Взята (ЛП)
Мы только что добрались до самой Венеции, и ее глаза расширяются, как блюдца, когда она все это видит и понимает. Сейчас лето, а это значит, что одна часть плавучего города будет переполнена туристами.
Меня поражает, что люди преодолевают сотни миль в течение нескольких часов и дней, никогда не покидают крошечную часть Венеции со всеми ее торговцами, продающими бесполезные безделушки, шумом и запахом тысячи людей, фотографирующих грязных голубей на площади, гондолу с поющим гондольером. Гребанные ловушки для туристов. То, что они «видят» - это не Венеция — по крайней мере, не моя Венеция.
— Я думала, тут будет больше людей, - говорит Хелена, когда мы высаживаемся.
— Есть. На другой стороне. Это район Каннареджо. Это лучшая сторона, без толп туристов. Я не очень-то люблю людей.
— Это шокирует, - она останавливается и поворачивается ко мне.
— Не будь выскочкой. Иди сюда, - она уже уходит, отвлекшись.
Прошла неделя с тех пор, как она была с нами на острове, и я должен был привезти ее сюда раньше. Надо было сделать это в тот день, когда она приехала.
— Я хочу посмотреть церковь, - кричит она через плечо.
— Мы сможем увидеть ее после.
— Это всего на несколько минут. Я хочу зажечь свечу, - и она идет впереди меня, следуя за двумя монахинями к маленькой деревянной двери сбоку от старой церкви.
— Ты когда-нибудь начнёшь слушаться? - я подошёл к ней и взял ее за руку, когда догонял Хелену. Я провожу ее за угол и веду к ступенькам входа, - Вот.
— О, - она смотрит на него снизу вверх. Это прекрасная церковь. Большинство церквей Италии таковы, и особенно в Венеции, хотя я предвзятый, так как это мой дом. Религия является важной частью итальянской культуры — по крайней мере, для большинства людей.
— Спасибо, - говорит она.
Мы входим, моя рука у нее на пояснице, ее каблуки стучат по каменным ступеням. Одежда, которую я заказал для нее, пришла, и сегодня на ней серая юбка, белая блузка с короткими рукавами и темные туфли-лодочки. Когда я сказал ей, что мы сделаем, она выбрала самый мрачный наряд, который смогла найти.
Мягкий аромат благовоний витает за пределами церкви. Мы подходим к дверям, и я открываю одну только для того, чтобы эта ярость пробудила мои чувства. Мы заходим внутрь, и она останавливается. Я тоже.
Здесь царит тишина, что-то редкое и уникальное для церквей. Даже если идет месса, и сотня верующих на скамьях, и орган гремит готический гимн, под ним царит тишина. Здесь и сейчас, то, что я не только слышу, но и чувствую глубоко в своих костях, до мозга костей.
Я точно знаю день, когда перестал верить в Бога. Это было не тогда, когда умерла моя мать, а в тот день, когда я узнал, что церковь отвернулась от нее. Она, которая проводила на коленях в молитве больше времени, чем кто-либо должен.
Я был совсем маленьким, когда она умерла. Слишком молод, чтобы испытывать гораздо меньше, чем столько печали. По крайней мере, так думали люди. Но я все видел, все слышал и все запомнил.
Только много лет спустя я понял, почему все так злились на нее. Я не понимал, почему мой отец вдруг отвернулся от церкви. Я был даже тогда, когда отец наконец сделал это, и тогда я тоже «отвернулся». Наконец-то я понял в чем была причина проклятия моего отца нашему священнику за то, что он не похоронил ее. За то, что отказался даже отслужить мессу за ее душу.
Но католики ведут себя странно, когда дело доходит до самоубийства.
— Я подожду снаружи, - говорю я хриплым голосом. Хелена удивлена, но я поворачиваюсь и ухожу, ничего не объясняя.
Я не хочу быть там. Хочу смыть запах благовоний со своей одежды, с волос. Моя мама говорила, что это запах, который любит Иисус, вот почему он всегда горит. Это имело для меня прекрасный смысл, когда я был маленьким. Теперь у меня выворачивает живот, когда я выкапываю воспоминания, которые лучше оставить похороненными.
Пятнадцать минут спустя я наблюдаю, как она толкает тяжелую дверь и выходит наружу. Она улыбается, когда замечает меня, чего я не ожидаю. Но, может быть, она тоже этого не ожидает, потому что несколько мгновений спустя она хмурится.
— Ты красивая, когда улыбаешься, - я беру ее за руку, - На самом деле я не стремлюсь к хорошеньким, - я пожимаю плечами.
— Я всегда хотела побывать в Венеции, но не так. Не для этого, - говорит она.
— Это не займет много времени. Контора моего адвоката находится всего в нескольких кварталах отсюда, а потом, если ты будешь хорошо себя вести, я приглашу тебя на ланч.
— Вау, правда? - спрашивает она, прыгая передо мной, подражая взволнованному ребенку, - Ты тоже купишь мне эскимо, если я буду хорошей маленькой девочкой? А? Сделаешь это? - она наклоняет голову и встает в очередь рядом со мной, - Придурок, - бормочет она себе под нос.
— Нет, никакого эскимо для тебя, - я беру ее за руку и прижимаю к себе, - Я планировал дать тебе еще что-нибудь пососать, но если ты не будешь осторожна, то вместо этого получишь его в задницу.
Она бросает на меня взгляд краем глаза, и я почти вижу имена, которыми она называет меня внутри. И это прекрасно, до тех пор, пока мне не придется их слышать.
— То время на посту не сильно повлияло на твое отношение, не так ли? - спрашиваю я, когда мы поворачиваем за угол и, к счастью, скрываемся от солнца. Здесь теплее, чем на острове. Должно быть, это все кирпичи. Просто поглощает тепло.
— Мое отношение просто прекрасное. Я не называла тебя инбредным с тех пор, как ты так любезно просветил меня об особенностях, не так ли?
— Ты быстро учишься, когда тебе выедают твою киску.
— Господи. Почему ты такой грубый? - я бросаю на нее взгляд.
— Некоторые женщины находят грязные разговоры горячими.
— Я не знаю. Я думаю, это зависит от того, насколько хорош грязный болтун.
— Туше, - я останавливаюсь, - Дай мне складной нож, который ты взяла из моей комнаты. Это тебе на заметку.
Судя по выражению ее лица, она не думала, что я это замечу.
Это, или она думает, что я глупый.
— Ты украл его у меня первым. Я просто забрала то, что принадлежало мне с самого начала.
— Просто будь с ним осторожна. Я не хочу, чтобы ты причинила себе боль, Девочка Уиллоу.