Бывшие. Я до сих пор люблю тебя (СИ)

Только тут до меня доходит, что Эми ко мне не заходила. И вообще я не слышала ничьих движений в квартире.
С трудом поднимаюсь, иду к дочери в комнату и распахиваю дверь.
На кровати дочери кокон из одеяла. Торчит только ее макушка, волосы свисают до пола.
— Эмилия, — нахожу ее плечо и толкаю аккуратно.
Со стоном она выпутывается и поднимает на меня такой же блестящий взгляд, как и у меня.
— Мамуль, — ее голос хрипит, — у меня будильник звонил, но я не смогла встать, отключила его. Можно я сегодня побуду дома? Пожалуйста?
Эми у меня никогда не врет насчет своего самочувствия, поэтому если она говорит, что ей нехорошо, значит, так и есть.
Трогаю ее лоб. Как и ожидалось, он горячий.
— Эми, кажется, мы заболели, — констатирую невесело. — Я сейчас принесу жаропонижающее.
— Хорошо, мамуль.
Нахожу в себе резерв сил и иду искать в аптечке нужные препараты. Выпиваем с Эмилией таблетки и снова расходимся по своим комнатам.
— Выходи, как только почувствуешь себя лучше, — прошу дочь.
В спальне снова залезаю под одеяло и сжимаю телефон в руке.
Надо звонить. Оттягивание неизбежного не выход.
Герман отвечает, едва у меня в трубке начинает идти первый гудок.
— Тамила.
— Привет.
— Что с голосом?
— Гер, мы с Эмилией заболели. Обе проснулись с температурой.
— Я сейчас приеду к вам, — тут же отзывается.
— Нет! — отвечаю слишком резко.
— Даже не начинай.
— Послушай, — произношу на выдохе и достаточно миролюбиво, — сам подумай: мы обе больные, ну куда тебе ехать? Ты же сляжешь вместе с нами. Ни к чему это, Титов. У тебя открытие ресторана на носу.
— Нам нужно поговорить, Тамила, — начинает серьезно.
— Конечно, Герман, и мы обязательно это сделаем. Поверь, я сейчас не в состоянии разбираться со всем.
Слышу шумный выдох в трубке.
— Хорошо, как скажешь. Только знай: Я люблю тебя, люблю Эми. Мы семья, Тами. Я больше никуда вас не отпущу, не повторю ошибку молодости. Есть ребенок или нет — это не повлияет на мои чувства к вам.
Мне горько это слышать. Хочется, правда искренне хочется поверить в то, что наличие ребенка от другой женщины действительно никак не скажется на наших отношениях, но уж мне ли не знать, что всякое бывает.
— Ты слышишь меня? — зовет Титов.
— Да. Слышу, — отвечаю тихо.
— Скажи, что нужно из лекарств, я привезу.
— Гера…
— Привезу и отдам через порог, даже в квартиру не зайду.
— Ладно.
— Я люблю тебя, — повторяет с нажимом.
— И я тебя, — это все, что у меня получается выдавить из себя, и после этого я отключаюсь.
Герман приезжает через час. Заглядывает в квартиру, рассматривая меня, и отдает несколько пакетов.
— Зачем так много?
— Тут лекарства, а тут еда из ресторана и еще по мелочи: фрукты, вкусняшки Эми, а тебе какао.
Порывается пройти в квартиру, но я не пускаю, едва ли не захлопываю дверь перед его носом.
— Спасибо, Герман.
— Тами…
— Все, Титов. Уходи. Потом поговорим с тобой.
Безжалостно закрываю перед ним дверь.
Весь день мы с Эми лежим каждая в своей комнате. Спим без сил подняться. Не без труда заставляю Эмилию и себя поесть.
— Мам, а где папа? — спрашивает она сипло.
— Он у себя в квартире. Я не пустила его сюда, Эми. Мы болеем, а у него на носу важное мероприятие — открытие ресторана.
— Ясно, — сникает. — Я соскучилась по нему.
— Я понимаю, доченька, — целую ее в макушку.
Я тоже… хочется добавить, но не могу. Попросту не поворачивается язык.
Ближе к ночи температура у нас обеих ползет вверх. Сбиваю ее и расходимся по комнатам.
Ночью снится всякое. Тревожное. В бреду я вижу и собственную смерть, и смерть Германа. Инесса победно смеется, держа в руках сверток, а я почему-то обливаюсь кровью.
Кошмар сменяется кошмаром. Утром просыпаюсь уставшей, с гудящей головой. Но температуры нет, только сильная слабость.
Быстро привожу себя в порядок, скидываю в стирку мокрую пижаму, мою голову, сушу ее. Иду к дочери, которая по-прежнему спит.
Сил все-таки больше, чем вчера, поэтому сажусь завтракать, параллельно отвечая на сообщения Геры. Он переживает за нас с Эми.
  
Несколько дней мы проводим вдвоем с Эми. Ей на глазах становится лучше, организм восстанавливается быстро. Я чувствую себя прекрасно.
В пятницу в дверь звонят.
Герман проходит в квартиру, сразу же обнимает меня. Кожа горит от этих прикосновений. Я зажмуриваюсь, обнимаю его в ответ.
Вот бы я распахнула глаза, а ничего этого не было. Никакой Инессы, никакого скандала.
— Похудела, — Герман заглядывает мне в лицо. — Бледная.
— Аппетит не очень, — поджимаю губы.
— Папуля! — Эми вылетает из комнаты и спешит к отцу.
Обнимает его и произносит громко:
— Пап, я скучала. Ты так надолго не уезжай больше.
Резко отворачиваюсь, чтобы никто не видел выражения моего лица, потому что мне очень больно. Эми ведь еще не знает ничего.
Я переодеваюсь в джинсы и свитер и возвращаюсь в коридор.
— Эми, мы съездим с папой кое-куда. А ты посиди дома, хорошо? Не забудь лекарства выпить.
— Конечно! — дочь расцеловывает меня и Германа.
Мы выходим с Титовым на улицу, направляемся к машине. Он пытается взять меня за руку, но я мягко выворачиваясь. Злится, но молчит.
Выезжаем из города. Я знаю, куда он везет меня.
Недалеко от города есть место для пикника. Красивый вид на город, и народ там бывает редко.
Чем ближе мы подъезжаем к тому месту, тем тревожнее мне становится…
  
Глава 42. Эгоистичная реальность
 
Герман
— Назови время, когда можно будет поехать с тобой на УЗИ, — практически требую я, до побелевших костяшек сжимая телефонную трубку.
— Гера-а, — тянет чуть ли не умирающим голосом Инесса.
— Инесса. Назови. Время.
— Неужели ты не слышишь? Мне плохо, между прочим! — стонет вновь.
— Что случилось?
— Я заболела, представляешь? На следующий день после выставки проснулась с хлюпающим носом. Так что с УЗИ придется повременить.
Меня не трогает ее болезнь. По правде сказать, вообще ничего внутри не отзывается на ее жалостливый голос. Теоретически есть шанс, что Инесса носит моего ребенка. Любая контрацепция может дать сбой. Но какова вероятность? Один к ста?
Именно поэтому я не верю Инессе. Ни в то, что она беременна, ни в то, что ребенок мой. Не верю просто потому, что, будь у Инессы в рукаве такой козырь, она бы разыграла его раньше.
— Когда? — не отстаю от нее.
— Через неделю, не раньше. Что ты за бесчувственная сволочь, Титов?! — ну вот, приехали. Снова сопли-слезы. — Я, вообще-то, ношу твоего ребенка! Сына!
— О как. Уже и пол узнала, — хмыкаю.
— Я чувствую!
— Хорошо, Инесса. Неделя так неделя. Запишись, пожалуйста, на прием, чтобы потом мы не ждали еще неделю, — злюсь на нее, да.
За весь этот устроенный ею балаган, за то, что не могу быстро разобраться с ситуацией.
От незнания и непонимания происходящего лезу в интернет, читая истории о том, как женщины на поздних сроках узнают о беременности. Почему такое происходит и так далее.
Бред какой-то.
Загоняю себя с каждым днем все больше и больше.
Все осложняется тем, что я не могу нормально поговорить и с Тамилой. Чувствую, как она отдаляется, закрывается. Мне не нравится это, я не хочу ее потерять. Снова.
Как сумасшедший, делаю то, что стало привычным за последние месяцы, — захожу в папку с фотографиями бывшей жены и рассматриваю их.
Если бы у меня были не цифровые снимки, а бумажные, на них бы появились дыры. Потому что эти изображения засмотрены до дыр.
Тут Тами еще школьница, я поступил на первый курс и привез ее на первое сентября. Фотография сделана в машине, на память об этом важном дне.
Мы совсем юные, зеленые, смешные.
Потом ее выпускной. На Тамиле бежевое платье в пол. Ткань красиво переливается, потому что на ней множество камней. Тами светится вся. Помню, как ревновал ее безумно. Особенно когда она танцевала вальс с одноклассником. Мне было дико сложно сдерживаться.