Прирожденный грешник (ЛП)

Двадцать шесть погибших.
Ячейка братвы в огне.
Даже итальянцы с Канал-стрит перестали выставлять напоказ свое дерьмо, как павлины на прогулке.
Меня пугает, как легко я влился в эту новую жизнь. Это как дизайнерский костюм с пятнами крови, сшитый специально для меня.
Я нахожу Эдьера, ожидающего меня у мясного склада.
— Скажи Рису, чтобы избавился от тел. Его лицо все такое же, как у черта, без проблесков эмоций, но ты же знаешь, что говорят о таких водах… — Ты хорошо справился.
  
— Получу ли я наклейку с блестками и леденец на палочке?
Эдиер некоторое время смотрит на меня, прежде чем его губы начинают подергиваться. — Вот и он…. Сэм — саркастическая заноза в заднице. Я уже начал думать, что ты подвергся пересадке личности в этом твоем модном колледже.
— Бывший студент колледжа, — поправляю я, пока он кладет жвачку в рот и кладет обертку в карман. Он жует медленно. Методично. Двадцатипятилетний принц картеля с повадками школьницы.
— Ты играешь с огнем.
— Хороший денек, чтобы обжечься.
Его брови приподнимаются от моего тона. — Кажется, у джокера выросли зубы.
— Я не отдам ее Сантьяго, — предупреждаю я.
— Кто сказал, что у тебя есть выбор?
Ругаясь себе под нос, я иду к своему Bugatti. Меня не было слишком долго. У меня есть устройство слежения на ее машине. Я взломал камеры наблюдения колледжа и ее квартиры. Я знаю момент, когда она просыпается, и час, в который она засыпает, но этого все равно недостаточно.
Я чувствую тяжесть моего пистолета, прижатого к моему сердцу. Тот самый пистолет, который так сильно разрушил мое самообладание.
Я завожу двигатель, когда Эдьер стучит в окно.
— Выкинь ее из головы, а потом я хочу, чтобы ты вернулся в Нью-Йорк к пятнице, — коротко говорит он. — Она Каррера, Сэм… Мне не нужно объяснять всю ту чушь, которая связана с этим именем.
Я отрывисто киваю, в отчаянии прикусывая нижнюю губу. И навязчивые идеи не просто "покидают твою голову", Эдьер. Они глубоко впиваются шипами, пока ничто не заставит их проиграть. Они прокалывают твои легкие, так что тебе нужен их гребаный воздух, чтобы выжить.
Что-то мелькает в его темных глазах. Что-то близкое к сочувствию.
— Послушай, Элла Сантьяго прибывает сюда на следующей неделе для позднего перевода в Нью-Йоркский университет, и я хочу, чтобы ты проследил за ее защитой. Если что-нибудь случится с дочерью дьявола в мое дежурство, я окажусь на мясном крюке рядом с Савио. Ты меня слышишь?
Я отрывисто киваю еще раз.
— Иди. Делая шаг назад от машины, он засовывает руки в карманы. — И не возвращайся, пока снова не вдохнешь пары Сантьяго, а не Карреры.
Я возвращаюсь бумерангом прямиком в Нью-Брансуик, с визгом торможу возле ее квартиры, паркуюсь под углом и загораживаю два свободных места.
Я проверил трекеры по дороге сюда, мое настроение испортилось где-то на автостраде Гарден Стейт. Ее место во тьме, но я точно знаю, где она, и она знает, что будет наказана за это.
Поднимаясь по лестнице к пожарному выходу, я делаю то, что мне нужно, а затем сажусь обратно в свой Bugatti, чтобы переставить его в более незаметное место сбоку от здания.
Так же хорошо.
Минуту спустя Санти Каррера подъезжает и заходит внутрь, оставляя троих своих людей у двери.
Вскоре после этого рядом паркуется синий Ford Prius.
Я наблюдаю за разыгрывающейся сценой в мрачном молчании, зная, что не могу пошевелиться, когда ее брат и его sicarios поблизости. Вместо этого я удовлетворяю себя тем фактом, что к концу ночи добавлю пятое убийство к своему отсутствию совести.
Я начинаю забывать, кем я был до Лолы. Шутил ли я, как говорил Эдьер? Вел себя более беззаботно?
Как только она выходит из машины, я вставляю новый магазин в свой Глок. Десять минут спустя я съезжаю задом с дороги на синем Ford Prius и наблюдаю, как какой-то придурок из колледжа обмочился от страха.
Когда я возвращаюсь в ее квартиру, меня все еще знобит от безудержного насилия, окровавленных костяшек пальцев и дыры в моем сердце в форме Лолы, которую может заполнить только она.
Глава четырнадцатая
Лола
Уже далеко за полночь, и чернота, покрывающая небо, соответствует той, что наполняет мою квартиру, когда я захожу внутрь. Как и ожидалось, как только мы заехали на стоянку, фары ЭрДжея последовали нашему примеру.
Очевидно, нам обоим нравится играть с огнем.
Теперь не только моя назначенная няня вернулась на дежурство, но и, похоже, власти предержащие вызвали подкрепление.
Три, если быть точным.
Укрепленная стена бесчувственных sicarios, которым наплевать, чего я хочу или думаю.
Супер.
Хотя я ничего не вижу, я уверена в том, что контролирую ситуацию и веду атаку, в то время как здравый смысл находится где-то на три-четыре ступеньки ниже по лестнице.
Еще одно предупреждение моего отца проносится в моей голове, когда я переступаю порог гостиной. Высокомерие может быть твоим самым сильным достоинством или самым слабым недостатком.
Высокомерие — вот почему я не утруждаю себя включением света.
Или, может быть, мышь просто хочет, чтобы ее поймали.
— Ты опоздала.
Я натыкаюсь на стену, издавая нечто среднее между вздохом и визгом, когда лампа рядом с диваном загорается. Резкий желтый свет разливается по комнате, освещая мужчину, сидящего на моем диване. Его любимые зачесанные назад темные волосы растрепаны и хаотичны, что резко контрастирует с безупречно белой кожей и придает ему зловещий блеск. Три пуговицы на воротнике его рубашки расстегнуты, подчеркивая напряженные мышцы шеи, что приводит к чертовски раздраженному выражению лица.
Адреналин покидает мою грудь, и я вздыхаю одновременно с облегчением и раздражением. — ¡Ay Dios mío, Санти! Какого черта?
— Собирай свое барахло, — невозмутимо произносит он с напряженным выражением лица.
— Прошу прощения?
— Я что, заикался? Поднимаясь на ноги, мой брат пересекает комнату, нависая надо мной всеми своими шестью футами четырьмя дюймами, как надзиратель. — Сегодня вечером ты уезжаешь в Мексику.
Я смотрю на него, быстро моргая, как будто это движение придаст ясность этим пяти словам. — Что?
— Ты слышала, что я сказал.
— У меня здесь своя жизнь! — Кричу я, моя паника усиливается, когда я встаю перед ним, преграждая ему путь. — Моя собственная жизнь с моими собственными друзьями. Я не хочу оставлять это.
— Я не спрашивал, чего ты хочешь, chaparrita. Ты уходишь, и это окончательно.
Финал. Он рычит это слово, как папа. Как будто его приказ — это чертово Евангелие. Как будто я не взрослый человек с мозгами и свободной волей. Конечно, взрослая женщина, которая ослушалась его и получила травму и клеймо, но это к делу не относится…
Я размахиваю руками, как сломанная ветряная мельница. — Разве я не имею права голоса в этом?
— Нет.
Я хочу, чтобы он кричал. Вместо этого он остается жестким и стоическим.
— Санти!
— Это не подлежит обсуждению. Он делает шаг вперед, и я автоматически отступаю назад. — Я предупреждал тебя держаться подальше от Сандерса, а ты не послушала. Теперь они знают.
— Что знают? — Спрашиваю я. — И кто такие они? Он ходит по кругу, и я устала стоять в стороне от них, пытаясь расшифровать загадочный разговор моей семьи.
— Данте Сантьяго, — выдавливает он сквозь стиснутые зубы. — Мои контакты в Нью-Йорке видели, как несколько дней назад он нанес визит сенатору Сандерсу. Не хочешь угадать основную тему разговора?
Мой желудок проваливается к ногам. — Я?
Он не подтверждает и не отрицает. Вместо этого он расхаживает передо мной, еще одна черта, которую он унаследовал от нашего отца. Чем больше он расхаживает, тем быстрее говорит. — Твое прикрытие раскрыто, chaparrita. Они знают, что Мария Диас — вымышленное имя. Они знают, кто ты, и теперь собираются использовать тебя, чтобы добраться до меня и папы. Мы не можем так рисковать, поэтому ты возвращаешься в Мексику, где картель сможет тебя защитить.