На осколках разбитых надежд (СИ)

В голове у Лены что-то мелькнуло при словах Айке о том, что едва ли кто из местных мог избить Клауса. И тут же вспомнилось, как Иоганн говорил о необычной торопливости Войтека, когда тот помогал немцу готовиться ко сну.
Поляк был на заднем дворе, у гаража. Что-то ковырял под капотом грузовика сосредоточенно. Лена некоторое время приглядывалась к нему, чтобы понять, участвовал он в драке в пивной или нет. На его лице не было ссадин, а костяшка сбита в кровь только одна, на правой руке, но это могла быть рана и из-за ремонта. Только при Лене Войтек пару раз защемил себе палец и грязно выругался в голос. И повторил ругательства, когда вздрогнул от неожиданности, едва услышал голос Лены.
— Зачем ты сделал это?
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — произнес в ответ Войтек, вытирая тряпкой грязные руки. Несмотря на легкий холод, он был без куртки, в одной рубашке и жилете.
— О Клаусе. Зачем ты сделал это? Это ведь был ты. Я вижу это по твоим глазам, — настаивала Лена. Войтек не стал ничего говорить в ответ. Просто прислонился к грузовику и скрестил руки на груди, глядя на нее пристально. — Айке говорит, что у него есть влиятельные знакомые. Представляешь, чем это обернется?
Она видела, что он не понимает всю серьезность ситуации. Знал ли он о том, что Катя ранила Клауса? А если знал, то почему не подумал о том, чем это грозит для Катерины?
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — повторил Войтек. — Немецкому ублюдку просто кто-то показал, что даже в своей норе он должен думать о том, что делает. Только и всего. К нам это не имеет ни малейшего отношения.
Спустя сутки, когда Клаус пришел в себя в больничной палате и заговорил, в Розенбург приехали сотрудники гестапо по работе с иностранцами. Так получилось, что именно Лена открыла им дверь, когда первой услышала звонок из холла. Потому не смогла сдержать эмоций, когда увидела черный кожаный плащ и пугающие знаки отличия. Скорее угадала в стоящем перед ней мужчине сотрудника гестапо, чем распознала по петлицам. Офицер, русоволосый и высокий, с бледным худым лицом, без какого-либо приветствия ткнул стеком в грудь Лены больно.
— Раз! Нарушение, остовка. Понимаешь меня? — Он пристально вгляделся в ее лицо, словно разыскивая что-то, а потом удовлетворенно кивнул. — Ты меня понимаешь. Пусть все иностранцы, работающие в этом доме, соберутся в… в… вот в этой комнате.
Офицер двинулся в сторону одной из гостиных через анфиладу комнат. Прошел по недавно натертому паркету, по ворсу дорогого ковра, оставляя следы. За ним двинулись остальные — трое рядовых в серо-синих шинелях. Также равнодушно, не глядя на Лену, словно ее не было вовсе.
«По сути так и есть, — подумала она в этот момент. — Кто обращает внимание на вещь?»
— Что он хочет? — прошептала на ухо Лене Урсула, неслышно подошедшая к ней со спины. — Делай все, как он хочет. Я его знаю. Уж лучше его не злить… Делай все, как он хочет, Лене…
  
Глава 20
 
Рауль Цоллер был убежденным нацистом.
В одиннадцать лет вместе со своим другом Клаусом он вступил в ряды гитлерюгенда, почти сразу же после основания организации. В тринадцать лет он дрался до крови и переломов с «красными», когда те попытались помешать раздаче листовок с призывом вступать в НСДАП. И Клаус — верный товарищ — бился вместе с ним, невзирая на преимущество юных коммунистов. Спустя шесть лет после того побоища Рауль разыскал всех «красных», кого прекрасно запомнил в тот день. Они затаились после арестов в 1933 году, когда коммунистическая партия прекратила свое существование, но их всех нашел, словно крыс в норах. Все до единого они получили по заслугам — кто-то умер в тюрьме от побоев, кто-то был застрелен при попытке к бегству во время ареста.
Ему иногда даже казалось, что кинолента «Квекс из гитлерюгенда» Ганса Штайнхоффера была снята именно про него, Рауля. За исключением того, что его отец так и не отринул жидокоммунистические идеи, за что и был арестован. Шестнадцатилетний Рауль сам сообщил о позорной партийности отца и не имел никаких сожалений по этому поводу. Новой Германии не нужны были предатели, которые уничтожали страну изнутри. Пусть даже это был его собственный отец, к его огромному стыду.
 
Ну, и конечно, его судьба разительно отличалась от героической гибели главного героя киноленты. Карьера самого Рауля началась с обычного камерадшафтсфюрера в гитлерюгенде и взлетела до невероятных высот с появлением иностранных рабочих в лагерях в Тюрингии. И пусть у него нет боевых наград, как у Клауса или у гражданина Рихарда фрайгерра фон Ренбек, но он служит Германии не менее верно, надзирая за порядком на вверенной ему территории и в трудовых лагерях, работающих на экономику Великой страны. Обо всем этом позднее рассказала шепотом, словно стены ее могут услышать, Айке. Даже она, чистокровная арийка до двенадцатого колена, боялась организации, которой свято служил Рауль. Это стало открытием для Лены.
Рауль Цоллер был убежденным нацистом, и его определенно стоило опасаться. И попадать под его внимание тоже не стоило. К сожалению, никто не мог предположить, что Рауль Цоллер будет настолько разозлен происшествием с его старым товарищем, что лично возьмет под контроль расследование его дела.
— Где третья? — деланно равнодушно произнес Цоллер, когда перед ним выстроились в ряд только Войтек и Лена. На столике рядом с ним уже лежали документы на каждого работника Розенбурга, которые тот успел пролистать.
— Она больна, — еле слышно проговорила Лена. За последние пять минут, что выделил Цоллер на то, чтобы собрать иностранных работников в гостиной, она успела подумать над десятком вариантов, как ей следует поступить. Но твердо понимала одно — показывать Катерину в том виде, в котором она была сейчас, не следовало. На ее лице без труда угадывались следы побоев. По крайней мере, тот, кто сталкивался с этим прежде, точно заметит, что несколько дней назад у нее был сломан нос.
— Она может ходить? Она заразна? — спросил Цоллер у Урсулы, которая стояла около дверей на протяжении этого разговора, не понимая стоит ли ей сообщить баронессе о приходе Цоллера или нет.
— Я не знаю, — растерянно произнесла немка в ответ, и Цоллер раздраженно поджал губы.
— Приведи ее, — приказал он Урсуле. — Если не приведешь, мне придется послать за ней одного из солдат. Я не думаю, что фрау фон Ренбек понравится, что кто-то посторонний поднимется выше первого этажа ее дома при всей ее щепетильности.
Тон Цоллера не сулил ничего хорошего. Лена уже успела хорошо узнать такой тон, когда жила бок о бок с Ротбауэром. Все они были сделаны будто с одного слепка, и их поведение будто отрабатывалось по определенной схеме.
Равнодушно. Безразлично. Будто змея сворачивается кольцами перед броском на жертву. Обманывая своим деланными спокойствием.
Лена вздрогнула, когда неожиданно из коридора донесся звук механизма, на котором Иоганн, видимо, спускался вниз. Она знала, что ему тяжело одному справляться с дверцами, и надеялась, что Урсула поможет ему, но потом вспомнила, что немка ушла по черной лестнице за Катериной.
— Позвольте помочь господину Иоганну, — попросила она Цоллера, который, к ее удивлению, кивнул головой. Но не ей разрешил выйти из комнаты, а послал одного из своих солдат, который вскоре возвратился, толкая перед собой коляску Иоганна.
— Господин Кестлин! — воскликнул Цоллер, когда Иоганна ввезли в комнату, опуская аристократическую приставку «фон». Но при этом даже не приподнялся со своего места, чтобы поприветствовать пожилого немца. Просто махнул рукой небрежно, и в этом жесте отразилось все его отношение.
— Господин Цоллер, — кивнул Иоганн в ответ. — Могу ли я поинтересоваться, по какому поводу здесь организовано это собрание?
— У нас нет секретов в нашей свободной стране, — улыбнулся Рауль. — Конечно же, можете.
Но больше ничего не добавил к этому, и в комнате установилась напряженная тишина, которой явно наслаждался Цоллер, понимая, как она действует на нервы. Особенно тем, кому было, что скрывать от него.