Наследница чужих богов (СИ)

Рэм проследил за реакцией халифа, отметив, что тот также, как и он, в первую очередь считывает эмоции и мысли послов. В особенности, представителя Калмирской империи — одного из главных оппонентов Диара на международной арене. Первозданная дикость варши произвела впечатление даже на него. Спокойствие сохранил, вида не подал, не отшатнулся, но сердце немолодого калмирца едва ли не выпрыгивало из груди.
  
В то же время Йуаддарин почти трясло. Рэм сдержался, не стал вмешиваться и помогать советнику, но смотреть на Мару без внутренней тревоги было невозможно. Растерявшись окончательно, женщина совершала одну ошибку за другой. Занималась не тем, чтобы найти подход к противнику, приструнить, лишь лихорадочно подлатывала все новые дыры вокруг пленницы. Безрезультатно, постепенно уступая.
Варши рвалась из капкана, как разъяренная кошка, готовая отгрызть себе конечность. Умереть. Но задуманное халифом представление оборвалось так же внезапно, сколь эффектным было его начало. Все стихло: ветер, крики, дрожь стен.
Взъерошенная, с безумными, бегающими вокруг глазами, невольница тоже остановилась. Еще не веря в случившееся, попыталась высвободиться вновь, но вместо этого резко выгнулась дугой. В образовавшемся безмолвии раздался отчетливый хруст костей, ее удушливое мычание. Секунда, и переломанное тело воспарило над полом, смиренно последовав в сторону тронного возвышения, к прежнему месту, ногам правителя.
К этому моменту на Маре практически не было лица. Советник побледнела, до крови закусив губу.
Скользнув по ней взглядом, халиф бросил.
— Вы, как всегда, принимаете все близко к сердцу, Йуаддарин. Оно у вас слишком нежное. Ни к месту, моя дорогая.
На щеках советника проступил болезненный румянец. Мара что-то пролепетала, закончив положенным «мой халиф», но Давир I уже позабыл о ее существовании.
Он опять возвел к небу руки. Так, чтобы присутствующие видели раскрытые, направленные вперед ладони. Поверх них, срастаясь с кожей, бежала не просто энергия, сила Всевышнего. Всполохи складывались в линии и завитки, неизвестный ни в одном уголке ни старого, ни нового мира язык. Глас Бога. Живые письмена. Главное доказательство избранности халифа Единым.
Давир сомкнул веки, погружаясь в собственную силу, и Рэм косвенно прочувствовал на себе отголоски мыслей загнанной в угол варши, ее боль. За короткое утро сегодняшнего дня эта тварь успела побывать при нем разной: величественной и униженной, хитрой, безрассудной, отчаянной, но уж точно не обреченной. Он еще не видел в ней страха. И предположить не мог, что одержимые способны так бояться.
Ее тело забилось, на губах выступила кровавая пена, но внутренние увечья пленницы, недоступные обычному взору, оказались гораздо ужаснее. Настолько, что Рэм впервые отмерил ей если и не сострадания, то скорой смерти.
Наверное, он даже ее жалел.
Варши уже сдалась. Уже оголила разум, но халиф не торопился отпускать пленницу. Лишь выжав прокаженную душу до капли, он открыл глаза, вновь обратившись к Маре.
— Теперь постерегите ее, дорогая. Да не тряситесь так, она вас больше не укусит.
На том правитель кивнул первому галеату, Батхиру, без слов отдав распоряжение. И, более не отвлекаясь на хрипящую подле тронного возвышения женщину, громко произнес.
— Мы не позволим ночи осесть в наших сердцах, затмить свет!
Давир I поднялся на ноги и его примеру тут же последовали остальные.
— Пусть горе текущего укрепит нашу веру и решимость, не омрачит путей Единого. Знание того, что даже тень на землях халифата не уйдет от божьей кары. «Так дано нам узреть воздаяние глазами своими». Разумом. Душой.
И покаянием станет возмездие, наша ему благодать. Скоро… Скоро, братья мои.
Давир торжественно поднял подбородок, сделав паузу.
— Сейчас же, милостью неба, давайте начнем великий адхидэ, этот Совет!
…
Правитель звучно ударил в ладони, знаменуя открытие.
Дальнейшее уже мало чем отличалось от регламента прошлогодних заседаний. Первый день большого Совета всегда проходил в поверхностных обсуждениях, приветствиях, подношениях, взаимных обменах любезностями между Диаром и гостями собрания. Вместо значимых слов лилась вода, приторно горчила лесть, пустым звоном гремели ничего не стоящие клятвы.
Но сегодняшнее открытие Совета обещало войти в историю.
Один за другим брали слово наместники систем халифата, послы иностранных государств, первые министры, несколько не покинувших зал в знак траура служителей тарикон, муфтириев Пути, представители разных народов Диара. Желающим не было конца, но, если их и слушали, то едва ли ловили смысл.
Ближе к вечеру, когда открытие должно было плавно перейти в отмененный из-за случившегося прием, напряжение в стенах Совета достигло точки кипения. Все ждали. Кульминации. Крови. Обещанной халифом кары.
Давир же осознанно медлил.
Рэм видел, что в соседнем небольшом помещении уже более часа ожидают сигнала личные телохранители халифа — хэйдэры. Что они успешно выполнили переданное через Батхира поручение правителя и тайно вернулись во дворец. Не с пустыми руками. С собой хэйдэры привели по меньшей мере четверых отступников, но был ли среди них дарх, тот, кому служила варши, в этом Рэм пока что сомневался.
Когда до официального завершения первого дня осталось не больше сорока минут, халиф позволил очередному выступавшему закончить речь, после чего без предисловий подал знак Батхиру.
Уставшие и голодные, вымотанные надобностью постоянно держать не только спину, но и лицо, присутствующие заметно оживились. Заерзали на местах, потянули шеи вперед, зашептались, как-то разом позабыв о приличиях.
В зал совета беззвучно хлынула черная масса хэйдэров. Телохранители халифа сами по себе производили впечатление: высокие, со скрытыми лицами, каждый по уровню силы не ниже галеата. На их фоне взятые под стражу отступники смотрелись жалко. Заключенные сгорбленно перебирали ногами, свесив головы и лишь украдкой посматривая перепуганными глазами то на публику, то на своих конвоиров. Встречаться же взглядам с правителем, тем более открывать рот, никто не осмеливался.
Рэм узнал одного из них. Мадэхи. Кемуриец с леварскими корнями. Крупный торговец, глава своего дома. На дарха он не тянул, но внешность редко говорила правду. Еще меньше подозрений вызывали сутулившаяся рядом жена торговца — хавирка, и двое его дочерей. Юных, не достигших возраста зрелости.
Глава дома слабо держался, женщина же была близка к обмороку. Даже слепой заметил бы сковавший ее тело ужас, тревогу не за себя или поникшего супруга. За детей.
Не сдержавшись, она рванулась к трону.
— Милостивый, сжалься! — ее тут же перехватили хэйдэры. — Единым прошу!
Хавирка подавилась собственными словами. Невидимая сила в мгновение лишила каждого из них голоса, воли, возможности двигаться. Только глаза, затравленные, слезящиеся, отражали то, что творилось внутри.
Халиф медленно покачал головой. По-отечески растянул губы, но в улыбке не было ни тепла, ни отцовской терпимости.
Рэм давно разгадал его замысел. Подготовленная публика жаждала зрелища, впрочем, получивший от присутствующих то, что ему требовалось, Давир не намеревался более внимать желаниям толпы. Все закончится быстро. В тишине…
— Мой халиф!
К нему севшим от волнения голосом обратилась Йуаддарин.
Момент был упущен. Давир недовольно выдохнул, холодно посмотрев на скамью ал-шаиров.
— Да, советник.
Йуаддарин вздрогнула, но попыталась говорить с уверенностью.
— Мадэхи — старинный кемурийский род, мой халиф. Перед вами его последние представители. С их смертью династия прервется, потому прошу милости для детей. Они юны и не должны нести ответ за родителя.
Давир наигранно свел брови к переносице.
— Советник Йуаддарин, правильно ли я понимаю, что вы просите для них милости от Единого?
— Да, мой халиф.
Правитель прошёлся пальцами по подлокотникам трона.
— Нежное сердце. Но, кто осилит тяжесть вашего милосердия? — он внимательно обвел взглядом скамью малого Совета, остановившись на Рэме.