Наследница чужих богов (СИ)

— Советник Алман.
Рэм напрягся, на что отчим довольно прищурил глаза.
— Да, мой халиф.
— У вас одного из присутствующих имеется подобный опыт. Не желаете ли взять этих девочек в свой дом. — тонкие губы отчима насмешливо дернулись. Происходящее явно доставляло ему удовольствие. — Дать им покровительство. — он хмыкнул. — Может быть, и свое имя?
— Нет!
— Я согласна, — негромко заметила ал-шаира.
  
Правитель сделал вид, что не расслышал.
— Милостивый, позвольте. — ал-шаира быстро поднялась, сделав несколько шагов в сторону халифа. — Я возьму опеку над этими детьми. И я готова… Ох!
Йуаддарин резко отшатнулась, заметив скрытое: тысячи острых игл силы, возникшей вокруг четверых отступников. Мадэхи тоже уловил перемены. Глухо завыл, вгрызаясь зубами в невидимый кляп во рту.
— Мой халиф, прошу, — хрипло прошептала ал-шаира, но закончить фразу не успела.
Давир не сделал ни движения, никак не изменился внешне. Тонкие иглы вторили его спокойствию: плавно проникая в плоть, разрушая, отсекая жизнь. Слишком медленно.
Сама того не предвидев, Мара подстегнула правителя к еще одной стороне его натуры — терпеливой жестокости.
Криков не было. Умирающие так и стояли без движения, в полной тишине. Но немая сцена произвела впечатление сильнее изощренной казни. В последних же, в чем Рэм не единожды убедился лично, отчим знал толк.
Все, кроме Мадэхи, синхронно повалились на пол.
Давир покинул трон. Зашагал к предателю, бросив в сторону Йуаддарин.
— Что толку от срубленного дерева, если останется семя? — он обернулся, продолжив через плечо. Говорил с женщиной, но потемневший взгляд не оставлял скамьи ал-шаиров, в упор сверлил Рэма. — Ибо сказано: «Роду твоему греха коль ведать, так и плоды его пожинать». Не так ли, советник?
Йуаддарин молча опустила голову.
Давир же занялся последним из отступников. Оказавшись рядом с Мадэхи, он пристально посмотрел на не прекращающего скулить мужчину.
— Прими же благодать Единого дому твоему. — прошептал чужим голосом. — Но не себе.
Предатель! Забывший путь!
Ты не заслуживаешь быстрой смерти.
Халиф поднял руку, тут же притянув к себе лежащую неподалеку варши. Схватил женщину за горло, сдавил, ломая позвонки. И пока та билась в предсмертных конвульсиях, вплотную приблизил лицо одержимой к запавшим глазам изменника.
— Связать их вместе, выставить на адхидской площади. Умереть не давать.
Он отошел, равнодушно закончив.
— Пусть живет нашей милостью. Живет, сколько сможет.
  
Глава 19
 
По салону дартта распространялся прохладный, не тронутый запахами разрушений воздух, но вонь от недавно потушенного пожара, перемешанная с черно-бурой пылью, казалось, пропитала все вокруг: одежду, волосы, металлическое покрытие салона, мягкие сидения.
Кайя устала. Ее просьбу, покинуть мечеть, никто не поддержал. Когда же молитва во имя погибшего ишана Пути завершилась, было уже поздно. Оставшийся на руинах один из ал-шаиров, имя которого она с трудом могла выговорить, громко призвал диаров к объединению усилий не только для высвобождения из каменного плена выживших служителей и прихожан, но и поиска тела светлейшего ишана. Разве мог кто-то после подобных слов оставить место трагедии? Уход привлек бы излишнее внимание, его сочли бы оскорблением тарикон.
Разрушения оказались масштабнее первого впечатления. Обрушенный центральный вход и частично поврежденные остальные два отражали только поверхность беды. Завалы произошли внутри мечети, в высеченных на километры вглубь помещениях и туннелях. Работы продвигались медленно. Издалека Кайя видела, как десятки диаров дробят камни и поднимают тем же способом, каким галеаты ал-шаира попытались убить обломками свода ту прихожанку.
Отодвинувшись от узкого окошка, Кайя облокотилась на соседнее кресло. Прикрыла глаза. Она уже несколько раз пользовалась небольшим туалетом на борту, умывала лицо холодной водой, подставляла руки, стараясь успокоиться. Вода лишь ненадолго перебивала тревогу. Потемневший от пыли шелковый сизо-голубой наряд, казавшийся тесным и тяжёлым из-за налипшей грязи, снять который у нее не было возможности, постоянно направлял мысли к случившемуся. К женщине с дикими глазами степных духов, безумием, ее проклятием в крови. Варши.
Время давно перевалило за полдень. Маясь от ожидания, Кайя пыталась дремать. С уходом диара, дарованный покой руками мужчины, его силой и такой двойственной тревогой за нее, развеялся быстрее степного марева. Боль не вернулась, но забыться все равно не получалось. Она хотела этой боли, жаждала подобно обреченному, что все еще цеплялся за жизнь. Ведь в ней таилась истина, память. Пускай ее виски сжимало болезненной пульсацией, било по нервам, конечности сводило судорогой, но вместе с пыткой, в ее разум рвалось забытое.
Диар же не просто избавил от страданий. Нет. За его наигранной заботой стояло иное, то, что Кайя из-за собственной наивности посчитала чем-то большим, нежели холодный расчет. Он не дал ей вспомнить. Лишил даже малой крупицы своего прошлого. Не позволил. И скрытый смысл действий мужчины лишь сильнее подогревал злость, ненависть к его народу, суровым традициям, религии. Всему, что незаметно стало ее собственной верой, но теперь неумолимо вело к пропасти.
В какой-то момент сердце кольнуло. Призрачная связь между ней и варши, не успев окрепнуть, внезапно оборвалась. Кайя не знала, скорее почувствовала, что прихожанка мертва. Теперь окончательно. Она и не надеялась на снисхождение к поверженному противнику. И по тому, как с ней обходились ал-шаиры, с какой жестокостью, еще более презрением держали безвольное тело оба мужчины, становилось очевидным, что смерть прихожанки лишь дело времени. Но все же, кто забрал последний вздох этой пленницы, оборвал жизнь? Он? Ее диар?
Кайя поежилась. Села прямо. Снаружи улавливалось какое-то оживление, слышался тихий гул стоящего неподалеку транспорта. Первые одинокие корабли поднимались в воздух, покидая ущелье.
Салон просторного дартта пока что пустовал. Кайя решила, что и в обратный путь ее провожатым выступит только Киран. Он так и продолжал присматривать за ней, часто проверял, чем она занята, цеплялся к каждому движению, взгляду, вынуждал помалкивать. Руководил поисками на одном из входов, при этом умудряясь ни на секунду не терять их дартт из поля зрения, будто понимал снедающие ее чувства, видел, как сильно желание сбежать. Впрочем, она вряд ли удивилась бы, если бы он действительно все о ней знал. Первый галеат, приближенный к главе дома. Наверняка ал-шаир делился с ним многим, может быть, и планами на ее счет.
Заметив шедшего в сторону корабля военного, Кайя раздраженно закусила губу. Вот с кем стоило бы попытаться поговорить, вызнать хоть что-то. Но немолодой диар изначально поставил между ними барьер из неприязни и ненависти, переступить через который было бы равносильно тому, чтобы самой же и втоптать себя в грязь. Опуститься до унижений. Нет уж. При нем она более не заговорит.
Когда Киран приблизился к дартту, Кайя накинула на лицо безучастную маску, приготовившись к очередному потоку замечаний с его стороны. Но, только взобравшись на борт и заняв ближайшее к выходу место, галеат тут же закрыл глаза. Тело обмякло, бесформенно растеклось по сидению, голова упала на грудь. По землистого цвета коже изредка пробегали бледные жилки. Веки мужчины подрагивали, словно тот потерял сознание.
На короткое мгновение внутри сверкнуло злорадством, тихим гневом, но упиваться чужой слабостью не было уже ни желания, ни эмоций. Кайя встала, намереваясь позвать кого-то на помощь, и почти столкнулась с влетевшем по трапу Мэлом. За ним, все еще припадая на ногу, ковылял второй галеат Равах.
— Сядь! Мы взлетаем! — довольно грубо заметил в ее сторону Мэл.
Меж тем он прошел рядом с Кираном, бросил на того взгляд, но мешкать не стал. Заняв место пилота, быстрыми уверенными движениями запустил дартт, потянув рычаг управления на себя.