Галактический консул: Гребень волны. Гнездо феникса
Бронзовокожий гигант и красавец Геша Ковалев оказался инструктором по атлетизму, о чем оповестил присутствующих с не меньшим достоинством. Знакомство с Кратовым он начал с того, что попросил его напрячь бицепс. «Рыхлота», – сказал Геша, потыкав пальцем в кратовские мускулы, и довольно захохотал. Он вообще много и не всегда к месту смеялся. Зато тело у него было замечательное. Должно быть, не раз он брал призы на конкурсах мужской красоты, когда там не требовалась демонстрация интеллекта.
При Геше состояла девушка, очевидно – только-только вошедшая в спелость, тоже примечательно яркая. Глянцево-белая кожа, короткие волосы цвета червонного золота, ультрамариновые очи, фигура мальчишки-подростка, увлеченного плаванием: плечи шире бедер и длинные, сразу от подмышек, ноги… «Марсель», – назвалась она и сделала книксен. Геша обращался к ней как бог на душу положит: то «Машка», то «Марси», а иногда, похоже, и вовсе забывал ее имя. Марси не обижалась. Она скинула все, что на ней было, сорвала зеленый листик и прилепила на острый аккуратный носик, после чего улеглась на кратовской ковбойке и молча уставилась на того беззастенчивыми серьезными глазищами. «На мне что-то написано?» – осторожно спросил Кратов, чувствуя, что где-то глубоко под навеки непробиваемым галактическим загаром безудержно краснеет. Девица прыснула, а Геша снова захохотал во всю глотку и предложил побороться.
Но тут вернулись мокрые Астахов с Резником и плюхнулись на песок, надсадно дыша. Пока Геша, заливаясь смехом, излагал какой-то незатейливый анекдот, Кратов слушал, а Марси на него таращилась, братцы-медики пропыхтелись, слегка обсохли, и тут-то Резник не утерпел…
– А хочешь знать, почему не верю? – спросил он, так и не дождавшись кратовской реакции на свое заявление.
«Разумеется, не хочу!» – обреченно подумал Кратов.
– Хочу, – сказал он.
– Скучно это, вот почему.
– Скучно? – Кратов пожал плечами. – Ну что ж… Не ново. Я уже встречал такую позицию.
– Когда же? – ревниво осведомился Астахов, до этого момента развлекавшийся фокусами с камешками. – При мне говорили что угодно, только не такое. И что-де человек не дорос, и что-де мы пойдем другим путем, сиречь своим особенным, но про скуку впервые. Мы с Пашкой, может, всю ночь…
– Есть такая планета Амрита, – пояснил Кратов. – Однажды я имел там теоретический диспут с настоящим йогином.
– Я бывал на Амрите, – сообщил Геша. – Вот где тоска! И кто же выиграл?
– Ничья. Йогин был настоящий и убеждениям не поддавался. А мне уступать нельзя было. И в конечном итоге прав оказался все же я.
– Это тебе сам йогин сказал? – поинтересовался Астахов.
– Нет. События нас рассудили по справедливости… как мне кажется.
– Так какую же цель преследует формирование пресловутого Единого Разума Галактики? – вопросил Резник, будто обращаясь к обширной аудитории. – Обретение реального всемогущества в масштабах вселенной, не так ли?
– Ну, не только, – сказал Кратов. – Хотя и в том числе.
– И вы всерьез надеетесь его обрести?
– То, что мы сейчас, с нашей довольно невысокой колокольни почитаем за всемогущество, мы несомненно обретем. Вместе с вами, естественно. И, несомненно, нам снова не будет его доставать.
– Хорошо бы… Следует ли понимать так, что перед тектонами, да и перед тобой лично, стоит вполне конкретная задача и все вы в той или иной степени представляете пути к ее решению?
– С моей стороны это было бы самонадеянно, – усмехнулся Кратов.
– А кто такие тектоны? – спросил Геша.
Марси обняла его за могучую шею и что-то зашептала на ухо. Гешино лицо понемногу просветлело.
– Но все течет, все изменяется, – продолжал Резник. – Вот минула какая-то тысяча лет, и нынешние тектоны умирают – не живут же они вечно! – или просто удаляются на покой. На их место приходят, скажем, младотектоны, с иным пониманием задачи, которое на поверку может оказаться полным отсутствием такого понимания. И всемогущество объявляется достигнутым, а пангалактическая культура – построенной… Нет, это слишком банально! Пускай старотектоны здравствуют и благополучно добьются исполнения всех своих планов. Справедливости ради все же замечу, что тысячи лет должно хватить на полную биологическую конвергенцию и даже интеграцию…
– Да бог с тобой, – сказал Кратов.
– Тут и миллиона лет маловато, – поддержал его Астахов, самозабвенно жонглируя камушками.
– Коллега ксенолог может недооценивать последние достижения прикладной генетики и управляемого антропогенеза, – строго произнес Резник. – А тебе, Степан, стыдно!
– Что такое антропогенез? – спросил Геша. – Машка, объясняй.
– Все я правильно оцениваю, – сказал Кратов. – А особенно социальную психологию человечества как метаэтноса.
– Конечно! – воскликнул Геша. – Ни я, ни дети мои не согласятся на то, чтобы какие-то там тектоны поставили жирный черный крест на античных канонах.
Он вскочил на ноги и принял классическую позу дискобола. Все мышцы его забурлили, загуляли змеиными клубками, заиграли под гладкой кожей цвета насыщенной сепии. Астахов лежа поаплодировал.
– Вот это аргумент! – восхитился он. – Это я понимаю. А вы все только языками чесать горазды.
– Успокойся, Гешик, – сказал Резник. – Никто тебя твоих окороков не лишит. А вот за правнуков твоих я бы не поручился.
– У нас тут прозвучало что-то про скуку, – напомнил Кратов.
– Так я к тому и веду! Итак, Единый Разум Галактики создан. Всемогущество достигнуто. Кое-где соблюдаются еще незначительные островки ревнителей старины и ретроградов, населенные гешами и марси, но их не обижают. Не зовут немедля воссоединиться с большинством, а напротив, всячески холят и балуют, как редкостных зверушек в заповедниках. Водят детишек смотреть на них, как мы любим смотреть на обезьянок. С уважением сознавая, что произошли от них – хотя это не так, – и проникаясь гордостью за то, что столь далеко от них ушли…
– Почему ты решил, что я захочу жить на островке? – впервые за все время подала голос девушка. – Если в настоящий момент я Гешина подруга, это не значит, что я останусь с ним завтра. А уж тем более через тысячу лет.
– А куда ты денешься от меня завтра? – удивился Геша.
– Завтра и узнаем.
Геша зарычал и полез к ней целоваться. Девушка упиралась и брыкалась, но не особенно активно. Некоторое время все задумчиво наблюдали за ними.
– Продолжим, – сказал Резник деловито. – В нашем с вами грядущем создалась такая ситуация, когда накопленные пангалактической культурой силы некуда более приложить. Все физические законы познаны и приспособлены ко всеобщему благу. Все газопылевые туманности скатаны в планетезимали, утрамбованы и даже заселены. Шаровые скопления где надо рассеяны, а где надо устроены. Астрархи маются бездельем, учиняя фейерверки из протоматерии Ядра Галактики на забаву желающим. Тектоны поголовно ударились в сочинительство мемуаров под общим названием «У истоков Братства». Гордо выпрямленный гуманоид и пространственно-дискретный плазмоид общаются на одном языке, как если бы родились от одной мамы или по меньшей мере вместе воспитывались.
– Позволь, позволь, – протестующе замахал руками Астахов. – Мы, кажется, договорились, что мне должно быть отчего-то стыдно!
– Прости, пожалуйста, – сказал Резник. – Разумеется, нет ни гуманоидов, ни плазмоидов. А есть некое синтетическое существо – назовем его условно «демон»…
– Это почему? – спросила Марси.
– Позже объясню… По всей вероятности, лишенное определенного устойчивого габитуса, а принимающее его по своему желанию либо в зависимости от внешних кондиций.
– Что такое габитус?! – взмолился Геша.
– Горе ты мое, – вздохнула Марси. – Вот глядишься ты, допустим, в зеркало. Что ты видишь?
– Гешу, – сказал тот.
– Голову. Две руки, две ноги. Могучий торс.
– Ситуационный габитус – это хорошо, – сказал Кратов. – Нам бы сейчас такое. Жидкое в твердом. Твердое в жидком. Горячее в холодном.
– Синее в белом, – напрягшись, добавил Геша.