Пока ты видишь меня
В тот день я впервые ясно осознал, что люди, особенно те, кто таит в себе мысли о самоубийстве, очень ранимы.
С того момента мальчик целую неделю не появлялся в библиотеке. Если бы я с ним не поговорил, возможно, я бы просто проигнорировал этот факт. Однако после нашего диалога мне было трудно оставить все как есть. Потому что мои слова могли в конечном итоге подтолкнуть парнишку к самоубийству. Я гулял, не зная, как поступить, и однажды мои ноги сами принесли меня к его дому.
* * *Когда я заглянул в дом через телескопы, то увидел, что паренек, скрючившись, сидит в углу комнаты, царящее в которой иначе как беспорядок было не назвать. Я не видел ни отца, ни матери мальчика. Он был один в комнате, в которой даже свет не горел. Его пустые глаза были сосредоточены на муравьях, извивающихся на разорванном полу.
– У него депрессия. – Пробормотав это, я позвонил в звонок рядом с входной дверью.
Вот те на, нет никакого звука. Может, он сломан? Я вздохнул, увидев, что кнопка дверного звонка просто беззвучно западала внутрь, словно я нажимал на воздух. Немного поразмыслив, я слегка щелкнул пальцами, затем снова нажал на дверной звонок.
Чтобы починить его, пришлось использовать свои силы, но теперь оттуда раздавался чистый звук. Ли Чонун никак не реагировал. Я нажал снова. Опять никакой реакции. Я звонил в дверь до тех пор, пока он не поднял глаза, не встал и не открыл дверь собственной рукой.
– Вы?
У Ли Чонуна, который внезапно высунулся из-за двери, было очень изможденное лицо. Область вокруг его глаз настолько потемнела, а губы так пересохли, что я даже не мог сказать, съел ли он за все это время хоть одну ложку риса.
– Ты ел? Может, хочешь кимбап?
Я протянул смущенному мальчику черный пакет. Десять рядков кимбапа, завернутые в серебряную фольгу. Половину из них я протянул мальчику, не забыв дать совет съесть столько, сколько он сможет, а остальное сразу положить в холодильник.
– Сейчас лето, поэтому кимбап быстро испортится. То, что оставишь на потом, сначала попробуй, и, если все в порядке, можно будет есть.
– Вы правда не призрак.
– Я ведь сказал, что нет.
– Да, и все равно я так думал… Но призраки ведь не могут покупать кимбап или что-то подобное.
– Спасибо, что заметил.
– Значит, вы жнец потустороннего мира?
На мгновение я вздрогнул. Выражение лица не изменилось, но в мыслях я был сильно изумлен. Как этот человеческий ребенок смог меня узнать? Это так заметно? Я осмотрел свой наряд. На мне не было ни черного балахона, ни черной шляпы, которые, как думают люди, должны быть у жнецов. Все, что на мне было надето, – это черная рубашка, черные штаны, очки в черной роговой оправе и кроссовки. Черт, может быть, проблема в черном цвете?
– Вы ведь появились тогда, когда я хотел умереть.
Так вот в чем дело. Какое облегчение, что это не мой наряд оказался странным.
– Я умру вот так?
– Нет, твое время еще не пришло.
– Я должен и дальше жить вот так? – спросил мальчик тихо, почти шепотом.
Непонятно, предназначался этот вопрос мне или ему самому.
Затем он опустил голову. Когда я уже собирался наклониться, чтобы посмотреть, не плачет ли он, мальчик вдруг открыл фольгу и положил в рот один кимбап. Послышались звуки чавканья, жевания, а между ними даже всхлипы.
Мальчик, чье горло то ли сдавливал плач, то ли забил кимбап, неуклюже пробормотал:
– Очень вкусно. Спасибо за кимбап.
Коротко поблагодарив меня, мальчик безжалостно захлопнул входную дверь. Я, оставшись за ней, просто стоял и моргал. Я впервые понял, что слова о том, что время умирать еще не пришло, могут быть не утешением, а острым кинжалом. И тут же задумался, следует ли мне еще раз позвонить в дверь, но решил не делать этого. Вместо этого я порылся в сумке, достал один кимбап и съел его. К счастью, он не испортился. По крайней мере, паренек не умрет, наевшись кимбапа.
Сегодня мне нужно было идти работать, поэтому я оказался далеко от дома мальчика. Но каждый раз, когда у меня было время, я смотрел в его сторону с помощью телескопов. Мальчик съел несколько кимбапов, а остатки положил в холодильник. Иногда он подходил туда, доставал пару штук и ел. В холодильнике не было ничего, кроме кимбапа, пустого контейнера для закусок и увядших овощей. Даже когда наступила ночь, мать ребенка не вернулась, а отца и след простыл.
2– А по нему не скажешь, что он собрался умереть. Разве нет? – озадаченно пробормотал растянувшийся на кровати Чхоль, надеясь услышать согласие.
Хан, быстро глянув на него, лишь недовольно нахмурился:
– Вы что, решили записать в покойники человека, чья жизнь еще не подошла к концу, но он решил умереть?
– И все же что-то в этих людях есть. Словно они отказались от всего в мире или типа того… Разве нет?
Чхоль, подняв верхнюю часть туловища, посмотрел на меня. Хан, казалось, понятия не имел, о чем он говорил, но я все понял. Мы с Чхолем долгое время наблюдали за людьми, решившими покончить с собой, и пытались им помочь. А Хан, возможно, поначалу и помогал, но в какой-то момент они ему осточертели, и он начал их избегать. Я, вспоминая действия Ли Чонуна, заговорил:
– Он определенно не похож на человека, готового покончить с собой. Это было довольно необычно.
– Хён, вам тоже следует взглянуть в лицо реальности. Врата над его головой не открыты, и он не из тех, кто чувствителен к энергии, так как же он может видеть нас? Он определенно решил покончить жизнь самоубийством.
– А еще сказал, что надо покормить кота.
– И что с того?
– Человек, который хочет умереть, даже сам ест с трудом, стал бы он заботиться о ком-то еще? Он точно странный.
– Нет ничего странного. Потому что в мире существуют разные люди. Статистика, которую опубликовали совсем недавно, говорит, что уровень самоубийств среди молодых людей в этой стране довольно высок. Только в прошлом году ежедневно совершали самоубийство по сорок человек. Раз они часто умирают таким образом, в этом нет ничего странного.
– Что? Правда? И почему так много желающих умереть? Похоже, люди ведут статистику даже по таким вещам? А Мёнбуджон ничего похожего не делает?
– Ему это не нужно. Потому что Мёнбуджон знает, кто умрет. Единственное исключение – те, кто совершает самоубийство. И от этого только головная боль. Вот поэтому-то Мёнбуджон, вероятно, поручил эту задачу глуповатым жнецам.
– Разве настолько уж и головная боль? А ведь они даже не могут добраться до Мёнбуджона…
Покончивший с собой человек не может рассчитывать на сопровождение жнеца, не говоря уже о том, чтобы оказаться в Мёнбуджоне. Душа, которая умирает таким образом, сразу же погружается в повторяющуюся жизнь. Люди, прошедшие через абсолютную смерть, могут выбрать новую жизнь, но эти души только раз за разом повторяют ту боль, которую они испытывали перед тем, как умереть. Пока не встретят абсолютную смерть. С одной стороны, это была возможность преодолеть боль, а с другой – все это напоминало вечное наказание.
– Эй, давайте не будем спорить, а просто спросим его напрямую, – передернул плечами Чхоль, будто спрашивая, в чем тут вообще проблема.
Вот же гаденыш, если бы ты ему не ответил, мы бы тут не ссорились! Мы с Ханом, стиснув зубы, уставились на Чхоля.
– И что вы предлагаете спросить? Просто подойти и сказать: «Ты хочешь покончить жизнь самоубийством?» – так?
– Ага.
– Чхоль, вы совсем…
– А разве есть тут о чем беспокоиться? М-да, похоже, есть. Мне вот показалось, что он точно не собирался умирать. А если так…
Чхоль на мгновение снял солнцезащитные очки, затем перевел свои черные глаза по очереди на меня и на Хана.
– То проблема лишь в том, как ему удается видеть нас, не так ли?
– Как сказать… Может быть, он просто восприимчив к энергии?
– Нет, дело не в этом. Раньше, когда мы с ним встретились, ничего такого тоже не было. Он может видеть только жнецов потустороннего мира, но не других существ.