Прирожденный грешник (ЛП)

Но теперь есть еще один.
И его безопасность важнее моей лояльности.
— Я знаю, папа, — тихо говорю я. — И я прошу прощения за беспокойство, которое я причинила Санти, и я прошу прощения за то, что так сильно беспокоила тебя, что тебе пришлось прилететь сюда, и…
— Ты ничего не сделал, cielito. В очередной раз Сантьяго осмелились ступить на священную землю. Ни один мужчина не причинит вреда моей дочери и не выживет.
  
И именно поэтому я рассказала им ту историю, которую рассказала. Почему, сбежав из города, черт возьми, из штата с Сэмом, а затем вернувшись почти восемнадцать часов спустя в квартиру с sicario и тестостероном, я знала, что должна станцевать какую-нибудь модную чечетку, чтобы прикрыть наши задницы.
Значит, я солгала.
Я не могла скрыть того, что мы сделали. Мы не только оставили за собой разрушительный след, но и сосед видел, как мы уезжали, дав полиции описание Bugatti Сэма и его номерной знак. К тому времени, как мы добрались до Род-Айленда, острые челюсти правды уже сомкнулись на наших шеях.
Так я пустила первую кровь.
Я рассказала отцу и брату историю, которую они хотели услышать. История о том, как после того, как Сэм похитил меня, я подождала, пока он остановится заправиться возле Нью-Хейвена, штат Коннектикут, а потом сбежала, спасая свою жизнь.
Реальность того, что произошло, была существенно менее драматичной.
Та часть, где я добирался автостопом через три штата, — правда, однако я ждала звонка Санти, пока не оказалась в безопасности на границе Нью-Джерси, чтобы дать Сэму побольше времени на опережение, а не потому, что у меня не было доступа к телефону.
Я ничего не говорила о Ньюпорте или захудалом мотеле, где член Сэма оставил во мне восхитительный шрам, такой же, как тот, что остался на моей коже.
Когда я закончила, на обветренном лице моего отца отразилась ярость войны.
В глазах моего брата появилось кровожадное выражение.
А я? Я сдержала свое молчаливое обещание, данное моему самому темному и грязному рыцарю.
Я сделала то, что должна была сделать.
Я играла роль невинной жертвы, одновременно рисуя его во всех красках дьявольского злодея. Если бы я знала, что это защитит его, я бы с радостью взяла всю вину на себя. Но мои отец и брат так глубоко увязли в этой войне Карреры и Сантьяго, что они бы мне все равно не поверили.
Привычная ложь всегда приятнее неприятной правды.
Но это не значит, что у меня нет своего собственного покаяния.
Мое время в Америке закончилось. Мне уже приказали вернуться в Мексику до того, как мы с Сэмом вылетели… Вернувшись, я поняла, что больше никогда не увижу ярких огней нью-йоркского горизонта.
— Пожалуйста, папа, — умоляю я, пытаясь снова связать хрупкие нити мира, которые распадаются у меня на глазах. — Не раздувай пламя войны, нам с Санти придется ее тушить.
— Говори за себя, — говорит мой брат, в его темном взгляде мерцает жестокость. — Я был готов сражаться в этой битве годами. Все, что мне было нужно, — это оправдание. Уголок его рта приподнимается в озорной улыбке. — Итак, я полагаю, что должен поблагодарить Сандерса, прежде чем всажу ему пулю между глаз.
С таким же успехом он мог выстрелить мне в грудь.
— Papá!13 — Умоляю я, поворачиваясь к грозному мужчине, который теперь нависает надо мной. — Сделай что-нибудь!
— Да. Поворачиваясь к входной двери, он кивает туда, где на страже стоит безучастный ЭрДжей. — Скажи пилоту, чтобы готовил самолет. Моя дочь прибывает в Тетерборо через полчаса. Он бросает на меня полный вызова взгляд. — Она едет домой.
— Sí14. Это первое и последнее слово, которое произносит ЭрДжей, прежде чем нажать кнопку на своем телефоне, в его глазах безмолвное предупреждение. Помни о нашей сделке…
Трое против одного — не лучший шанс ни для кого. Но когда ты дочь короля, возвращающаяся с битвы со знаками отличия его заклятого врага, это практически невозможно.
Закрывая глаза, я наслаждаюсь последним моментом свободы, прежде чем молча направиться в свою спальню, чтобы собрать вещи для своей новой жизни…
И неохотно возвращаюсь к тому, что я оставила позади.
Эпилог
Лола
Семь месяцев спустя
— Эй, Даниэла! Подожди!
Поправляя тяжелый рюкзак, сползающий с моей руки, я улыбаюсь игривой блондинке, машущей мне с другого конца двора. Кажется, ее зовут Ванесса. Она милая девушка, временами чересчур разговорчивая, но безобидная.
Я должна знать. Мои отец и брат лично проверяли каждого студента в кампусе Нортгейта. Это место совсем не похоже на Рутгерс. Здесь всего две тысячи студентов, и затеряться среди них практически невозможно, поэтому моя семья держит руку на пульсе, не допуская права на ошибку.
Никаких темных углов, в которых могли бы спрятаться маски Сантьяго.
По крайней мере, они так думают.
— Все в порядке? — спрашиваю я, стараясь говорить с максимально возможным акцентом. Не нужно вызывать подозрения и делать симпатичных блондинок мертвыми.
Я смеюсь про себя. Кто знал, что эту фразу можно использовать дважды за одну жизнь?
Она кивает, ее бледные щеки покраснели от пронизывающего ветра. — Кое-кто из нас собирается куда-нибудь сегодня вечером. Тебе стоит пойти. Мы можем отпраздновать твой день рождения.
— Мне не разрешают ходить по барам.
— Это колледж, а не старшая школа! Она смеется. — Ты вольна веселиться, Даниэла. Наши родители здесь не имеют над нами никакого контроля.
Может быть, для нее. Ее загородная жизнь, огороженная белым штакетником, ни черта не знает о контроле. Об опасностях ношения имени, которое мир осуждает как зло.
Я стискиваю зубы, когда маячащая тень проносится за зданием лекционного зала.
Бесплатно там, откуда я родом, это слово из четырех букв, не более. Особенно теперь, когда у меня вдвое больше гарантий. К счастью, ЭрДжей — моя семья, иначе Санти, не теряя времени, перерезал бы себе горло за то, что не смог защитить меня от того, что он воспринял как гнев Данте Сантьяго.
Теперь Мигель Разрушитель стал моей трехсотфунтовой тенью, ступающей там, где ступаю я, дышащей там, где дышу я. В любой момент времени он и по меньшей мере трое других мужчин окружают меня невидимым щитом. Одно неверное движение или неумышленное прикосновение, и снег, покрывающий этот кампус, станет красным.
Я пожимаю плечами. — Может быть, в другой раз.
Следующего раза не будет, и она это знает. К счастью, она не озвучивает вопросы, скопившиеся в ее ярко-зеленых глазах. — Ты загадочная девушка, Даниэла Торрес, — бормочет она, уходя.
Даниэла Торрес.
Это имя дал мне мой отец, прежде чем разрешить вернуться в Штаты со своей свитой на буксире. Мне потребовалось двадцать четыре долгие недели одиночества и раскаяния, чтобы снова завоевать его расположение. К счастью, после шести месяцев искупления моих грехов в Мексике, мама стала моим защитником — спокойным голосом разума в хаотичной войне.
— Дай ей второй шанс, — прошептала она на ухо папе. — Она свободная душа, Вэл. Колибри процветает на вечном двигателе. Подрежьте ему крылья, и он умрет.
Мама всегда умела подчинять папину железную волю.
Он неохотно уступил и записал Даниэлу Торрес в школу в Ньюпорте, штат Род-Айленд, где самая большая опасность исходила от перехода улицы.
Я позволяю тайной улыбке тронуть мои губы. Меня не волнует эта школа. Однако ее расположение взывает к моей душе.
Потому что это наше.
Возвращаясь в свою тщательно охраняемую квартиру, я вставляю ключ в замок, когда четыре тени приближаются ко мне сзади. — Buenas noches15, - говорю я певучим голосом, пожелав Мигелю и его людям спокойной ночи с самодовольной ухмылкой.