Когда родилась Луна (ЛП)

***
Я зигзагами поднимаюсь по величественной стене Рва, преодолевая тридцать один этаж и осматриваюсь, затем пересекаю полуразрушенный небесный мост и выхожу на ту часть стены, откуда открывается вид на Тень. Я пробираюсь по грубому отесанному ветровому тоннелю, который напоминает мне сдавленное горло, земля испещрена полосами рун, которые вызывают всевозможные ужасные реакции у любого, кроме меня или Эсси.
  
Немедленное желание обделаться. Внезапную потерю зрения ― как будто они упали головой вперед в чернильное небо Тени. И мое самое любимое ― пугающую уверенность в том, что молтенмау только что засунул свой клюв в этот самый тоннель и пытается выковырять их, как жуков из норы.
Я останавливаюсь у того, что очень похоже на мусоропровод для бархатного трогга, и расшнуровываю лиф, оставаясь в светло-коричневом комбинезоне, который плотно прилегает к моей фигуре и в котором гораздо легче передвигаться. Завернув вуаль, ботинки, лиф и сумку с припасами в ткань юбки, я опускаю сверток в желоб, наблюдая, как он устремляется вниз, а затем исчезает из виду.
Большинство предпочитает устраивать свои дома по ту сторону стены, где солнечный свет проникает сквозь разноцветные окна и наполняет комнаты теплом. Там, где фейри могут выставлять на подоконники горшки с овощами, которые прекрасно растут под лучами солнечного света.
Но не я.
Мне нравится холод, и я не смогу сохранить жизнь ни одному растению даже если от этого будет зависеть моя жизнь. Но все это не имеет никакого отношения к причине, по которой я выбрала тихую сторону с сумеречным видом.
Ветер треплет мои волосы, когда я останавливаюсь в конце тоннеля, балансируя на самом краю, и смотрю на заснеженные равнины, тянущиеся на юг. Облака почти полностью рассеялись, позволяя мне беспрепятственно любоваться изрезанным горизонтом, усеянным лунами на фоне россыпи далеких звезд.
Ближе ― яркие шары погибших молтенмау, как будто кто-то взял разноцветные облака Сумрака, разорвал их на мелкие кусочки, затем собрал в компактные шары и подбросил в небо. Видны очертания их массивных, величественных крыльев, окружающих их, словно веера из перьев. Длинные шлейфы хвостов, которые иногда не успевают сложиться, прежде чем умирающий дракон застывает, похожи на мазки краски.
Гораздо дальше видны жемчужные, радужные и серые круги переливающихся осколков света мунплюмов. Сияющие ореолы на темном небе.
Есть что-то поэтическое в том, чтобы смотреть вверх и видеть то, что прошло. Это мягкое скорбное напоминание для тех, кто остался внизу. Если бы я могла свернуться в клубок, как мунплюм, и укрыться среди звезд, когда пойму, что мое время пришло, я бы так и сделала. Не думаю, что многие стали бы меня искать, но я бы умерла, зная, что оставила после себя что-то светлое в этом прекрасном мире, раскрашенном в такое множество оттенков уродливого.
А еще мне нравится мысль о том, что я могу упасть с неба и раздавить кого-нибудь, если он меня разозлит. Я бы нацелилась на короля Сумрака и в мгновение ока уничтожила его за то, что он так плохо справляется с сохранением своего королевства.
Мелочно, но оправданно.
Я ищу маленькую серебристую луну молодого мунплюма, которая притягивает мой взгляд с тех пор, как я впервые взглянула на усыпанное могильными камнями небо, вдыхаю полной грудью свежий воздух, и на моем
лице появляется искренняя, открытая улыбка… Многие называют эту луну ― Хей.
Конечно, она не самая большая, не самая яркая и не самая величественная. Но по какой-то причине я не могу представить себе, что когда-нибудь открою глаза навстречу новой Авроре, посмотрю сквозь вечно колышущиеся облака в этой части света и не увижу эту маленькую луну с неправильно застывшим крылом.
Однажды Эсси спросила меня, хочу ли я узнать ее историю. Я улыбнулась и покачала головой. Разбитое сердце звучит эхом сквозь века, и ее голос был наполнен им.
Я не хочу смотреть на свою любимую луну и думать о том, что причиняет боль. Я хочу смотреть и представлять, что у нее была прекрасная жизнь, полная счастья, от которого сердце наполняется любовью.
Возможно, это делает меня трусихой, но я должна откуда-то черпать свои улыбки. И эта луна… Она никогда не перестает дарить мне именно это. Улыбку.
ГЛАВА 11
Я сползаю из пасти ветрового тоннеля, использую обилие трещин и углублений, чтобы прижаться к стене и спуститься вниз, не сорвавшись на угрожающие острые камни у основания стены. Голодное обещание быстрой и жестокой смерти, которая пока не смогла добраться до меня. Или Эсси.
К счастью.
Ухватившись за выступ, я переношу вторую руку на место рядом с ним, а затем ныряю туда, что кажется плоской стеной ― идеальной, покрытой рунами иллюзией. Я проскакиваю через большое, вечно открытое окно в уютный теплый воздух с запахом чего-то сытного… маслянистого… свежеиспеченного…
Я приземляюсь на корточки, и мой аппетит наваливается на меня с удвоенной силой, вызывая слюноотделение.
― Ням, это…
― Сдобный хлеб, ― говорит Эсси, склонившись над увеличительной сферой за нашим маленьким обеденным столом, заваленным инструментами, настойками и металлическими горшочками, и царапает одной из своих палочек для травления то, что находится под увеличительным стеклом. ― Я почувствовала запах крови на твоих ботинках, как только они коснулись желоба.
Я подхожу к столу, отщипываю кусочек от ломтя, лежащего на ее тарелке, и запихиваю в рот, со стоном удовольствия поглощая первую еду с тех пор, как я отправилась в путь на заходе прошлой Авроры ― плотную мякоть ароматного лакомства, пропитанного растопленным маслом и покрытого сладким слоем варенья из болотной ягоды.
Я улыбаюсь.
Я люблю болотную ягоду. А Эсси ― нет. Значит, она оставила этот кусок специально для меня, зная, что я вернусь голодной. Не то чтобы она призналась в этом.
И не то чтобы я этого хотела.
Она делает вид, что не беспокоится обо мне, а я делаю вид, что не беспокоюсь о ней. Мы сосуществуем параллельно, ничего не ожидая друг от друга, за исключением странного списка покупок и тех фантастических вещей, которые она готовит для меня, и это прекрасно работает.
Идеально.
Я бы не стала ничего менять.
― Все пошло наперекосяк, ― говорю я с набитым ртом, проходя в нашу грубо сколоченную кухоньку. Я поднимаю салфетку, укрывающую свежеиспеченный хлеб и отрезаю от него толстый кусок, намазываю его маслом и поливаю вареньем. Открыв ящик со льдом, я достаю ярко-зеленые фрукты, нарезаю их дольками и выкладываю себе на тарелку. ― Хочешь горо?
― Они еще не созрели.
Я кручу тарелку в руках.
― Конечно, созрели.
― Когда они созревают, их хвостики желтеют. ― Она поднимает глаза от своего занятия, и рыжие брови почти сходятся на ее милом, усыпанном веснушками лице. ― От этих у тебя язык отвалится.
Я засовываю дольку в рот, и морщусь от терпкого вкуса.
― Они не спелые, ― бормочу я, выплевывая фрукт в мусорное ведро.
Эсси хихикает, а затем снова опускает голову и смотрит через стекло, возвращаясь к… тому, что она делала.
Я отодвигаю фрукты в сторону и сосредоточиваюсь на хлебе, наблюдая за ее работой. Мой взгляд перемещается с изящных, ловких движений ее пальцев на тонкие черты лица. Карие глаза. Нос, слегка вздернутый у кончика. На левом ухе вырезан клип, который немного длиннее моего и больше наклонен вниз, что придает ей гипнотический, неземной вид.
Волосы спускаются до бедер, словно густая рыжая завеса, которая сочетается с металлическими крапинками в ее глазах ― такого уникального оттенка рыжего я никогда не встречала ― единственный всплеск цвета, который присутствует в ее внешности. И только он.
Я откусываю еще один большой кусок, вспоминая дей, когда она переехала сюда. Я сказала ей, что она может делать все, что захочет, со скудной обстановкой. Естественно, наше общее жилое пространство теперь того же цвета, что и весь ее гардероб.