Мистер Кэвендиш, я полагаю (ЛП)
— Там, — сказала Амелия, совершенно не подобаемым для леди образом тыча пальцем в сторону. – В дальнем углу. Это Ваш?
Он покосился:
— Видимо, да.
Она сделала глубокий вдох, собираясь с силами, и повела его через площадь к ожидавшему экипажу.
— Как Вы думаете, — проговорила она ему в ухо, — Вы сможете вести себя так, словно вовсе не пьяны?
Он улыбнулся, выражение его лица было слишком высокомерным для того, кто нуждался в помощи, чтобы стоять ровно.
— Джек Кучер! – Позвал он, голос его был твердым и властным.
Амелия поразилась.
— Джек Кучер? – Пробормотала она. Разве все они не были Джонами Кучерами?
— Я переименовал всех своих извозчиков в Джеков, — немного бесцеремонно заявил Уиндхэм. – Подумываю сделать то же самое со служанками–судомойками.
Ей удалось не поддаться порыву рукой потрогать его лоб.
Кучер, дремавший на козлах, бодро соскочил вниз.
— В Белгрейв, — важно произнес Уиндхэм, протягивая Амелии руку, чтобы помочь ей забраться в экипаж. Он являл собой красноречивый образ человека, выпившего три бутылки джина, и Амелия не была уверена в своем желании опереться на него. – Другого выхода нет, Амелия, — сказал он теплым голосом с дьявольской улыбкой. На какой–то миг он стал похож на самого себя – все держащего под контролем, всегда превосходящего в беседе.
Она вложила свою руку в его, и он… она почувствовала… Рукопожатие. Легкое, ничего не значащее движение, ни обольстительное, ни злое. Но сейчас оно показалось ей обжигающе интимным, говорящим об общих воспоминаниях и будущих столкновениях.
— «А потом это ощущение исчезло. Ни с того ни с сего, как и появилось. Она сидела с экипаже, а он развалился рядом с ней на сиденье, подобно несколько нетрезвому джентльмену, каковым сейчас и являлся. Она со значением уставилась на противоположное сиденье. Они могли быть помолвлены, но, как полагалось, он все равно не должен был занимать место рядом с нею. Не тогда, когда они одни в закрытом экипаже.
— Не просите меня сесть против движения, — сказал он, покачав головой. — Не после…
— Не надо ничего говорить, — она быстро отвернулась.
— Вы не должны были ехать. – Его лицо приняло нехарактерное выражение – вид раненного щенка с проблесками хитрости и жульничества.
— Это был инстинкт самосохранения. – Она подозрительно взглянула на него. Такая бледность была ей знакома. У ее младшей сестры был чрезвычайно чувствительный желудок. Уиндхэм, однако, выглядел как Лидия прямо перед тем, как расплатиться по счетам. – Сколько Вам пришлось выпить?
Он пожал плечами, решив, очевидно, что нет смысла ее обманывать:
— Не так много, как я заслужил.
— И… часто Вы это делаете? – Осторожно спросила она.
Он ответил не сразу.
— Нет.
— Я так и думала, — она медленно кивнула.
— Особые обстоятельства, — сказал он и закрыл глаза. – Исторические.
Она смотрела на него несколько секунд, позволив себе роскошь рассмотреть его лицо не заботясь о том, что он подумает. Он выглядел уставшим. Даже опустошенным… Обремененным.
— Я не сплю, — сказал он, не открывая глаз.
— Похвально.
— Вы всегда так саркастичны?
Она ответила не сразу:
— Да.
Он открыл один глаз:
— Действительно?
— Нет.
— Иногда?
Она почувствовала, что улыбается:
— Иногда. Даже чаще, когда я с сестрами.
— Хорошо. – Он снова закрыл глаз. – Я не выношу женщин без чувства юмора.
Она секунду раздумывала над этим, пытаясь понять, почему ей это не нравится. Наконец, она спросила:
— Вы находите юмор и сарказм взаимозаменяемыми?
Он не отвечал, и она пожалела, что спросила. Она должна была знать, что задавать подобные вопросы человеку, насквозь пропитанному спиртным, неразумно. Она отвернулась и посмотрела в окно. Страмфорд остался позади, и сейчас они ехали на север по Линкольширской дороге. Она поняла, что это почти такая же дорога, как та, по которой путешествовала Грейс, когда на нее и вдову напали разбойники. Однако та дорога была дальше от города; если бы она должна была кого–нибудь ограбить, то выбрала бы местно более отдаленное. Плюс, размышляла она, вертя головой, чтобы получше все рассмотреть, здесь не было ни одного места, где можно было бы спрятаться. Разве разбойнику не нужно сидеть в засаде в ожидании подходящего момента?
— Нет. – Она замерла и в ужасе посмотрела на Уиндхэма. Неужели она думала вслух? – Я не думаю, что юмор и сарказм взаимозаменяемы. – Его глаза все еще были закрыты.
— Вы только сейчас отвечаете на мой вопрос?
Он слегка пожал плечами:
— Мне нужно было подумать.
— О, — она снова отвернулась к окну, собираясь вернуться к своим мыслям.
— Это сложный вопрос, — продолжал он. Она снова повернулась к нему. Его глаза были открыты, он внимательно смотрел на нее. Он казался более собранным, чем несколько минут назад. Он, разумеется, не выглядел оксфордским профессором, но однозначно мог поддерживать разговор. – Это зависит от того, — сказал он, — что является предметом для сарказма. И от интонации.
— Конечно, — сказала она, до сих пор не уверенная в том, что он полностью в здравом уме.
— Большинство моих знакомых используют сарказм как оскорбление, поэтому нет, я не нахожу юмор и сарказм взаимозаменяемыми.
Он смотрел на нее с интересом, и она поняла, что он хочет услышать ее мнение. Поразительно. Разве его когда–нибудь интересовало ее мнение? О чем угодно?
— Я согласна, — сказала она.
Он улыбнулся. Совсем чуть–чуть, будто большее усилие могло вызвать у него тошноту.
— Я так и думал, — он замолчал, на один удар сердца. – Кстати, спасибо.
Она почти смутилась – так приятно было слышать это из его уст.
— Пожалуйста.
Его легкая улыбка превратилась в ухмылку:
— Прошло много времени с тех пор, как кто–то меня спасал.
— Полагаю, прошло много времени с тех пор, как Вы нуждались в том, чтобы Вас кто–то спасал.
Она откинулась на сиденье, чувствуя себя до странности довольной. У нее было мало опыта в общении с подвыпившими мужчинами, но то, что ей приходилось видеть – в те редкие моменты, когда родители позволяли ей задержаться дольше обычного, — не впечатляло ее.
Однако, она не могла не радоваться тому, что увидела его с этой стороны. Он всегда был ответственным, в высшей степени собранным и уверенным в себе. Сейчас он не был герцогом Уиндхэмом, одним из немногих в Британии людей с высоким титулом. Сейчас он был просто самим собой – властным и хладнокровным. Когда он стоял в дальнем конце комнаты, управляя множеством людей, люди хотели, чтобы он взял на себя ответственность за них. Они хотели, чтобы он принимал решения, говорил им, что делать.
Джон Донн (прим. ред. — Выдающийся английский поэт — метафизик Джон Донн (1572 — 1631) - не просто классик английского Возрождения; он, как и его современник Шекспир, писатель на все времена. В его стихах искренняя страсть перемешана с задиристым цинизмом и филосовской рефлексией ) ошибался. Некоторые люди были островами, были сами по себе. Как герцог Уиндхэм. Он всегда был таким, даже в самых ранних ее воспоминаниях о нем.
Но не сейчас. В этот раз он нуждался в ней.
Он нуждался в ней.
Это было волнующе.
И самым лучшим в этом было то, что он даже не осознавал этого. Ему не нужно было просить. Она увидела его, нуждавшегося в помощи, оценила ситуацию и стала действовать.
Она принимала решения. Она контролировала ситуацию.
И ему это понравилось. Он сказал, что ему нравится, когда она командует. Этого было достаточно, чтобы ей захотелось обнять саму себя.
— Чему Вы улыбаетесь? – спросил он. – У Вас очень довольный вид.
— Тому, что Вы никогда не сможете понять, – сказала она без горечи.
Ей недоставало его самообладания. Она завидовала ему.
— С Вашей стороны это нечестно, — сказал он с мягким осуждением.
— Это был комплимент, — ответила она, зная, что этого он тоже не поймет.