На осколках разбитых надежд (СИ)

— Елена Дементьева, — произнес вдруг он медленно и потянулся к бумагам работников, лежащих на столе. Войтек обеспокоенно взглянул на Лену, которая вдруг ощутила прилив странного спокойствия в этот момент. Выпрямила спину и гордо посмотрела на Цоллера, который в свою очередь оглядел ее с ног до головы.
— Могу ли предложить вам кофе, господин Цоллер? — вмешался Иоганн, отвлекая на себя внимание гестаповца. Тот кивнул, чуть раздраженно, оставив бумаги в покое, и Иоганн поспешил позвонить, позабыв, что в кухне осталась только Айке, и некому прийти на его звонок. Поэтому растерянно оглядевшись, ему пришлось направить коляску вон из комнаты, чтобы распорядиться насчет кофе.
— Что это? — указал Цоллер тем временем стеком на руки Войтека, которые тот, следуя приказу, держал на виду гестаповцев. Разумеется, та самая ссадина на костяшке поляка не ускользнула от внимания.
— Я работаю по почину авто, — произнес Войтек. — Ударился, когда ремонтировал мотор.
— Ударился, значит? — переспросил Цоллер, откидываясь расслабленно на спинку кресла и разглядывая поляка. — Знаешь, что я думаю? Что ты определенно мне не нравишься. Есть в тебе что-то такое… настораживающее. Где ты провел позапрошлую ночь?
— Здесь, в Розенбурге, — ответил Войтек.
— И, конечно же, есть те, кто подтвердят это? И, конечно же, ты не знаешь, что случилось позапрошлой ночью в городе?
— Если речь о том, что избили сына фрау Биргит, знаю, — кивнул поляк. — Об этом все в доме знают. А что до подтвердить… Нет, я один живу отдельно от остальной прислуги. И сплю один.
— Ясно, — кивнул Цоллер. — Обычно такие умные всегда замешаны в чем-то. Примета такая — раз умничает, значит, точно далеко не просто все.
— Я плохо понимаю по-немецки, — проговорил Войтек в ответ. — Не могли бы вы пояснить?
— И это тоже все говорят обычно, — насмешливо заметил Цоллер. — И знаешь, что? Я знаю столько разных способов, которые помогают выучить немецкий в считанные часы.
У Лены даже холодок побежал от его тона по телу. Она понимала умом, что ее вины перед гестаповцем абсолютно нет никакой, но все равно не могла никак избавиться от липкого страха, который крепко вцепился в нее своими щупальцами. Почему нет Рихарда? Она уверена, что он непременно нашел бы способ, как отделаться от гестаповца. Ей хотелось верить в это.
— Ваш кофе, господин Цоллер, — провозгласил Иоганн, возвращаясь в гостиную. Вслед за ним зашла Урсула, несущая в руках поднос с фарфоровыми парами и серебряным кофейником.
— Благодарю вас, господин Кестлин, — Рауль принял из рук Урсулы пару, сделал глоток и с наслаждением прикрыл глаза на время. — М-м-м, какой волшебный вкус! Настоящий кофе. Не то, что эрзац, который выдается по талонам. Для тех, у кого есть деньги, на черном рынке Берлина найдется все, верно? И никогда не приходит в голову, что поддерживать спекуляцию значит совершать преступление против нашей страны.
— И все же, я бы хотел узнать, что за причина привела вас в Розенбург, — твердо произнес Иоганн в ответ, ничуть не смутившись слов гестаповца, в то время как волнение Лены только возросло при них. — Мы не можем долго задерживать прислугу без дела.
— Вы совершенно правы! — воскликнул Цоллер таким тоном, словно и ждал этого. — Только вот тут не все, а мы не можем начать неполным составом. Где ваша вторая русская?
К концу его фразы в голосе проявились стальные нотки, и Лена поняла, что он прибыл сюда не столько из-за избиения Клауса, но и по душу Кати. Взглянула обеспокоенно на Иоганна, абсолютно спокойного. Интересно, знает ли он, что произошло в тот вечер в Розенбурге? И в который раз пожалела, что Рихард уехал вчера из замка.
Когда Катерина, бледная и растерянная, появилась на пороге комнаты, Цоллер вдруг поднялся из кресла и подошел к ней поближе, чтобы легко стукнуть по ее груди стеком в том месте, где был приколот знак «OST». Лена порадовалась, что Катя сообразила прикрепить его, понимая, чем может грозить его отсутствие.
— Какая странная болезнь у тебя, — произнес он вкрадчиво, вглядываясь в ее лицо. В темные тени под глазами — следы перелома носа. Заживающие ссадины на лице. Потом Цоллер отодвинул стеком воротник платья Катерины, осматривая уже еле заметные пятна на ее шее.
 
— И что за болезнь у вашей служанки, господин Кестлин? Наверное, заразная? — с деланным беспокойством обернулся он к Иоганну.
— Ее болезнь зовется «неуклюжесть», господин Цоллер, — подсказал тот, и улыбка гестаповца чуть угасла. — Она упала с лестницы. Как видите, отделалась испугом. Чуть не испортила нам праздник Рождества. Разбила один из любимых фарфоровых сервизов Аннегрит. Опозорила перед гостями, можете себе представить?
— Безобразие, — покачал головой сочувственно Цоллер. — Правда, мне об этом вечере рассказали совершенно другую историю. И как в этом разобраться? И время уже позднее, как вы заметили. Нельзя так долго держать прислугу без дела. Я забираю эту русскую.
Лена вздрогнула от этого неожиданного перехода от мягкого вежливого тона к холодному приказному. Посмотрела испуганно на Катю, которая все поняла по ее взгляду без лишних слов. Но не заплакала, просто опустила голову, ниже скрывая эмоции, и стиснула руки сильнее.
— Позвольте, на каком основании?.. — начал был Иоганн, но протестовать было уже поздно. Один из солдат подхватил Катерину за локоть и вынудил ее следовать за собой. Она только и успела бросить взгляд на Лену и на Войтека.
— А эта ваша «остовка» нарушает закон, господин Кестлин, — сказал Цоллер, обращая теперь свое внимание на Лену. — Знак «OST» предназначен не просто так. Даже если он идет вразрез с щепетильностью фрау Ренбек. Она, видимо, не боится лишиться своей любимой служанки на шесть недель? Или это личная служанка вовсе не фрау Ренбек?
— Шесть недель? — переспросил Иоганн растерянно, проигнорировав намеренно или по рассеянности последнюю фразу.
— Тюремный срок за отсутствие знака, — услужливо подсказал Цоллер. — Но я, пожалуй, ограничусь малым на этот раз. Триста марок [41], господин Кестлин. Платить будете вы или ваша «остовка»?
— Разумеется, заплатим мы, — произнес явно озадаченный Иоганн. Ему оставалось сейчас только бессильно сжимать ручки кресла. Лена видела, что он мысленно пытается найти способ помочь Катерине и не находит его.
— Превосходно, — кивнул Цоллер и сделал знак солдату, который тут же шагнул к Лене. — Как я уже сказал, что ограничусь малым. Десять палок. Я думаю, этого хватит на первый раз.
Лена почувствовала сильные пальцы, которые сжались на ее руке через тонкую ткань платья, и сердце забилось в груди от страха. Она видела еще в Минске, как бьют резиновыми палками несчастных, порой ломая кости, выбивая зубы и пробивая голову. Ноги подкосились, и она буквально повисла на руке солдата, привыкшего к такой реакции. Он ловко подхватил ее и потащил вон из гостиной под возмущенные возгласы Иоганна. Лена обернулась и заметила, как метнулся следом за ней Войтек, и как упал на пол под колеса коляски Иоганна, оглушенный ударом приклада по голове. Почему-то в ту секунду на время отступил страх, уступая место тревоге за поляка — не пробили ли бы ему голову.
Когда ее вытащили из дома на ступени заднего крыльца, Лена почему-то не боялась. Страх куда-то улетел. Осталось только какое-то странное отупение. Наверное, надо было сопротивляться. Или просить немца не бить ее. Но Лена знала, что это бесполезно. Видела уже похожее в Минске.
Никогда в жизни ее не били прежде. Даже мама после проказ не наказывала, а старалась объяснить суть проступка, чем вызывала безмерное удивление у соседей. Наверное, потому и выросла Люша у них такой избалованной. Потому что внукам прощаешь вдвойне, чем своим детям.
Первый удар больно обжег плечо. Запульсировало в левой руке, зажгло пальцы огнем, а потом кровь отхлынула в другое место удара — между лопаток, от которого Лена упала на ступени, больно ударяясь скулой о край. На ее пальцы падали хлопья белого снега и таяли медленно на коже. Это было последнее, что запомнила Лена, прежде чем потерять сознание от шока и боли после третьего удара, который, как ей показалось, переломил ей спину.