Благословенный. Книга 6 (СИ)
— Но, Ваше Величество! — с досадой вскричал Карамзин, — отчего же не воспринять наших древних республиканских учреждений? Во всех городах наших было вече: там избирался тысяцкий, и сии республиканские учреждения не мешали Олегу, Святославу, Владимиру самодержавно управлять Россией!
— Древность — это было в древности. Во-первых, о вече мы ничего толком и не знаем — кто там собирался, как голосовали, какие решения принимали — теперь уже доподлинно и не выяснить. А В отношении «самодержавия» — говорю вам определённо — того образа правления, что было у нас еще даже 100 лет назад, теперь невозможно. В былые времена всё население наше составляло 2–3 миллиона голов, а дворянство — несколько десятков тысяч. Теперь же всё умножилось многократно: население близко уже к 40 миллионам, дворянство насчитывает сотни тысяч. Умножились и территории, и отрасли государственного управления: ранее это были только военное дело, суды и сношения внешние: ныне это и образование, и народное здравие, и призрение убогих, и дома военных инвалидов, и картография, и землемерное дело, и торговые отношения, и промышленные заведения разного рода, и… да всего и не перечислишь. И это всё очень непростые предметы, в них надобно вникать и разбираться, и всё это помножьте ещё и на наши необъятные территории и население. Невозможно управлять всем этим самодержавно, ни в масштабе России, ни даже в отдельной ее губернии. Тот, кто говорит теперь про самодержавие, под словом этим прячет совсем иное понятие: бюрократия! Только чиновники будут в действительности править от имени царя, сам же государь не сможет войти толком ни в один предмет в силу их многочисленности и разнообразия. Так что самодержавие, как таковое, обречено; вопрос лишь в том, заменим ли мы его народной волей, самоуправлением, разумными местными обычаями и правилами, или на всё положит свою мертвящую длань чиновник. Вы называете самодержавие истинно нашей системой управления, но это совсем не так. Многие государства Европы прошли через подобное: тот же Людовик XIV был вполне самовластным правителем. Каждый народ проходит этот этап, пользуюсь его преимуществами, пока недостатки не перевешивают его плюсов.
Между тем, сейчас в Конституции нашей установлено всё очень целесообразно: государь может принять в своё ведение любой предмет, и заниматься им вдумчиво и со тщанием. Смотрите сами, Николай Михайлович: ныне в самодержавной власти находится военное дело и флот; и что же? Пять непрерывных побед в Пруссии, и страна эта совершенно лежит у ног русского солдата. Победа над флотом английским, доселе непобедимым. Что вам еще нужно, какие доказательства, чтобы вы поверили в благоразумие текущего управления, в правильность курса правительства? Судите по делам, по результатам их, и будет вам счастие!
Николай Михайлович какое-то время молчал, делая в своем блокноте пометки моих мыслей. Я терпеливо ждал, понимая, что обязанности журналиста требуют от Николая Михайловича зафиксировать все для публикации. Затем, закончив, Карамзин начал атаку на меня с другой стороны:
— Да, успехи нашего воинства воистину замечательны! Соображения Вашего Величества по поводу самодержавного правления тоже не лишены своей значимости; но что же делать с законодательством? Теперь, я знаю, готовится новое Гражданское уложение — и принятие его будет иметь для народного духа последствия воистину катастрофические! Давайте взглянем в глубь веков: ведь законодательство наше имеет долгую историю! Ещё Ярослав Мудрый издал полный свод законов; затем, долгое время законодательство молчало во время татарского рабства, но уже Иоанн III издал новые гражданские уставы, а внук его, Иоанн IV — полное Уложение, коего главное отличие от Ярославовых законов состоит в введении торговой казни, неизвестной древним независимым россиянам. Наконец, при Алексее Михайловиче получили мы полное Уложение, принятое Земским Собором. Зачем же мы сейчас воспринимаем чуждые нам законоустановления? Римское право хорошо и искусно, но подходит ли оно нашему народу? В нашем новом Уложении Гражданском множество непонятных слов, незнакомых народу учреждений и правил, доселе неведомых. Кстати ли начинать, например, русское Уложение главою о правах гражданских, коих, в истинном смысле, не бывало и нет в России? У нас только политические или особенные права разных государственных состояний; у нас дворяне, купцы, мещане, земледельцы и прочие, а общего нет, кроме названия «русских»!
Тут мне стало смешно. Карамзин пришел брать у меня интервью, а сам говорит больше меня!
— Постойте-постойте — прервал я эти неуместные словоизлияния. — Ну, прежде всего, надо понимать, что законы — они не только про то, «как есть», но и про то, «как должно быть». Иной раз законодатель предписывает своему народу совершенно новое поведение, ранее ему не свойственное. Давайте вспомним законы Ликурга, столь восхваляемые древнегреческими мудрецами. Ведь он предписал спартанцам много нового, чего ранее у них не было. Он придумал сисситии, общие обеды. Он придумал железные деньги, неудобные в пользовании, спартанское воспитание, равенство граждан, в том числе и в земельных наделах, свободы, коими пользовались спартанские женщины — да много чего! Тут главное, что эти нововведения вполне соответствовали духу спартанцев и были ими приняты, и долго служили им во благо!
Тут Карамзин буквально взвился соколом, и, похоже, оседлав любимого конька, принялся рубить рукой воздух, с пулеметною скоростью выдавая:
— Нельзя искоренять народный дух! Тот же Пётр Великий не хотел вникнуть в истину, что дух народный составляет нравственное могущество государств, подобно физическому, нужное для их твердости. Государство может заимствовать от другого полезные сведения, не следуя ему в обычаях. Пусть сии обычаи естественно изменяются, но предписывать им Уставы есть насилие, беззаконное и для монарха самодержавного. Народ в первоначальном завете с венценосцами сказал им: «Блюдите нашу безопасность вне и внутри, наказывайте злодеев, жертвуйте частью для спасения целого», — но не сказал: «противоборствуйте нашим невинным склонностям и вкусам в домашней жизни»!
— Народный дух не так легко «искоренить»! — возразил я. — По крайней мере, Петру этого не удалось совершенно, даже если он ставил себе такую задачу. Не стоит опасаться нза дух народа — надобно сосредоточится на текущей задаче! Если некий инструмент работает у англичан или французов, то надо его заимствовать и пробовать применить у нас; конечно, не факт, что на нашей почве, в наших условиях дело пойдёт, но попытаться стоит! Потому мы пробуем внедрить парламент, по типу английский, а по названию — древнемосковский. У поляков с их сеймом дело не задалось; каково же будет у нас — посмотрим!
Николай Михайлович досадливо сжал узкие губы.
— Ваше Величество, неужели это необходимо? Разве мы не способны сами придумать всё, что нам надо?
— Нет! — отрезал я. — Во-первых, для этого нужна политическая дискуссия, а у нас ее никогда не было. Во-вторых, нельзя ничего просто придумать, — нужно пробовать! Да-да, пробовать, и отвергать всё, что не работает, что не прошло проверку практической деятельностью, воспринимая при этом всё, что окажется правильным. В этом ничего дурного нет. Скажем, такой овощ, как капуста — он ведь из Средиземноморья, хоть нам и кажется, что он совершенно наш. Скажите — отвергните ли вы щи на том основании, что основной их ингредиент имеет латинские корни?
— Но, Ваше Величество, Неужели не очевидна пагубность привнесения в нашу страну чуждых нам установлений? Взять вот хотя бы сделанную Петром и бессмысленную для россиян перемену в воинском чиноначалии: генералы, капитаны, лейтенанты изгнали из нашей рати воевод, сотников, пятидесятников и прочих. С тех самых пор честью и достоинством россиян сделалось подражание!
— Вовсе оно не бессмысленное — возразил я. — Таким образом облегчается взаимодействие с европейскими армиями: когда мы в союзе с ними идём на врага, то всегда знаем, что наш капитан соответствует их капитану, наш полковник — имеет первенство над их подполковником. Это важно в бою, чтобы соблюсти субординацию и единоначалие. От этого могут зависеть жизни тысяч наших подданных. Одно малое несогласие может повлечь воистину страшные последствия! А кроме того, поскольку европейский строй лучше азиатского (что несомненно доказано многочисленными войнами с Турцией, Персией, а сейчас доказывается французами в Египте), то нам понадобились европейские инструкторы для обучения этому строю. Они и привнесли свои звания и обычаи; ничего страшного в этом нет. Ведь, скажем, прозвание «богатырь» тоже не русское, но турецкое, как и звание «атаман» Слово «панцырь» — тоже нерусское, оно из Германии. В таком деле, как военное, нельзя презирать никакие знания, даже чужестранные, ибо очень дорого может обойтись сие пренебрежение. Русские долго терпели поражения от татар, пока не переняли вполне их манеры боя; також и от шведов терпели поражения, пока не овладели европейским оружием и строем.