Бывшие. Я до сих пор люблю тебя (СИ)

— О, значит, ты уже истекаешь кровью? — закатываю глаза. — У тебя полный офис сотрудников. Кто-нибудь да поможет.
— Как ты себе это представляешь? Я не буду разгуливать полуголый по коридорам и искать помощи.
— А что, думаю, женская половина оценит, — хмыкаю нервно.
— Значит, нравлюсь, — довольный как слон.
— Титов!
— Все, Титова, иди сюда и спаси меня. Кто, если не ты?
Садится на диван, а я обхожу Германа со спины, достаю из аптечки все, что может пригодиться, и поднимаю глаза. Рука с ваткой и перекисью замирает.
Его спина целиком забита татуировкой. Это одна большая картина.
Что-то атмосферное, даже пугающее. Использованы разные стили, но в целом тату смотрится очень сюрреалистичным, тем не менее безумно притягивает взгляд.
Рисунок темный, выполненный черным цветом. Ветхий, даже заброшенный дом в дремучем лесу. В окнах не горит свет — жилище было оставлено. Дом и сосны вокруг него укутаны туманом.
Я не знаю, кто это нарисовал, но у меня подкатывают слезы.
От картины веет одиночеством, безысходностью, концом жизни.
Тату тянется от плеч до самой поясницы. Это большая работа, в ней замешано много крови и боли.
Сама не замечаю, как кладу руку на спину Германа. Веду пальцами по полной, безжалостной черной луне, ниже, к макушкам сосен, еще ниже, по раскидистым ветвям к крыше дома. Очерчиваю дверь, понимая, что она никогда не откроется и в нее никто больше не войдет.
Рука скользит все ниже, по мерзлой, кажущейся мертвой земле, ловит дымку тумана, которая тянется вбок.
И я веду пальцами по этой дымке, по ребрам под рукой. Пальцы останавливаются под грудью Германа, там, где ощущается биение сердца. Рисунок заканчивается на двух маленьких фигурах. Не распознать, кто это. Одна чуть больше, вторая меньше.
Я не знаю, кто это. Мужчина, женщина, ребенок? Может, вообще призраки.
Хотя нет, знаю. Конечно, знаю.
— Не плачь, котенок, — хрипло говорит Герман и стирает шершавым пальцем мне слезу, а вторую руку кладет поверх моей, прижимая ее к сердцу сильнее.
Я чувствую, как оно наращивает ритм, стучит гулко, отзывается.
Поднимаю взгляд и смотрю на мужчину, которого любила когда-то очень давно, кажется, в прошлой жизни. В той, где я была наивной фантазеркой, надеющейся на светлое будущее.
Герман проводит по моему лицу костяшками пальцев, устало улыбается.
— Это… — мой голос осипший, как после долгой ангины, — это очень красивая татуировка.
Вместо ответа Герман продолжает гладить меня по щеке, не сводит взгляд с моего лица.
— Когда… когда ты сделал ее?
— Двенадцать лет назад, — отвечает он.
— Расскажешь, что она означает? — мне почему-то нужно знать, почему Герман вот уже двенадцать лет носит на себе эту нарисованную жизнь.
Титов усмехается, но продолжает смотреть на меня с теплотой.
— Когда-нибудь я расскажу тебе.
— Когда-нибудь, но не сейчас?
— Не сейчас, — качает головой.
Всхлипываю в последний раз и стираю последние остатки влаги с щек, снова захожу за спину Германа, прикладываю ватку.
— Тут порез. Кровоточит, но, думаю, зашивать не нужно.
Титов кивает.
— Татуировка не пострадала, — мне кажется, ему важно это знать.
— Это самое главное.
  
Глава 28. Я буду ждать
 
Тамила
Восемь лет назад
— Почему ты не отвечал на звонки?
— Брось, детка, тебе не идет роль ревнивой жены!
— Рус, я не твоя жена. И это не ревность. В прошлый раз я прождала тебе в ресторане больше часа, потом ушла. И все это время ты не отвечал на мои звонки. Считаешь это нормальным?
— Тамилка, ну кончай напрягать, — Руслан отмахивается от меня, как от назойливой мухи. — Лучше идем, нас в клубе ждут.
— Ты мне так и не ответил, — складываю руки на груди.
Руслан моложе меня на год. А по ощущениям — на целое столетие. У меня такой беспечности и ветра в голове даже в восемнадцать не было.
— Слушай, Тамил, я забыл, прикинь? Ну вот просто забыл, что договорился о встрече с тобой. А потом оставил телефон в машине, ушел спать. Это противозаконно? — становится в оборонительную позу.
  
Закатываю глаза и смотрю на ночное небо.
Что ж у меня все так… через задницу. Когда-нибудь случится в моей жизнь достойный мужчина? Руслан врет как дышит, больше чем уверена. И нафига я с ним?
Пока я размышляю, он тянет меня внутрь клуба.
У него тут друзья, привычная тусовка. А я отгуляла свое по клубам, и желания начинать сначала нет. Это все некстати, словно одежда, которая мала.
Руслан плюхается на диван, я же остаюсь стоять.
— Детка, садись, — хлопает по диванчику.
— Я отойду.
А потом вообще уйду. Не хочу тут быть. И с ним, с Русом, тоже быть не хо-чу.
Решаю зайти в туалет. Очередь, как в Третьяковку. Стою минут двадцать, не меньше, а когда выхожу, иду на поиски Руслана. Хочу сказать ему, что ухожу, и попрошу мне больше не звонить. Вся его компания разбрелась по углам. Кто-то отплясывает, кто-то сосется в темном углу.
Я знаю, тут есть вип-залы, поэтому направляюсь туда.
В какой-то момент меня перехватывают за руку.
— Гера?
— Пойдем из этого гадюшника, — тянет меня настойчиво к выходу.
— Почему вдруг? Что происходит? Я должна поговорить с Русом.
— Поговоришь потом со своим сосунком! — бросает зло.
Вырываю руку:
— Какого черта ты вообще тут делаешь?
— Мимо проходил, — отвечает как ни в чем не бывало.
— Вот и иди, — обхожу его и толкаю первую попавшуюся дверь, где взору открывается картина маслом.
Руслан между ног у барышни из его компании.
— Ты поэтому хотел меня увести? — спокойно спрашиваю у Титова.
— Да.
— Зря.
— Эй! — Руслан только сейчас замечает нас. — Какого?..
— Пойдем отсюда, — Герман берет меня за руку и выводит на улицу.
Я вдыхаю полной грудью прохладный воздух и счастливо улыбаюсь. А вот пофиг на этих мужиков! Мне и так хорошо.
— Плакать будешь? — Герман спрашивает аккуратно.
— Чего? — у меня аж голос садится. — Вот еще! Плакать из-за этого козла.
— Хорошо хоть его натура вылезла на третьем свидании, — смеется Герман.
Резко подбираюсь.
— Откуда ты знаешь, сколько у меня с ним было свиданий?
— Тамилочка, солнышко, сможешь зайти в квартиру? Я задержусь на работе. Ключи возьми у консьержки. Я ее предупрежу.
— Конечно, Володь. Я буду ждать у тебя дома.
— Прости, что снова не получится тебя забрать.
— Я все понимаю.
Да. Вот так.
У консьержки есть ключи от квартиры Вовы, а у меня нет. Видимо, ей он доверяет больше. Я не злюсь, нет. Просто с горечью осознаю, что и тут мне нет места.
— Мам, ты вернешься сегодня? — спрашивает Эми, стоя на пороге моей комнаты.
Закрываю помаду и убираю ее в столик.
— Нет. А ты хотела что-то?
Эмилия уже взрослая девочка, она иногда остается одна дома, когда я ночую у Володи. Я стараюсь делать это нечасто или делаю, когда Эмилия ночует у Германа или у бабушек с дедушками.
— Ничего, — ведет плечом.
Она какая-то притихшая в последнее время, грустная.
Поначалу я думала, что это резкий переход с каникул на учебу повлиял на ее настроение, а потом поняла, что ее что-то тревожит. Эми на мои вопросы отнекивалась и говорила, что все хорошо. Едва ли не в впервые в жизни отдалилась от меня.
Дочка подходит ко мне, садится на ручку кресла, которое стоит рядом с косметическим столиком, машинально берет мою косметичку, принимается крутить в руках тушь, тени.
Все это она делает автоматически, улетая мыслями куда-то далеко.
Я не тороплю ее — если ей нужно время, я дам его.