Словно в раю

Красные, и толькокрасные. В этом Маркус был уверен.
– Думаю, мы примемся репетировать, как только я вернусь в Лондон, – проговорила Онория.
– Как жаль, – заметил Маркус.
– О, нет, – запротестовала она. – Мне нравится репетировать. В нашем доме сейчас нет ничего, кроме тиканья часов и обедов на подносе. Так хорошо собраться вместе и поболтать.
Она застенчиво взглянула на него:
– Мы разговариваем не меньше, чем репетируем.
– Неудивительно, – пробормотал Маркус.
Онория взглядом дала ему понять, что не пропустила мимо ушей эту колкость. Но она не обиделась. Маркус знал, что она не станет обижаться.
И тут он понял: ему нравится то, что он знает, как она отреагирует. Как замечательно, когда так хорошо знаешь другого человека.
– В этом году, – продолжила девушка, явно собираясь закончить разговор, – Сара снова будет играть на фортепиано. Она действительно моя самая близкая подруга. Мы отлично проводим время вместе. А Айрис сыграет на виолончели. Она почти моего возраста, и я всегда хотела с ней подружиться. Она тоже была у Ройлов, и…
Она замолчала.
– Что такое?
Онория выглядела обеспокоенной. Она заморгала:
– Я подумала, что она не так уж плохо играет.
– На виолончели?
– Да. Представляешь?
Маркус счёл этот вопрос риторическим.
– В любом случае, – продолжила Онория, – Айрис выступит, вместе со своей сестрой Дейзи, которая, к моему глубокому сожалению, играет просто чудовищно.
– Хм…
Как бы вежливо спросить? 
– Чудовищно в сравнении с большинством людей или чудовищно для Смайт-Смитов?
Онория пыталась сдержать улыбку:
– Чудовищно даже как для нас.
– Тогда это весьма прискорбно, – заключил Маркус с удивительно серьёзным лицом.
– Знаю. Думаю, бедняжка Сара надеется, что в неё ударит молния за эти три недели. Она едва пришла в себя после прошлогоднего выступления.
– Я так понимаю, она не улыбается со счастливым лицом?
– А ты разве не был там?
– Я смотрел не на Сару.
Онория открыла рот, но поначалу не от удивления. Её глаза ещё горели нетерпением, какое бывает у людей, когда они готовятся отпустить особенно остроумное замечание. Но прежде чем хоть слово слетело с губ, она сообразила, что именно он сказал.
И только тут сам Маркус понял, что он сказал.
Очень медленно Онория склонила голову в сторону. Она смотрела на него так, как будто… Как будто…
Он не знал. Он не знал, что это означает, но мог бы поклясться, что её глаза потемнели, пока она сидела вот так, глядя на него. Они стали темнее и глубже, и он думал только о том, что она видит его насквозь, видит его сердце.
Его душу.
– Я смотрел на тебя, – произнес еле слышно Маркус. – Только на тебя.
Но так было раньше…
Онория накрыла его руку своей ладонью. Такой маленькой, хрупкой и бледно-розовой. Совершенной ладонью.
– Маркус? – шепнула она.
И тут он понял. Так было до того, как он полюбил её.
  
Глава 16
 
Просто удивительно, но в какой-то миг земля прекратила вращаться, подумала Онория.
Никаких сомнений. Иначе как объяснить навалившуюся тяжесть, головокружение, всю странность этого момента, прямо здесь, в комнате Маркуса, рядом с обеденным подносом и краденым пирогом с патокой, и эту томительную жажду одного-единственного поцелуя.
Она повернулась и почувствовала, как её голова наклоняется слегка набок, словно изменив угол зрения, ей будет лучше видно Маркуса. Удивительно, но так и произошло. После этого он оказался прямо перед ней, хотя она могла бы поклясться, что видела его совершенно ясно всего несколько минут ранее.
Казалось, что Онория смотрела на него впервые в жизни. Она глядела в глаза Маркуса и видела больше, чем цвет или форму. Дело не в коричневой радужке или черноте зрачка. Она видела его самого, до мельчайших подробностей, и ей подумалось, что…
Я люблю его 
.
Эти слова эхом отдались у неё в голове.
Люблю его 
.
Нет ничего более удивительной, и вместе с тем более простой истины. Онории показалось, что в ней годами что-то находилось не на своём месте, а теперь Маркус пятью невинными словами – «я смотрел не на Сару» – всё исправил.
 
Она его любит. И всегда будет любить. Это правильно. Кого ещё она могла полюбить, кроме Маркуса Холройда?
– Я смотрел на тебя, – сказал он так тихо, что она едва расслышала. – Только на тебя.
Онория посмотрела на свою руку, лежащую поверх его руки. Как она там оказалась?
– Маркус? – шепнула девушка, сама не понимая, о чём его спрашивает. Но она не могла заставить себя выговорить ни одного другого слова.
– Онория, – шёпотом ответил он, и….
– Милорд! Милорд!
Онория отшатнулась назад, едва не свалившись с кресла. В коридоре раздался шум, к ним приближались шаги. Онория спешно поднялась и встала позади кресла.
В комнату ворвались леди Уинстед и миссис Уэзерби.
– Письмо, – задыхаясь, проговорила леди Уинстед. – От Дэниела.
Онория пошатнулась и схватилась за спинку кресла в поисках опоры. От брата не было вестей больше года. Возможно, он присылал письма Маркусу, но не ей. Матери Дэниел перестал писать уже очень давно.
– Что там написано? – спросила леди Уинстед, несмотря на то, что Маркус только сломал печать.
– Дай ему открыть письмо, – вмешалась Онория. У неё на языке вертелись слова о том, что им следует выйти из комнаты, чтобы дать Маркусу прочесть письмо в тишине, но она не смогла себя заставить произнести их. Дэниел – её единственный брат, и она ужасно по нему соскучилась. Месяцами от него не приходило ни строчки, но она продолжала говорить себе, что брат не забыл о ней. Его письмо просто потерялось, ведь международная почта так ненадёжна.
Сейчас Онории было всё равно, почему он так долго ей не пишет. Она просто хочет знать, о чём говорится в письме Маркусу.
Так они все стояли там и смотрели на Маркуса, затаив дыхание. В нарушение всяческих приличий никто даже с места не сдвинулся.
– Здоров ли он? – отважилась спросить её мать, когда Маркус закончил читать первую страницу.
– Да, – пробормотал граф, моргая так, словно не мог поверить написанному. – Да. Вообще-то, он возвращается домой.
– Что? – Леди Уинстед побелела, и Онория бросилась к ней, опасаясь, что матери может понадобиться помощь.
Маркус откашлялся:
– Он пишет, что получил некое послание от Хью Прентиса. Рамсгейт наконец согласился забыть прошлые обиды.
Что касается прошлого, Онории подумалось, что эта обида была весьма серьёзной. Когда она в последний раз встретила маркиза Рамсгейта, его едва не хватил апоплексический удар от одного её вида. Конечно, с тех пор прошёл год, но всё же.
– Может быть, лорд Хью заманивает его в ловушку? – спросила Онория. – Чтобы Дэниел вернулся в Англию.
– Я так не думаю, – ответил Маркус, читая вторую страницу. – Он не такой человек.
– А какой он человек? – эхом отозвалась леди Уинстед. – Он сломал жизнь моему сыну.
– Это всё очень странно, – сказал Маркус. Он продолжал читать письмо, отвечая на их вопросы. – Хью Прентис всегда был хорошим человеком. Он эксцентричен, однако не бесчестен.
– Дэниэл написал, когда вернётся? – спросила Онория.
Маркус покачал головою:
– Он не вдаётся в детали. Пишет, что должен уладить несколько дел в Италии, а затем отправится домой.
– Силы небесные, – произнесла леди Уинстед, опускаясь в ближайшее кресло. – Я не думала, что доживу до этого дня. Я не позволяла себе даже думать о его возвращении. И, разумеется, думала только об этом днём и ночью, и ни о чём другом.
Какое-то время Онория могла только смотреть на свою мать. За три года леди Уинстед ни разу не упомянула имени брата. А теперь она говорит, что думала только о нём?
Онория тряхнула головой. Нет смысла злиться на маму. Как бы она не вела себя последние три года, она наверстала это за последние несколько дней. Онория точно знала, что Маркус бы не выжил, если бы не навыки её матери.