Тернистая звезда (СИ)
– Я слышал, на Норге проводятся собственные исследования управляемого синтеза. Они не вполне успешны?
– Напротив, очень успешны, – подхватила Астер, не переживая о разглашении тайн своей родины. – Там и планетарная установка есть, и орбитальная. Ещё со времён терраформирования. Но вот информация о компактном варианте синтеза, который на корабле можно осуществлять, дошла до нас в очень общих чертах. На Норге тоже были Тёмные Века, знаешь ли. Хотя и несколько иные, чем в других первичных колониях.
Разговор, который Джегг завёл главным образом для того, чтоб наслаждаться звуком голоса Астер, приобрёл интересный оборот.
– Норги терраформировали новую, не пригодную для жизни планету?
– А что, по-твоему, пригодные для жизни планеты под ногами валяются? – фыркнула Астер, удивлённая несвойственной священнику непонятливостью. – Я думаю, все первичные колонисты так и поступали. Большой Пёс вот этот явно терраформирован. Но большинство аборигенов об этом уже не помнят. В отличие от Норга.
– Для подобных преобразований нужна бездна энергии, – с сомнением сказал Джегг. – Даже при освоении термоядерного синтеза…
– Вот у этих, – Астер сбросила сандалии и влезла на каменный парапет фонтана, (судя по статуе в центре, водоём священный), – проблем с энергией точно не было. Не природный камень, эльгецитовый кварцит. Его из кремниевых соединений в синтезаторе собирают. Отличный материал. Стойкий к перепадам температур и влажности, долговечный.
Девушка демонстративно шлёпнула босой ступнёй по лестнице, ведущей вниз, в чашу. Лестница широкая, для паломников организована. Вот только что-то не видно ни одного.
– Ой, тут рыбки! – Астер осторожно, стараясь не поскользнуться на поросших водорослями камнях, спустилась в самую купель. – А-а! Они меня немножко покусывают! Щекотно!
И Джегг забыл и о терраформировании, и о тайне термоядерного синтеза, потому что его собеседница снова взобралась на парапет и теперь ловила ногой воду, которую из раковины изливал древний бог.
Он думал лишь о том, что у неё изящные маленькие ступни. И нежная, мягкая кожа даже на ногах. Хотелось поймать губами этот шаловливый пальчик, разбивающий падающую строгой дугой струю на мелкодисперсный радужный водопад. И стоило священнику это желание осознать, как грудь сдавило болезненным спазмом. Он судорожно пытался вдохнуть воздух, но вместо этого вдохнул прошлое.
***
Она не была женой диктатора. Даже официальной любовницей не была. Но родила ему четверых детей. И предпочитала, чтоб её называли Госпожа.
Уже не очень юная, но всё ещё свежая. Изящная, гибкая. Бывшая спортсменка. Джегг знал, что она продолжает тренироваться до сих пор. Но никогда уже не будет выступать.
Обратить на себя её внимание было легко. Её желания просты и понятны. Ими легко управлять. Он знал, чего она хочет, раньше, чем она сама. И подталкивал к нужному решению вздохом, взглядом, поворотом головы – так, чтобы все идеи она считала зародившимися в её собственной голове.
Чтобы её охрана не беспокоилась, ему связали руки за спиной. Не символически – пластиковыми стяжками. Лишь сверху повязали белый шифоновый шарф. Как будто это просто игра.
Такой же шарф повязали ему на глаза. Не сразу, дали насмотреться, как Госпожа лежит на кровати с раздвинутыми ногами, запустив руку в кружевные трусики.
Он знал правила. Технически это не должен быть секс. Он должен всего лишь помочь даме раздеться. Снять вот эти кружевные трусики. Губами, зубами, языком – как угодно. Как Госпоже угодно.
Он встал на колени и мягко, наощупь, начал поиски.
Было бы проще, если б она так не извивалась. Но женщина просто билась в экстазе от прикосновения его губ. К внешней стороне бедра. К внутренней. К животу.
О, у неё был красивый живот. Плоский и упругий.
Она кончила, когда он стянул насквозь мокрые, свернувшиеся в тугую верёвочку, трусики до уровня колен: это породило у неё ощущение скованности, как будто её ноги связаны, так же, как его руки.
Джегг порадовался, что в момент пика, он не прикасался к ней. Отдачей эмпата накрыло и так.
Отдышавшись, Госпожа сбросила на пол истерзанное бельё. И развязала мальчику глаза. Он был так хорош! Хотелось, чтоб смотрел на неё. С восхищением.
У него был странный взгляд. Какой-то… пустой?
Чуть приподнявшись, она погладила его ногой, проверяя, есть ли эрекция. Удовлетворённо улыбнулась. Подползла к нему и погладила снова, на этот раз – ладонью. Было в этом что-то упоительное: ласкать мужчину, который хочет тебя, но не может взять. Она повернулась к нему спиной, сползла вниз, встала на четвереньки и тёрлась о его пах ягодицами, пока он не застонал. Обернулась убедиться, что на светлых брюках расплывается влажное пятно. Она ощутила такое упоение властью, что тело пронзило электрической волной наслаждения.
Теперь он смотрел не неё исподлобья, сквозь падающие на глаза пряди тёмных волос. Смотрел не то с мольбой о чём-то высоком, не имеющем отношения к движениям липких от пота и возбуждения тел, не то с невыразимой просьбой его за что-то простить.
И ей вдруг стало стыдно. Да какой он мужчина? Юный мальчик, вон, редкие волоски едва прикрывают верхнюю губу. Он едва ли старше, чем она была, когда её в первый раз… когда…
– Хочешь пить? – спросила она ласково.
– Да, – у него в горле в самом деле пересохло.
Она достала из ведёрка со льдом запотевшую бутылку, вскрыла её, налила в бокал, поднесла к его губам, но… тут же отставила в сторону, рассмеявшись.
– Значит, будем тебя поить!
Она заставила его опуститься ниже, так что он сел на пол. Она же, напротив, встала на кровати, и пустила струю вина вдоль своей обнажённой ноги.
– Пей!
Его губы обхватили изящный напедикюренный пальчик. И он начал пить.
В следующий раз (а он последовал весьма скоро), ситуация повторилась. Он стоял на коленях с руками, сведёнными за спиной, и повязкой на глазах. Но правила игры, установленные ею же, Госпожа решила изменить. Бельё она сняла сама.
Он понял это сразу. По резко обострившемуся терпкому запаху её предвкушения. Но виду не подал. Так же, как в прошлый раз, он начал слепые поиски. Но на это раз читал стихи.
Все выплакать с единственной мольбою –
люби меня и, слез не отирая,
оплачь во тьме, заполненной до края
ножами, соловьями и тобою.
Всхлипнув, она приподнялась и, обняв его за шею, направила в ложбинку груди.
Его губы, повинуясь её мягкому принуждению, продолжали шептать:
И пусть на сад мой, отданный разбою,
не глянет ни одна душа чужая.
Мне только бы дождаться урожая,
взращённого терпением и болью.
Он спускался всё ниже. Когда его язык ласково, чуть неуверенно, коснулся её пупка, она застонала и требовательно закинула ноги ему на плечи, сокращая расстояние до желаемого.
Любовь моя, люби! – да не развяжешь
вовек ты жгучий узел этой жажды
под ветхим солнцем в небе опустелом!
Его губы послушно нашли укромную складочку, обильно орошённую солёной влагой. И смяли её, продолжая артикулировать:
А все, в чем ты любви моей откажешь,
присвоит смерть, которая однажды
сочтется с содрогающимся телом.*
*Федерико Гарсиа Лорка
Эмоциональная волна от её оргазма была такой силы, что Джегг в самом деле содрогнулся. И едва не умер.
Столько раз и так прикасаясь к этой женщине, он знал про неё всё. Про отсутствие выбора. Про одиночество. Про жадные поиски удовлетворения, хотя бы физического. Молодому священнику было бесконечно жаль её. Он хотел бы помочь ей. Хотел бы освободить от зависимости, от страха, от бесконечных унижений.
Но не мог. Сдерживать рядом с ней приходилось не только желания мужского тела, но и порывы души священника. Проповедь ей читать нельзя. Потому что диктатор, подмявший под себя пять звёздных систем, никого к себе не подпускал. Лишь очень-очень изредка одаривал деньгами или привилегиями протеже самки, родившей ему детей. Детей – наследников, диктатор ценил.