Благословенный. Книга 6 (СИ)
Вот почему финансовая система Гессен-Касселя была более характерна не для небольшого государства, а скорее для крупного банка. В то время как его казначейство собирало обычные доходы от королевских поместий и непрямых налогов, которыми затем расплачивались по регулярным гражданским расходам, военное казначейство получало доходы не только от государственных налогов на собственность, но также и от сдачи внаем солдат. Кроме того, военное казначейство распоряжалось процентами от капиталовложений ландграфа. По данным Скалона, общие активы Вильгельма должен были составлять около 50 миллионов гульденов, или более 4 миллионов фунтов! Именно этот человек и дал «путёвку в жизнь» Мейеру Амишелю Ротшильду, десять лет назад предложившему ландграфу получать прибыль, надежно вкладывая его огромные и постоянно растущие капиталы в торговлю тканями и финансовые спекуляции.
Короче, на мой взгляд, именно этот человек был подходящим кандидатом на пост главы объединенной Северной Германии. Он обладал собственными финансовыми ресурсами, и при этом имел самые правильные взгляды на развитие торговли и промышленности. Сделав главою Германии такого человека, можно было надеяться, что вместо безумный милитаризации страна обретёт промышленный расцвет и забудет навсегда про дурацкий «Дранг нах Остен». В любом случае, оборотистые западные немцы — это много лучше, чем помешанные на фрунте прусские вояки!
— Итак, господин ландграф, вы, как я понимаю, согласны со своими спутниками в оценке предстоящего Конгресса?
— Разумеется. Иначе меня бы тут не было! — не без вызова отвечал мне он.
— А если я скажу вам, что вы и ваше княжество — это те, кто в наибольшей степени могу выиграть от предстоящего объединения?
— Каким же образом, Ваше императорское величество? — с ноткой сомнения произнёс явно заинтригованный разговором гессенец.
— Это возможно, если Франкфурт, например, станет центром новой объединенной Германии, а вы — как знать! — может быть, станете главою этой страны!
— Ваше Величество полагает, что это возможно? — тотчас же поинтересовался Вильгельм, с живым интересом глядя в мои глаза.
— Ну, разумеется, я не могу ничего обещать. Но если нам вместе, рука об руку, поработать в этом направлении — то вы сможете сорвать банк! Что вы скажете про пост высшего руководителя Северо-Германского союза? Конечно, это будет стоить вам денег — сколько-то придётся потратить на депутатов, что-то на… другие цели, но вы же понимаете, игра стоит свеч!
Тут с моим собеседником произошла малозаметная, но существенная перемена: что-то случилось с его взглядом, как будто до сих пор гессенский курфюрст видел перед собой молодого мечтателя, вдруг превратившегося в жёсткого и алчного барыгу-дельца.
— А какой суммой мне надобно располагать, чтобы обеспечить покровительство Вашего Величества? — откровенно спросил Вильгельм, глядя мне в глаза, как борзая смотрит на доезжачего с куском требухи в руках.
— Ну, думаю, десяти миллионов талеров было бы достаточно! — ответил я, понимая, что на губах моих в это время играет тонкая циничная улыбка.
Тень разочарования промелькнула в глазах курфюрста.
— Увы, Ваше императорское Величество, но, к сожалению, как раз с деньгами у меня сейчас туго!
— Как же так? Вы известны как удачливый делец и гешефтмахер!
— Да, — печально отвечал курфюрст — еще недавно моё герцогство располагало довольно-таки значительными средствами в наличных деньгах. Но когда эти французы взяли Франкфурт, я вынужден был доверить сохранность сокровищ моему банкиру, Мейеру Ротшильду. И с тех пор я их не видел! Еврей уверяет, что закопал деньги в своём саду во Франкфурте, но сейчас, пока французы занимают его, я не могу вернуть свои деньги! Более того, французы усиленно ищут эти средства, и если найдут — непременно конфискуют!
— И какая же там сумма? — невольно спросил я, поражённый такой детективной историей.
— Семнадцать с половиной миллионов!
— Но ваше состояние, я знаю, намного превышает эту цифру! — спросил я тоном человека, которого пытаются надуть наглым образом.
Ландграф помрачнел еще более.
— Увы, но остальное — труднореализуемые активы! Почти 29 миллионов гульденов я разместил в виде займов другим немецким принцам, особенно герцогу Мекленбург-Стрелицкому и графу Липпе. Еще 4 с половиной миллиона гульденов было вложено в британские рентные облигации. Вы знаете тяжелое финансовое положение и немецких князей, и Сент-Джеймсского двора: вернуть эти деньги сейчас совершенно невозможно!
Кажется, ландграф был просто в отчаянии. Но пока он рассказывал о своих затруднениях, в моей голове уже созрел свой план.
— Не падайте духом, Ваше Величество. Думаю, мне удастся решить этот вопрос! Главное, найдите деньги на депутатов. Об остальном позабочусь я сам. А теперь извольте пройти к господину Сперанскому — он ознакомит вас с основами нашей будущей германской политики… И я ожидаю, что вы будете следовать ей с неуклонной решимостью, также целеустремлённо, как зарабатывали свои капиталы. Поверьте, в материальном смысле нам всем это будет интересно!
Глава 17
Новые времена — вступление в силу Конституции 99-го года, выборы в земства и в Думу — требовали уже совершенно новых подходов к управлению обществом. И прежде всего, надо было налаживать отношения с прессой. Я об этом, конечно же, размышлял и ранее, но всё не находил времени заняться этим делом вплотную; теперь же я взял за обыкновение проводить периодические пресс-конференции, где можно было бы вкратце ответить на текущие вопросы о нашей политике, а также интервью, где можно было подробнее поговорить с приглашённым журналистом, хорошо углубившись в какие-то острые темы.
И тут в Швейцарии объявился Николай Михайлович Карамзин, известный в России писатель и публицист, выпускавший в Петербурге несколько журналов и газет. Он приехал освещать события Конгресса, дабы опубликовать статью об этом эпохальном событии в своих печатных изданиях, и подал мне прошение об интервью.
С Николаем Михайловичем я уже периодически встречался в Петербурге; и, надо сказать, что с ним мы как-то не находили общего языка. Иногда такое бывает — два вроде бы нормальных, неглупых человека друг другу в целом симпатизируют; но при общении между ними вдруг возникает какая-то натянутость, недопонимание, непонятные, вроде бы ничем не обусловленные претензии, и люди эти в конце концов расстаются холодно и немного высокомерно. Не знаю, каков механизм такого отчуждения — возможно, чрезмерное самолюбие или ранимость; но факт тот, что с господином Карамзиным у нас сложились именно такие, натянутые отношения.
А между тем разговаривать нужно было именно с ним и с людьми его круга: дело в том, что Карамзин оказался одним из столпов быстро, прямо на глазах, формирующейся консервативной оппозиции моему курсу. Вот именно с такими, «не заядлыми» оппозиционерами, не закоренелыми крепостниками и не закостеневшими в своих убеждениях «самодержавниками» и стоит общаться: до них еще можно достучаться аргументами, аналогиями и логикой здравой мысли. Правда, Карамзин, откровенно говоря, выглядел довольно-таки «упёртым», и я сильно сомневался, что смогу его переубедить. Уж очень много он ругает мою политику — решительно! Вот, например, последние его перлы из его журнала, с последней почтой присланного мне из Петербурга: «Искренно хваля правительство за желание способствовать в России успехам земледелия и скотоводства, похвалим ли за бережливость? Где она? В уменьшении дворцовых расходов? Но бережливость государя не есть государственная! Императора Александра называют даже скупым; но сколько изобретено при нём новых мест, сколько чиновников ненужных! Обманывают государя проектами, заведениями на бумаге, чтобы грабить казну… Непрестанно на государственное иждивение ездят инспекторы, сенаторы, чиновники, не делая ни малейшей пользы своими объездами; одним словом, от начала России не бывало государя, столь умеренного в своих собственных расходах, как Александр, — и царствования, столь расточительного, как его! В числе таких несообразностей заметим, что мы, предписывая дворянству бережливость в указах, видим гусарских армейских офицеров в мундирах, облитых серебром и золотом! Сколько жалованья сим людям? И чего стоит мундир? Полки красятся не одеждою, а делами! В начале царствования были остановлены некоторые казенные строения и работы, чем сберегли 20 миллионов, — и тут же возводится безумно роскошное здание Биржи, одно обошедшееся в половину этой суммы! Давно пора понять: не надобно тешить бесстыдного корыстолюбия проходимцев, надобно бояться всяких новых штатов, уменьшить число тунеядцев на жалованье, отказывать невеждам, требующим денег для мнимого успеха наук, не стоит тратить денег на все эти новые почты, на магазины в Лондоне и Париже, чье открытие, мало того, что стоит непомерных денег, да еще и скомпрометирует императорскую фамилию, и, равно, ограничить роскошь частных лиц, которая в нынешнем состоянии Европы и России вреднее прежнего для государства!»
