего. Бисмарк, золотой век в политике которого скоро наступит, высказался еще жестче: «По закону немец может говорить все, что угодно, но пусть он только попробует сделать это!»
Но это я отвлекся. В общем, газеты сейчас, и не только русские, частенько печатают всякий вздор. Журналистике вообще не хватает актуальности, объективности и хотя бы элементарного знания предмета. Увы, в среде нынешних «акул пера» теперь ценится «бойкость», умение писать хлесткими фразами, вызывающими бурную реакцию у и без того экзальтированной публики. А правда это или нет — дело десятое!
Единственными более или менее нормальными, с моей точки зрения, являются новости Телеграфного Агентства, но мне их читать не надо, я и так в курсе. Судя по ним, народ в нашем богоспасаемом отечестве пока что, слава Богу, спокоен. Во всяком случае, серьезных крестьянских волнений не наблюдается.
Что же касается, скажем так, более образованной части общества, то среди нее просто небывалый всплеск патриотизма. Молодые люди активно записываются в армию, степенные купцы жертвуют на одоление супостата. Дворяне тоже стараются не отставать.
Одной из примет времени стали стрелковые клубы, создаваемые буквально по всей стране. Обыватели вскладчину покупают нарезные ружья и усердно тренируются, устраивая время от времени состязания, вроде тех, что недавно проводились на флоте.
Само слово «стрелок» стало необыкновенно популярным, отчего его пихают куда не попадя. Вот например — Попечитель Ярославского стрелкового клуба мануфактур-советник Родионов объявляет о помолвке своего старшего сына… или вот еще перл — молодой господин, делающий большие успехи в стрельбе, желает свести знакомство с благонравной барышней, имеющей приданое для создания семьи. Я когда в первый раз увидел, не мог поверить своим глазам!
Кроме того, в обществе стали весьма популярны моряки и в особенности морские пехотинцы. Если раньше самым красивым видом военной формы считался гусарский доломан или кавалергардский колет, то сейчас дамы млеют от темно-зеленых мундиров офицеров флота.
  
Но самой большой звездой в России сейчас являюсь я. Во всех трех купленных Юшковым в Киеве газетах есть обо мне статьи, а в «Инвалиде» еще и портрет, к счастью, не очень похожий на оригинал. Иначе как-нибудь на улице разорвут на сувениры. То, что статьи хвалебные, само по себе неудивительно. В Российской империи о царских сыновьях иначе не отзываются. Беда в том, что отзывы не просто благожелательные, но прямо-таки восторженные. Можно даже сказать — «аллилуйные». Не просто второй сын императора, а чуть ли не новый мессия!