Да здравствует жизнь!
– И даже не скажешь, что надо все отменить?
– Нет, потому что я, наоборот, считаю, что тебе полезно с кем-нибудь поговорить.
Вот оно что!
– Правда?
– Конечно. То, что ты себя не любишь, выше моего понимания, и я никогда не знаю, как тебя утешить. Профессионал лучше поможет тебе в этом разобраться, чем я. Но что я точно знаю – ты аппетитнее булочки с шоколадом!
А Элиотт, между прочим, их обожает, так что это о чем-то говорит!
– Ты такой милый.
– Нет, просто честный. Вот, попробуй.
Он протягивает мне деревянную ложку, покрытую оранжевым соусом. Кулинарный оргазм…
– Объедение!
– Курица, курага и миндаль.
– Божественно! Ой, эти маленькие картофелинки такие красивые, ты, наверное, замучился их чистить… – дурачусь я, показывая на салатницу, полную кускуса.
Он шутливо закатывает глаза, накрывает блюдо с тажином, ставит его в духовку и вытирает руки о фартук.
– Я налил нам в гостиной вина – выпьем, пока охлаждается шампанское. Будешь переодеваться?
Я опускаю глаза на свое платье – оно еще влажное от пота.
– Да. Приму душ и присоединюсь к тебе.
В квартире две ванных: моя, смежная с нашей спальней, – там огромная ванна-джакузи, раковина и зеркало, окруженное лампочками, – а другая – с душем, стиральной машиной и сушилкой – Элиотта. Он устроил ванную в прачечной, потому что не хотел будить меня по утрам. Сам он встает очень рано, а я сплю, как сурок, и честно это признаю.
Забавно, но в некотором смысле мы – полные противоположности. Я брюнетка, а он рыжий. Он высокий, я маленькая. У меня карие глаза, а у него волнующе-голубые. Он стройный, а я толстая. Он уравновешен и спокоен, а я нетерпелива. Ему медведь на ухо наступил, а у меня хороший слух. Он бережлив, а я транжира, и так до бесконечности. У нас сотня различий, но именно благодаря им наша пара не распалась за семь лет.
Элиотт – моя опора. Без него я могу идти, но с ним я бегаю, и если мне случится упасть, он меня поднимает. С Элиоттом я имею право быть собой и проживать каждую эмоцию. Я могу смеяться, плакать, кричать, порой переходя границы. И он никогда меня не осудит. Я часто говорю ему, что из нас двоих он – лучшая половина, а он в ответ лишь улыбается; Элиотт слишком скромен, чтобы зазнаваться от моих комплиментов.
Я раздеваюсь и принимаю душ, который уже давно заслужила. В офисе сломался кондиционер, и придется ждать несколько недель, пока его починят. Большинство моих коллег, кажется, хорошо переносят жару, их устраивает и слегка приоткрытое окно, а меня – нет. С тех пор как я достигла определенного веса, у меня стали опухать лодыжки, ноги превратились в тумбы и началась одышка; но думаю, что больше всего меня подтачивают усилия, которые приходится прикладывать, чтобы все это скрывать.
В результате я ношу длинные платья на подкладке, чтобы они не просвечивали, избегаю коротких рукавов, задыхаюсь в не подходящих для сильной жары шмотках. Мои лишние килограммы навязывают мне кучу правил и отравляют жизнь. Это факт. Не припомню случая, когда, подшучивая над собой, я бы не прошлась по своему весу или фигуре. Элиотта это расстраивает. Если бы только я могла увидеть себя его глазами…
Я долго стою под душем. Вода почти холодная. Боже, как приятно! Я массирую струей ноги, жесткой мочалкой стараюсь разогнать кровь, промываю волосы, которые, не успев высохнуть, сразу начинают виться, и когда выхожу из ванной, завернувшись в одно полотенце и обернув голову другим, то обнаруживаю на кровати подарочный пакет от «Ля Фе марабуте» [4]. Я морщусь. Когда я еще не весила столько, сколько сейчас, это был мой любимый магазин – в нем можно было найти все, что мне нравится. Но я уже давно туда не хожу, там совсем нет вещей больше 44-го размера [5], да и те исчезали раньше, чем я успевала переступить порог магазина.
Это закон маркетинга: если марка производит одежду для худых, то выглядит в глазах ее покупательниц более элитной. Но что остается толстым? А им просто надо похудеть, или пусть покупают одежду в интернет-магазинах.
Я открываю пакет и обнаруживаю в нем платье в стиле ампир [6] цвета берлинской лазури. Приподнимаю муслин и вижу подкладку, через которую не будут просвечивать мои телеса. Элиотт хорошо меня изучил… Ткань вышита пестрыми цветочками, платье в форме трапеции – воздушное и достаточно широкое. Должна признать – оно великолепно, но есть один подвох, и я уже даже без примерки знаю, что не буду его носить. Рукава – короткие и с широкой проймой – едва прикрывают подмышки и почти прозрачны. Они не спрячут мои толстые, рыхлые руки. Я не смогу выйти на улицу в таком виде, а в кардигане буду выглядеть еще толще… Печально.
Ладно, нельзя быть неблагодарной, я надену его, но только сегодня вечером, Элиотт ведь этого от меня ждет.
Я надеваю платье через голову, чувствуя, как легко оно скользит по моей коже, ни на мгновение не застревая на спине где-нибудь на уровне подмышек. Ладно, оно мне впору, но уродину все равно не сделать красавицей.
Я смотрю на себя в зеркало и показываю ему язык: долгие годы я считала, что зеркало стройнит, но теперь ему не удается меня обмануть. Глаза бы мои его не видели.
Я торопливо сушу волосы, закручиваю их в пучок, добавляю мазок блеска на губы, на щеки – румяна и выхожу к Элиотту.
Он задернул шторы, создав в комнате полумрак, накрыл на стол, включил музыку и зажег свечи. Именно при таком приглушенном свете я чувствую, что выгляжу лучше всего. Элиотт это знает, я практически никогда не показывалась ему обнаженной при свете дня. Он все продумывает заранее, особенно если это касается меня.
Мой мужчина выглядит счастливым, и, встретив его взгляд, я понимаю: несмотря на все то, что я думаю о себе сама, ему действительно нравится то, что он видит. Держу пари, что в платье я пробуду недолго.
– Спасибо, оно очень красивое, – говорю я ему с улыбкой, – а у меня даже нет для тебя подарка…
– Конечно, есть, ты же купила шампанское. Что может быть лучше?
Но тревога меня не отпускает. Вечная история, я опять в сомнениях.
– Все нормально? – спрашивает Элиотт.
Разглаживаю руками складки на платье; кажется, я покраснела.
– Я красивая?
Мышь не могла бы пропищать тише.
Элиотт молчит, но у меня складывается ощущение, что мои слова его распалили. Он подходит, не отводя от меня взгляда, и целует в шею, а потом слегка касается губами уха.
– Красивая – не то слово…
Я смеюсь – как всегда, когда он говорит мне подобные вещи. Сейчас мне хочется ему верить.
Он все чаще касается меня губами, показывая свой интерес, и… мое платье летит на пол.
Надо было делать на это ставку.
Глава 3
– Марни, вы закончите отчет Вильроя, прежде чем уйдете? Надо обязательно отправить сигнальный экземпляр завтра до десяти утра!
Я смотрю на часы: 19:00. Я должна была уйти пятнадцать минут назад… Даже два часа назад, ведь сегодня пятница.
Я кричу начальнице из-за перегородки нашего опенспейса:
– Я наверху!
Нас осталось двое, остальные уже покинули корабль.
– Окей! Смартфон у меня с собой, если понадоблюсь, отправьте мне мейл.
Наступает пауза, потом я слышу, что она поднимается ко мне.
– Вы ведь закончите, правда? – уточняет она, появляясь из-за перегородки.
Ана Пюисгар – основательница агентства «Поговорим о красоте», и то, каким оно стало, – исключительно ее заслуга. Высокая и стройная, с коротко подстриженными седыми волосами, она в свои шестьдесят лет почти такая же спортивная, как и в тридцать, и в ней столько энергии, что от одного взгляда на нее у меня начинается одышка.
По Ане сразу ясно, что она может покорить любую вершину, невзирая ни на какие трудности.
Нас здесь работает пятеро: Жанин – секретарша, Сандрин – бухгалтер, Берни – наш графический дизайнер и единственный мужчина в команде, Маржори – редактор, работающая удаленно из Парижа, и я, плюс время от времени стажерка. И все мы часто задаемся вопросом: какое же у Аны было детство, если она выросла такой напористой и одержимой успехом? Она не признает поражений и похожа на самый настоящий вечный двигатель, если только двигатели бывают утомительными и с непримиримым характером.