Великий диктатор. Книга третья (СИ)

— А зачем тогда русский ледокол ждать? Сами не пройдём?
— Не в этом году. У Ханко лёд уже в двадцать дюймов. Впрочем, «Ермак» и не такой сломает. Очень удачно получилось поймать здесь русский угольный конвой для императорского флота. А то бы пришлось ждать «Боре» из Або.
  
— Дядь, а чего на шлюпках «Соломбала» написано? — указал я на проступающую из под краски надпись на русском.
— Так этот ледокол в 1901 году продали русским в Архангельск. Вот, те и переименовали. А как только мы его назад выкупили, сменили ему имя на родное.
Упомянутый дядей ледокол «Боре», сопровождавший несколько судов, мы встретили на траверзе острова Хеллсё, где он ждал прохода нашего каравана, чтобы воспользоваться пробитым путём во льдах.
Наш караван двигался неспешно, со скоростью не более шести морских миль в час, так что у меня было много свободного времени, чтобы дописать все рассказы про кота Эркки, подробно изучить наш ледокол и принять участие в судьбе моего кузена Томми.
Выяснилось, что Томми собирается уходить с резинотехнической фабрики Нокии. Причин ухода он родителям не говорил, но был твердо намерен это сделать сразу после окончания календарного года. Вот дядя Вэйка и озаботился трудоустройством сына, обратившись во время ужина за советом к деду Кауко.
Дедуля, сидевший в мягком кресле и обложенный подушками со всех сторон, на слова свояка отреагировал неожиданно.
— Точно Пяру!
— Ты это про что, дядька Кауко? — не понял старика отец Томми.
— А? Не обращай внимания! Конечно, возьму Томми. Бергрот купил химический комбинат, и нам понадобятся инженеры-химики. Американцы только наладят производство и уедут. Так что у Томми даже есть шанс возглавить этот завод. Вот только, он не в Гельсингфорсе будет, а в Сало.
— Это недалеко, — беспечно махнул рукой дядя Вэйкка. — Туда и поезд ежедневно ходит. Да и меньше соблазнов столичных.
— Деда. А чего именно в Сало? — влез в разговор и я.
— Так соблюдаю твои рекомендации, — усмехнулся родственник. — Там, недавно, закрылись две последние шахты и с работай стало очень плохо. А значит есть дешёвая рабочая сила. И на строительство и для производства. К тому же я уже выкупил территорию старой аффинажной фабрики. Там есть несколько цехов, которые…
— Стоп! — прервал я деда. — Раз там была аффинажная фабрика, что тогда добывали в шахтах?
— Эээ, — подзавис дедуля. — Не помню. Метнись в каюту и принеси зелёную папку из моего саквояжа.
Пришлось встать из-за стола и идти на поиски необходимого. Благо, пароход был небольшой и все каюты располагались рядом.
— Вот. Нашёл, — известил меня старик, когда я, вернувшись в кают-компанию с картонной папкой, сунул её ему в руки. — Срань господня! Прости Господи! — дед ругнулся и тут же закрестился бормоча какую-то молитву.
— И что ты там нашёл? — поторопил я его.
— А я тебе говорил! Это не просто Пяру, это вождь Пяру! — завёл старую песню дедуля. — Как я мог пропустить эту информацию?
— Наверное, Пяру навёл тень на плетень, — со смехом предположил я. — Так что там добывали-то? Свинец, что ли?
— Цинк, Матти! Цинк там добывали! А мы его закупаем для патронной фабрики в Швеции. Так, надо срочно выкупить те шахты.
— Ты их проверь сначала, деда. А то, мало ли. Вдруг их закрыли из-за того что руда кончилась. А ты тогда просто ямы купишь. Да и аффинаж не нужен для цинка. Там, видимо, что-то ещё добывали. Вот выгрузим мы тебя с дядей Вэйккой в Гельсингфорсе и займёшься. А сейчас сиди и не дёргайся, а то опять спину сорвёшь — а сиделки рядом и нет, — подколол я старого.
……
Гельсингфорс встретил нас сугробами и предновогодней суетой. Прибыли мы аккурат 31 декабря 1908 года. В порту нас уже встречал на больших санях мой старший брат Кауко. Который и отвез меня с дедом в наш столичный особняк. Как я ни хотел встретить праздник дома, в Яали, но — не получилось.
По приезду меня сразу облепили племянники и племянница. Оказалось, Ээро Эркко уже издал мою повесть «Неверленд» на финском. И малолетние родственники принялись меня пытать по поводу дальнейшей судьбы Питера Пена. Мальчишек в первую очередь интересовало — найдёт ли Питер свою тень, а племянница переживала за крокодила, который проглотил часы. Еле отбился от них. Принял горячую ванну, пообедал и завалился на часик подремать у себя в комнате-башне. И проспал до позднего утра нового года.
— Матти! Вставай! Хватит спать! Как лёг вчера, так и спишь уже почти сутки, — разбудил меня брат.
— Как сутки? — подорвался я, так как у меня в планах было уехать из столицы на вечернем поезде. — А чего же не разбудили?
— Ян не дал. Сказал, что диктатор устал, пусть выспится. Ха! Да ты же не знаешь. Он же, летом, пока гостил у вас на хуторе, твоим пионером стал, — хохотнул братишка. — Давай-давай, поднимайся. Там Эркко с Свинхувудом ко мне приехали, а теперь и тебя требуют. И, с Новым Годом, мелкий! — не забыл поздравить Кауко.
— И тебя, крупный! — сел я на диване, на котором и заснул, и потёр лицо руками. — Сейчас спущусь, только умоюсь.
В кабинете брата, кроме него самого, Пера Свинхувуда и Ээро Эркко, присутствовали ещё и члены аграрной партии, Александр Филандер и Густаф Каллиокангас. Которые во главе с Эркко о чём-то жарко спорили с главой партии профсоюзов Финляндии. А ещё, у Свинхувуда был шикарный бланш на всю правую половину лица.
Неосторожно хлопнул дверью, и вся компания, прекратив спор, уставилась на меня.
— Добрый день, господа. С праздником вас всех, — первым, как и требовали приличия поздоровался я.
— А вот и наш герой пожаловал, — воскликнул Ээро Эркко и полез обниматься.
С остальными просто поручкался, а у Свинхувуда поинтересовался:
— Дядя Пекка, неужто они вас уже и побили? Или это Йоулупукки вас наказал за то что плохо себя вели? И о чём спор?
— Ха! Нет! Это я неудачно с детьми покатался на Рождество с горки, — потрогал он пальцами синяк. — А спорим мы о новой забастовке.
— Странно. В газетах про это вроде ничего нет, — удивился я. — Или только планируете?
— Да дело в том, что мы ничего не планируем, — расстроенно махнул рукой глава профсоюзной партии. — Раскол у нас планируется и забастовка следом.
— А поподробней? — заинтересовался я, попутно притягивая к себе маслёнку и блюдо со сдобой. — Кауко, налей кофе, — подвинул к брату чистый стакан в подстаканнике.
— Сейчас, схожу, закажу. Здесь уже ничего нет, — заглянул в стоящий рядом с ним кофейник брат. — Господа? Кому чего заказать? Чай, кофе?
— А шампанское кончилось? — пьяненьким голосом спросил Александр Филандер.
— Шампанского нет. Зато есть норвежский аквавит. Тесть привёз. Нести?
— Неси, Кауко. И закуски прихвати.
— И мне тогда, брат, чего нибудь горячего закажи. А то я не ужинал и не завтракал ещё, — поддержал я Филандера. — И про кофе не забудь.
Пусть они сами давятся норвежским картофельным самогоном, а я ещё маленький.
— Так что там с расколом? — напомнил я Свинхувуду о нашем прерванном диалоге.
— Да не все довольны переходом на почасовую оплату. Не всем промышленникам это по душе…
— А на селе, наоборот, недовольны, что минимальную почасовую не сделали обязательной по всему княжеству. Наёмные работники жалуются, что хозяева платят как хотят, — перебил Свинхувуда абсолютно трезвый Густаф Каллиокангас. — А вот если бы закон был, то тогда хозяину, хочешь не хочешь, а пришлось бы платить семнадцать пенни в час за выполненную работу.
— Если бы ввели как обязательную меру, то всем хозяевам на селе пришлось бы официально, через уезд оформлять своих работников. Договор заключать. А значит, показывать сколько у тебя есть денег. Многие же скрывают свои истинные доходы, — вступил в спор и Ээро Эркко.
— Так проведите через парламент закон о минимальном размере оплаты труда. Дядя Ээро! Мы же с тобой это обсуждали в Лондоне! Вспомни законы Уинстона Черчилля! Сразу после закона о шахтах, который принял английский парламент, он внёс закон о профессиональных советах, в котором предполагается введение минимальной оплаты для городских рабочих. А в нашем случае надо это просто распространить на всё княжество.