Словно в раю

– Как долго занимает дорога из Италии в Англию? – спросила Онория, поскольку теперь это был самый важный вопрос.
Маркус поднял взгляд:
– Понятия не имею. Я даже не знаю, в какой части Италии он находится.
Онория кивнула. У Дэниела настоящий талант рассказывать истории, опуская самые важные подробности.
– Как волнующе, – проговорила миссис Уэзерби. – Я знаю, как все вы скучали по нему.
На минуту в комнате воцарилась тишина. Со столь очевидным замечанием трудно не согласиться. Наконец, леди Уинстед сказала:
– Что ж, очень хорошо, что мы собирались уехать в Лондон завтра утром. Я ни за что на свете не пропущу его приезда.
Она взглянула на Маркуса:
– Сейчас мы отправимся в свои комнаты. А ты должен отдыхать. Пойдём, Онория. Нам многое нужно обсудить.
Как оказалось, леди Уинстед желала обсудить празднование возвращения Дэниела. Однако дискуссия быстро увяла, Онория здраво заметила, что они немногое смогут сделать, если неизвестна даже дата возвращения брата. Её мать умудрилась на протяжении десяти минут игнорировать этот факт, сравнивая достоинства небольшого приёма против грандиозного торжества и размышляя, следует ли пригласить лорда Рамсгейта и лорда Хью, или стоит ли надеяться на то, что они отклонят приглашение? Любой разумный человек так бы и поступил, но с лордом Рамсгейтом никогда не знаешь наверняка.
– Мама, – снова сказала Онория. – Мы ничего не сможем сделать, пока Дэниел не вернётся. Он может не захотеть ничего праздновать.
– Чепуха. Он, конечно, захочет. Он…
– Он с позором бежал из Англии, – отрезала Онория. Она не хотела говорить прямо, но другого выхода не осталось.
– Да, но это было несправедливо.
– Неважно, насколько это было несправедливо. Это случилось, и он может не захотеть напоминать о произошедшем.
Убедить мать не удалось, но она оставила эту тему, и им ничего не оставалось, как отправиться спать.
На следующее утро Онория встала на рассвете. Они собирались выехать пораньше, чтобы не останавливаться на ночь по пути в Лондон. Наскоро позавтракав, она пошла к Маркусу, чтобы проститься с ним. И, возможно, не только.
Но когда она вошла к нему, Маркуса в постели не оказалось. Зато там была горничная, снимавшая простыни с матраса.
– Вам известно, где находится лорд Чаттерис? – спросила Онория, заподозрив неладное.
– Он в соседней комнате, – ответила горничная, заливаясь румянцем. – Со своим камердинером.
Онория сглотнула и сама покраснела, сообразив, что это означает – Маркус принимает ванну. Горничная удалилась, унося бельё, и Онория осталась одна в спальне, размышляя, как ей поступить. Скорее всего, придётся написать ему прощальную записку. Она не может ждать его здесь, это выходит за рамки всяких приличий, превосходя все неприличные события последней недели. Существуют определённые правила, которыми можно пренебречь в случае смертельной болезни, но Маркус уже здоров и, вероятно, находится неглиже. Присутствие Онории в его спальни не приведёт ни к чему, кроме окончательной потери репутации.
Кроме того, её матери не терпится отправиться в путь.
Онория огляделась в поисках бумаги и чернил. Возле окна стоял маленький стол, и на нём она увидела…
Письмо от Дэниела.
Оно лежало на том же месте, куда Маркус положил его прошлым вечером. Два слегка помятых листа бумаги, исписанных тем мелким почерком, которым пишут, когда стараются сэкономить место. Маркус не рассказал ничего, кроме самого факта возвращения Дэниела. Что, разумеется, было самым важным, но Онория жаждала знать все новости. Она так давно ничего не слышала о брате. Пусть даже он сообщает о том, что ел на завтрак… Это же итальянский завтрак, а следовательно, нечто экзотичное. Чем он занимается? Соскучился ли он? Он уже выучил итальянский?
Онория глядела на письмо. Что ужасного в том, чтобы заглянуть в него одним глазком?
Нет. Нельзя. Это будет предательством, вмешательством в личную жизнь Маркуса. И в жизнь Дэниела.
Но, с другой стороны, что могут они обсуждать такого, что не касается её?
 
Она обернулась в сторону двери, за которой скрылась горничная. Оттуда не доносилось ни звука. Если Маркус закончит купание, она услышит, как он двигается. Онория снова посмотрела на письмо.
Она очень быстро читает.
В конце концов, Онория не стала принимать решение о том, чтобы прочесть письмо от Дэниела к Маркусу. Но и не запретила себе этого. Разница невелика, однако она позволила ей презреть собственные моральные устои и совершить поступок, который привёл бы в ярость её саму, если бы лежащее на столе письмо принадлежало ей.
Быстрым движением, словно скорость могла уменьшить размер греха, Онория схватила листы бумаги.
Дорогой Маркус и так далее 
…
Дэниел писал о своей съёмной квартире, подробно описывая близлежащие магазинчики во всех красках, но ухитряясь пропустить имя города, где он находится. Затем он перешёл к еде, которую превозносил до небес в сравнении с английской пищей. После чего следовал краткий абзац относительно его планов возвращения домой.
Улыбаясь, Онория принялась за второй лист письма. Дэниел писал так же, как говорил, и она почти слышала его голос, звучавший с бумаги.
В следующем абзаце Дэниел просил Маркуса уведомить его мать о его возвращении, отчего улыбка Онории стала ещё шире. Разве мог вообразить Дэниел, что они будут стоять возле Маркуса, когда он станет читать его послание.
И тут, в самом конце, Онория увидела своё имя.
Я не получал известий о бракосочетании Онории, поэтому полагаю, что она до сих пор не замужем. Я должен снова поблагодарить тебя за то, что ты отпугнул Фотерингема в прошлом году. Он мерзавец, и меня бесит сама мысль о том, что он ухаживал за ней. 
Это что такое? Онория заморгала, словно пытаясь изменить написанные слова. Маркус имеет отношение к тому, что лорд Фотерингем так и не сделал ей предложение? Ей не нравился лорд Фотерингем, и она не собиралась выходить за него, но…
Трэверс также весьма неподходящая партия. Надеюсь, тебе не пришлось платить ему за то, чтобы он оставил мою сестру в покое. В противном случае я возмещу тебе все расходы. 
Что? Людям платили, чтобы они…? Не ухаживали за ней? Это же бессмысленно.
Спасибо за то, что присматривал за моей сестрёнкой. Я не имел права перекладывать ответственность на тебя, и я знаю, что не оставил тебе выбора, попросив об этом в канун своего отъезда. Я освобожу тебя от этой обязанности, как только вернусь, и ты снова будешь волен уехать из презираемого тобой Лондона. 
На этом Дэниел закончил письмо. На том, что Маркус свободен от тяжкого бремени, которым очевидно являлась она, Онория Смайт-Смит.
Девушка положила письмо на прежнее место так, как оно лежало.
Дэниел просил Маркуса присматривать за ней? Почему Маркус ей ничего не сказал? Какая же она глупая, что сама не догадалась. Теперь всё совершенно ясно. Все эти приёмы, на которых Маркус сердито смотрел на неё – он сердился не потому, что не одобрял её поведение. Он просто был не в духе от того, что вынужден торчать в Лондоне, пока она не получит подходящее предложение. Неудивительно, что он выглядел столь несчастным всё это время.
И все её поклонники, которые исчезали таинственным образом – он разгонял их. Он считал, что Дэниел возражал бы против них, и поэтому распугивал их у неё за спиной.
У Онории были все причины злиться.
Но она не чувствовала ярости. Не по этой причине.
Она думала лишь о том, что он сказал накануне. «Я не на Сару».
Чёрт побери, конечно, он смотрел не на Сару. Он смотрел на Онорию, потому что был вынужден это делать. Он смотрел на неё, потому что его лучший друг взял с него слово.
Он смотрел на неё из чувства долга.
А она в него влюбилась.
Неожиданный смешок вырвался из её горла. Она должна уйти немедленно. Унижение станет полным, если Маркус застанет её читающей его переписку.
Но она не может уйти, не оставив записки. Это будет на неё не похоже. Тогда Маркус догадается, что дело неладное.