На осколках разбитых надежд (СИ)

Рихард замолчал, склонился к вернувшимся уже без веток остролиста собакам, чтобы проверить их челюсти, не оцарапали те случайно нежные ткани шипами. Потому не успел заметить, как изменилось на секунды лицо Лены. Значит, это не первый раз, когда Рихарду предстоит встретиться в воздушной дуэли с русскими пилотами.
— Я буду скучать по этим сорванцам, — продолжил Рихард, не подозревая, что снова создал бурю в душе Лены. — Иногда я подумывал о том, чтобы взять кого-нибудь из вахтельхундов с собой. Двух собак держать было бы сложно, а вот одну можно. У нас на аэродроме живет Брандт, терьер командира. Мы его совсем разбаловали. Знала бы ты, как он встречает меня из каждого вылета. Вернее, встречал…
Взгляд Рихарда чуть погас при последних словах, и из-за этого улыбка на его губах показалась натянутой. Он в последний раз потрепал Артига за ушами, а потом медленно поднялся на ноги, избегая взгляда Лены.
— Но это было бы жестоко — взять одного и оставить второго, правда?
— К тому же, Советы так далеко, верно? — не могла не уколоть Лена.
— Определенно, — согласился Рихард, поворачиваясь к ней и глядя на нее пристально. — Глупо отрицать очевидное.
— Может, ты мог бы?.. — осмелилась Лена озвучить то, что крутилось в ее голове последние несколько часов. Что было бы, если он остался на Западном фронте? Маленькая ядовитая мысль. А потом ужаснулась самой себе — какая разница на каком фронте Рихард будет воевать, если он — враг ее страны?
— Мог бы — что? Попросить перевод? — резко переспросил Рихард. — Я солдат своей страны и выполняю ее приказы. Поэтому я буду воевать на Восточном фронте. Ради блага великой Германии. И ты знала об этом, когда пришла ко мне сегодня ночью.
Видимо, что-то такое мелькнуло на лицо Лены, выдавая ее боль, что Рихард тут же шагнул к ней и, обхватив ладонью ее голову, прижал к своему плечу.
— Прости, я не хотел делать тебе больно, — произнес он глухо. — Если ты думаешь, что мне это безразлично, то хочу сказать, что ты ошибаешься. И именно поэтому я был уверен, что нам не следует быть вместе.
— Был? — взглянула на него Лена с надеждой.
— Теперь я ни за что и никогда не откажусь от тебя, моя лесная фея. Пока ты сама не решишь иначе, — сказал Рихард с такой нежностью, что у нее почему-то навернулись слезы на глаза. Он обхватил ее лицо ладонями, улыбнулся довольно и ласково коснулся губами ее губ. А потом снова и снова. Медленно. Нежно. Мягко. Как по глоткам пьют ароматное вино, смакуя вкус. Заставляя тем самым Лену забыть обо всем на свете, кроме того, какими мягкими были его губы, и какими слегка колючими были волосы на его коротко стриженном затылке.
Резкий звук, прокатившийся над простором озерной глади и отразившийся эхом между темных стволов парковых деревьев, заставил Лену отпрянуть от Рихарда испуганно.
— Что это? Что это было?
— Это всего лишь трещит лед, — успокоил ее Рихард, но все же выпустил ее из своих рук и даже отступил на пару шагов. — Тебе лучше вернуться в замок. Я сам приведу собак. И нам, наверное, не стоит оставаться наедине при дневном свете. Не хотел бы, чтобы нас увидели. Понимаю это головой, но руки так и тянутся к тебе…
Они улыбнулись друг другу на прощание, и Лена поторопилась прочь по аллее, то и дело оборачиваясь на него, пристально глядящего ей вслед. Всего один раз он окликнул ее, и она резко обернулась в каком-то радостном ожидании.
— Я бы хотел тебе показать кое-что в замке, — сказал Рихард. — Кое-что особенное. Не торопись к себе после того, как закончишь работу, хорошо? Я буду ждать в музыкальной.
Весь день Лена гадала, что это могло бы быть. Она видела по лицу Рихарда, что он явно взволнован, говоря об этом, потому была настолько заинтригована, что порой становилась рассеянна. И это вызывало легкое раздражение у баронессы, которая позвала Лену с приказом паковать ее чемоданы для предстоящего отъезда.
— О мой Бог! — восклицала она то и дело, наблюдая за работой Лены. — Неужели тебя не учил никто, что шелковые и кашемировые вещи нужно прокладывать бумагой? Неужели никто не говорил, что меха нужно положить в холщовую сумку, и только сверху остальной одежды? Неужели не видишь, что эта шляпка должна быть в другой коробке? О дай мне Всевышний терпения с этими необразованными русскими! Это же просто невыносимо!
 
«Терпи», — повторяла себе мысленно Лена. Нужно было только потерпеть всего лишь день. Завтра утром баронесса уедет в Берлин и не появится до самой Пасхи, как сказал Иоганн. Если, конечно, не произойдет что-то.
Но ведь и Рихард уезжает завтра — отозвалось внутри тоской при этой мысли. Чтобы в Берлине пойти с Мисси в театр или в ресторан. Самое настоящее свидание, по мнению Лены. И кто знает, чем оно может закончиться? К чему вообще может прийти все это? А потом он поедет на фронт, полетит в Советы, чтобы переломить любое сопротивление советской армии, лишить возможности переломить ход войны. Мысли, которые постоянно цепляли ее за живое острыми крючками, и снова начинала кровоточить душа.
А потом Лена встречалась взглядом с Рихардом, чувствуя на какие-то секунды, что тонет в озерах его голубых глаз, и забывала обо всем на свете, кроме него. И вспоминала его желание укрыться за высокими стенами от всего мира. Только она сама думала немного иначе при том — чтобы он был там вместе с ней, в этом укрытии. Чтобы все остальное осталось за высокими стенами, и никогда не касалось их.
Но куда было можно убежать от жестокой реальности? Никуда. Она вторгалась разговорами семьи фон Ренбек о положении дел на фронтах, об успехах и неудачах, о предстоящем отъезде Рихарда на фронт и о многом другом. Заставляя помимо воли прислушиваться к словам, пытаться понять их смысл.
— Новая модификация! — воскликнул Иоганн одновременно с тревогой и восторгом в голосе. — Это не та ли модификация «мессершмитта», из-за аварии которой наша страна потеряла аса номер один [54]?
Рихард поймал обеспокоенный взгляд Лены, которая в этот момент как раз разливала кофе и не могла не посмотреть на него при этих словах. И тут же отвернулся от нее, доставая из кармана портсигар и закуривая сигарету нарочито медленно.
— Хорошо, что мама не захотела остаться на кофе после ужина, дядя, иначе эти слова ввергли бы ее в панику. Ты же знаешь, как остро она воспринимает любую аварию, — проговорил Рихард после того, как сделал пару затяжек. — Но да, это действительно тот самый истребитель, «Густав». И именно поэтому я хочу сам перегнать его на Восточный фронт.
— Прямо с завода? Из Варнемюнде [55]? Сам? Почему не транспортом?
— Почему бы и нет? — пожал плечами Рихард. — В конце концов мне нужно привыкнуть к машине прежде, чем на ней лететь в бой. Пусть это будет так.
— Безумец тот, кто позволил тебе это! — вспылил Иоганн. — В Советах совсем другие условия. Незнакомые для посадки. Может быть лед на полосе. Зима в России не такая, что в Германии или во Франции.
— Людвиг сказал, что в Крыму совсем не так, как в остальной России, — заметил Рихард в ответ на это. — Не повезло тем, кто в центральной части застрял. Вот там — да, соглашусь, бывает хуже, чем в Финляндии и Норвегии. В Крыму же зима похожа на европейские зимы. Не думаю, что будут сложности. Обычный перегон. Даже выпускники летной школы вполне способны справиться с этим.
— Я всегда говорил тебе, Фалько, небо не прощает ошибок. А чрезмерная уверенность в своих силах приводит именно к ним. Я что-то сегодня очень устал, плохо спал ночью. Пожалуй, я последую примеру твоей матери и уйду к себе раньше, — сказал Иоганн, подавая знак Лене, что он закончил ужин, и его коляску можно было увозить из столовой.
— Пусть Катерина поможет тебе, дядя, — внезапно произнес Рихард, когда Лена уже взялась за ручки коляски. Катя, начавшая собирать посуду со стола на поднос, замерла, услышав свое имя и посмотрела вопросительно на Лену. — Я не успел толком подготовиться к отъезду и хотел бы, чтобы Лена упаковала мой саквояж.