Прирожденный грешник (ЛП)

— В этом слишком много ненависти, чтобы все исправить.
— Подари мне эту ночь, Лола. Я оберну ее вокруг нас так чертовски крепко, что тебе никогда не захочется освободиться.
— Я дам тебе больше, — говорит она, обвивая руками мою шею, как только я ослабляю ее ремни. — Но только если ты поклянешься в этом кровью.
Номер мотеля скудный, но функциональный. Весь интерьер выдержан в серых и коричневых тонах, но ее цвета ослепляют.
  
Захлопнув дверь пинком, я хватаю ее за запястье и разворачиваю обратно в свои объятия для еще одного страстного поцелуя.
После этого одежда превращается в кожу, и горячие обещания занимают центральное место.
Швыряя ее спиной на кровать, я раздвигаю ее ноги, мне не терпится попробовать на вкус каждую ее частичку. На этот раз никакого оружия. Никакого насилия. Ее тело — дорожная карта ее вселенной, а волосы — грязная темная паутина на белой наволочке.
У нее вкус всего.
— Если это то, на что похож рассвет, я никогда не хочу, чтобы этот день заканчивался. Со стоном я отрываюсь от ее киски, мой подбородок блестит от остатков ее третьего оргазма, когда я устраиваюсь между ее ног. Выдерживая ее пристальный взгляд из-под тяжелых век, я подставляю свой член в ожидании главного приза. — Моя.
— Твоя, — хрипло произносит она, откидывая голову на подушку, ее маленькие ручки ложатся мне на плечи, чтобы приободриться.
При этих словах я вонзаюсь так глубоко, что ее ногти оставляют багровые следы на моей коже, ее скользкое тепло сжимает меня так крепко, что я близок к тому, чтобы сразу же разрядиться.
— Сильнее, — шепчет она, когда я, вздрагивая, останавливаюсь. — Быстрее.
— Нет, если ты хочешь двадцать восемь глав и эпилог, — выдыхаю я.
Она тихо смеется и притягивает мой рот к своему. — Я не знала, что ты умеешь шутить.
— Не так давно. С тобой я учусь заново.
— Насколько сильно ты меня сейчас ненавидишь? — Спрашиваю я пару минут спустя.
— Заставь меня кончить снова, и я скажу тебе. При этих словах она приподнимает бедра, наполняясь мной настолько, что я не могу сказать, где заканчивается она и начинаюсь я.
Мы объединяемся, и это потрясающе — гребаный сплав похоти, одержимости и всего, что есть в нас совершенного несовершенства.
Ее спина выгибается дугой.
Мой разум пьян.
Оказывается, она не так уж сильно меня ненавидит.
Она ненавидит меня еще меньше, когда, лежа в изнеможении, завернувшись в простыни, я даю ей свой нож и приказываю вырезать букву "Л" у меня на груди.
Моя клятва на крови, как я и обещал.
Две буквы.
Две жизни.
Два сердца, которые отказываются биться из-за войны, которая так старается дать им определение.
Глава восемнадцатая
Лола
Пока мой прекрасный похититель спал, я оделась в темноте и выложила нашу правду на грязный кусок туалетной бумаги мотеля.
Теперь, стоя у кровати и сжимая записку в руке, я вся в пятнах, как белая простыня, прикрывающая недавно заклейменную грудь Сэма. Непролитые слезы обжигают мне глаза, когда я протягиваю руку и легким, как перышко, касанием провожу по темно-красной букве Л, проступающей сквозь дешевую ткань.
— Мой, — шепчу я, повторяя его предыдущее заявление.
Он не отвечает. Эти напряженные глаза остаются закрытыми, когда я провожу рукой от его груди к лицу. Он слишком потерян в глубинах сна, чтобы знать, что должно произойти. Чтобы понять, почему я должна пройти через то, что собираюсь сделать.
Это не вопреки ему. Это для него.
Он попросил меня подарить ему ночь, и я это сделала. Я дала ему это и даже больше. Я отдала ему себя — тело и душу.
И сердце.
И независимо от того, поверит он в это, когда проснется, или нет, я уже посвятила ему все свои завтрашние планы. Все до единого. Но за неповиновение всегда приходится платить, и за наше неповиновение я должна заплатить одна.
Для меня.
Для него.
Для мира.
И за шанс на счастье для каждого из нас.
Я бы хотела попрощаться с ним, но я знаю, что он просто попытается остановить меня. Он бы сказал, что мы могли бы просто продолжать ехать. Подальше от Нью-Джерси. Подальше от Мексики. Подальше от привязанностей и ответственности, связывающих нас с обоими.
Но этого никогда не будет достаточно.
В глубине души мы оба знаем, что тебе не обогнать Валентина Карреру или Данте Сантьяго. В конце концов, нас бы нашли, и в зависимости от того, кто доберется туда первым, один из нас ответил бы своей жизнью.
Так жить нельзя.
Однако я ухожу отсюда более уверенная, чем приехала. Благодаря Сэму я больше не боюсь того, кто я есть. Ослабив меня, он укрепил меня.
Благодаря ему я обрела свой голос.
Кроме того, если я чему-то и научился, находясь в Америке, так это тому, что когда что-то преграждает тебе путь, ты не пытаешься пробежать через это…
Ты найдешь способ обойти это.
Борясь с эмоциями, угрожающими вырваться на поверхность, я опускаю взгляд на бумагу в своей руке, молча перечитывая слова в последний раз.
Те, что я украла у него и превратила в судьбу, которую должна выносить в одиночку.
Когда мышь сбивается с пути, ее наказывают. Медленно и мучительно, пока она не обретает свободу. Когда это время приходит, охота начинается. Поймай меня, и я твоя навсегда.
Нежно поцеловав на прощание, я кладу заплаканную записку на тумбочку и закрываю за собой дверь, возвращаясь к цепям, которые он разбил.
- Что, черт возьми, ты имеешь в виду, говоря, что не знаешь, где он?
Я заставляю себя не вздрагивать под свинцовой тяжестью убийственного взгляда моего отца. Он расхаживает по всей длине моей квартиры, а Санти уравновешивает это действие, маршируя своей тяжелой походкой в противоположном направлении.
Они похожи на два пинболла, отскакивающих от электрического забора.
Если бы пинболлы могли сравнять с землей целый город одним взглядом.
Валентин Каррера — один из двух самых страшных людей в мире. Смотреть ему в глаза с ложью на устах ужасно. Мой отец любит меня, но у него также есть власть запереть меня вдали от цивилизации.
И от Сэма.
— Только то, что я сказала, — спокойно отвечаю я, скручивая пальцы в крендель. — Я не знаю, папа, куда Сэм пошел после моего побега. Сейчас он может быть в любой точке мира.
Надеюсь, я права, и он останется там, пока эта буря не утихнет.
При этих словах мой брат замолкает, его взгляд сужается, когда он обращает свои обвиняющие глаза в мою сторону. — И он просто позволил тебе сбежать? Просто так?
— Ага, — говорю я.
— Ты хочешь, чтобы мы поверили, что гребаный Сэм Сандерс пошел на все, чтобы содрать с тебя шкуру, только для того, чтобы решить, что ты не стоишь того, чтобы тратить на тебя бензин?
Я свирепо смотрю на него в ответ. — Ты говоришь так, будто у него был выбор.
Он приподнимает темную изогнутую бровь. — Разве нет?
— Нет! Я не какая-нибудь идиотка из колледжа, которая не может выбраться из бумажного пакета, Санти! Я продолжаю пытаться сказать тебе, что… Скрещивая руки на груди, я глубже зарываюсь в кожаные подушки своего дивана, добавляя себе под нос: — Ты просто отказываешься слушать.
— Cielito, ты должна понять, ты бесценна для нас. Если бы с тобой что-нибудь случилось… Голос моего отца замолкает, он не в состоянии одновременно выразить свой страх и сдержать ярость.
Глубокая любовь в его глазах борется с той, что заперта в моем сердце. Та, о которой я никогда не смогу говорить, рискуя потерять ее навсегда.
Я ненавижу лгать им. Двое мужчин, проводящих руками по своим темным волосам, небрежно откидывающих свои любимые прически, зачесанные назад, и при этом изнашивающих мой деревянный пол, всегда были моими героями. Мои темные рыцари.