Бывшие. Я до сих пор люблю тебя (СИ)

А потом она полетела ко мне в объятия, и все встало на свои места.
Это фото с первого курса. Эти с множества вечеринок.
Дальше фото со свадьбы, одно за одним. А вот Тами уже беременна Эми. С большим животом, бледная, измученная беременностью.
Дальше фото из другой реальности: бледная Тамила держит маленький сверток, в котором наша дочь. Несмотря на изможденный вид, моя жена по-прежнему самая красивая.
Дальше череда фото, где Эми росла, а Тами становилась все более несчастливой.
После развода некоторое время у меня не было ее новых фото, пока я не понял, что могу делать их сам. И я начал фотографировать ее. На обедах, на прогулках с дочерью, а после на выставках. При любом удобном моменте.
Ни на одной из фото она не смотрит в камеру, потому что не знает об этих фотографиях.
Помню, как года три назад я потерял телефон. Меня с головой накрыла паника. Не из-за того, что в телефоне куча банковских приложений или личные данные, нет.
А из-за того, что у меня исчезли ее фото.
Слава богу, у меня вышло восстановить аккаунт, и все сохраненные фото были там.
Когда Тамила с дочерью выздоравливают, я приезжаю, чтобы забрать ее.
Еду в место, в котором мы были когда-то в юности с компанией. Отсюда открывается красивый вид, и здесь достаточно уединенно.
Несмотря на это, мы остаемся сидеть в машине.
— Тамила, — начинаю я, — то, что я тебе говорил, — правда. Для меня все осталось так же.
Тами нервно теребит рукав свитера, накручивая его на палец. На меня не смотрит, все внимание обращено к рукам.
— Герман, мне кажется ты торопишься, — произносит охрипшим голосом.
До боли зажмуриваюсь, дышу, чтобы не сорваться. Даю себе секунду, вторую, третью.
— Я опаздываю, Тамила… на тринадцать лет.
Она поднимает голову и смотрит на меня. В глазах слезы, боль.
— Что будет дальше, Герман?
— Все будет очень просто, Тамила, — говорю уверенно, будто так и должно быть. — Я узнаю, действительно ли Инесса беременна моим ребенком. Если это не так, то я перевожу свои вещи к вам, мы ищем дом и переезжаем туда. Женимся. Рожаем детей. Живем долго и счастливо. Если Инесса беременна от меня, то будет все то же самое, просто я буду поддерживать еще одного своего ребенка. Но дом, женитьба и наши будущие дети — все это остается в плане.
Тамила прикрывает глаза ладонью, потом проводит ею по бледному лицу, облизывает сухие губы.
— Я больше не смогу родить тебе, Герман, — наконец говорит тихо.
После сложных родов у Тамилы возникли проблемы по женской части. Тогда врачи говорили, что вероятность наступления беременности в будущем под вопросом.
Тринадцать лет назад нам это было и не нужно, так что мы не расстроились, а потом… потом это уже стало не моим делом, Тамила вычеркнула меня из своей жизни.
— Мы можем поднять эту тему с врачом. Но в любом случае, даже если ничего не получится, не страшно. У нас есть прекрасная дочь. На все воля божья.
Тамила натягивает рукава на пальцы, сжимает их. Я же не сдерживаюсь и тянусь к ней, обхватываю ее, вжимаю в себя. Тамила просовывает руки, гладит меня по спине.
От кайфа я прикрываю глаза. Безумно скучал по ней. Надышаться не могу.
Она мягко выпутывается из моих объятий и смотрит прямо:
— Знаешь, что я чувствовала, когда осталась одна с Эмилией?
— Что? — спрашиваю с щемящим сердцем, понимая, куда она ведет.
— Одиночество. Несмотря на то, что рядом были мои родители, мне было до боли одиноко. А еще страшно. После, когда Эми начала задавать неудобные вопросы о маме и папе — просто больно. За ребенка, у которого никогда не было полноценной семьи. Тебе не понять, насколько это сложно.
Мучительно улыбаюсь, глядя на город, раскинувшийся за лобовым стеклом.
— Конечно, мне не понять тебя, Тамила, — произношу сдавленно. — Как тебя может понять человек, который, возвращаясь домой, знал, что его место не тут, а там, рядом с той, которая просила больше не приходить. Человек, который годами смотрел на любимую женщину со стороны. Который не мог сделать ни шага, потому что она не подпускала ближе. Строила баррикады одна выше другой. Человек, который лишился дочери, ее ежедневного смеха, первых эмоций и достижений. Первых шагов, радости от первого появившегося зуба, — чем больше я говорю, тем громче становится мой голос. — Который не был рядом с ней, когда она впервые упала или съехала с горки, а после залилась смехом. Тебя не сможет понять человек, которому ты оставила лишь прерогативу смотреть видео о прожитом дне его дочери просто потому, что ближе нельзя, иначе тебе будет больно, иначе ты снова начнешь плакать. Тебе не понять человека, который не спал ночами, когда вы болели. Который сидел, сжимая в руках телефон, чтобы не пропустить звонка. А вдруг станет хуже? А вдруг нужна скорая? Конечно, тебе не понять меня Тамила, ведь в твоей эгоистичной реальности лишь ты страдала и мучилась.
  
За грудиной горит, словно налили кислоты. Я никогда не делился с Тамилой своей болью, мне казалось, будет не по-мужски выливать на нее это все.
Когда я заканчиваю свой монолог и резко оборачиваюсь к Тамиле, та роняет тихие слезы, которые скатываются по бледным щекам и капают на джинсы.
— Ты никогда не говорил… — шепчет с дрожью в голосе.
— Зачем? Чтобы причинить тебе еще более сильную боль?
— Я бы хотела…
— Ты выставила меня из нашей семьи. Приняла это решение единолично, не советуясь со мной. На мои попытки исправить что-то и вернуться в семью ты реагировала бурно — истерикой и слезами, — протягиваю руку и грубо стираю с ее щек соленые капли. — И сейчас поступаешь так же.
Припечатываю ее словами.
Пусть. Мне тоже больно от того, что она пытается сделать.
— Я не знаю, как правильно, Герман, — ее голос по-прежнему неровный, еще и приглушенный от слез. — Но возможно, ради ребенка стоит попробовать.
Последняя ее фраза звучит до нелепого неуверенно, совершенно противоположно ее словам о том, что она знает точно.
— А у меня спросить ты не хочешь? — вздыхаю разочарованно. — Чего я хочу? С кем быть? Кого любить?
— Герман…
У нее закончились аргументы, а у меня слова и желание, чтобы доказать ей, что ничего непоправимого нет и что самое главное — это любовь. И если она есть, то все возможно, все в наших руках.
— Тебе, как и в первый раз, проще спрятать голову в песок, чем попытаться что-то сделать.
— Ты не понимаешь… — мямлит.
— Я все понял, Тамила. Тебе страшно, у тебя мало веры в меня, в нас. При первой же проблеме ты снова делаешь это — безжалостно рубишь то, что еще не успело вырасти. Вычеркиваешь меня из своей системы координат. — Завожу машину, сжимаю с силой руль. — Сообщи, когда мне можно будет начинать бороться за нас, потому что пока я не вижу с твоей стороны желания сохранить нашу семью.
  
Глава 43. Быть счастливым
 
Тамила
— Мама, а почему папа больше не остается у нас ночевать?
Почему?
Потому что я выгнала его. Снова. Потому что его предыдущая женщина, возможно, ждет от него ребенка. А еще потому что запуталась не только я, но и мои тараканы.
Я люблю Германа, и сама мысль о том, что он останется с Инессой, болезненна. Картинки их «счастливой» семьи убивают.
Когда Герман высадил меня возле дома после того сложного разговора, мне хотелось исчезнуть.
Он зол на меня по понятным причинам, а я… я только тогда впервые задумалась о том, что чувствовала та, вторая сторона. Ведь мне всегда казалось, что существует только моя правда и моя боль, а у Германа и без нас все хорошо.
Титов прав: в моей эгоистичной реальности даже мыслей не было о другом человеке.
А он там жил, страдал, думал о нас, о том, как ему не хватает дочери.
— Герман… — позвала я его, трусливо смотря на ручку двери и даже для самой себя попросив: — Дождись меня.
Поднимаю лицо и смотрю в непроницаемое лицо Германа.
— Помнишь, ты говорил, что будешь ждать? — спрашиваю его, и он кивает. — Дождись. Пожалуйста.