Буду твоей Верой (СИ)

— Ну ты и Бесстыжев! — хохочу.
— Согласна? — пытливо выгибает бровь.
— По рукам!
Горячие губы находят друг друга самостоятельно. Нашу сделку мы скрепляем долгим, чувственным поцелуем. Я задыхаюсь в его нежности и трепещу от того, как по-мужски нагло, самозабвенно и собственнически руки моего парня гуляют по спине, оглаживают ягодицы и спускаются к бедрам. Мне не страшно быть увиденной, пойманной или чувствовать на себе взгляды осуждения, потому что, когда ты влюблен — имеет значение только один конкретный человек.
  
ЭПИЛОГ
 
Егор, 31 декабря
— Э-эй! Да за что? — наигранно обижается Роман, потирая плечо, когда Анна Михайловна лупит его полотенцем.
— Если я тебя еще раз увижу возле стола, будешь отмечать праздник в пустой будке во дворе, — ругается мама Веры, поправляя блюдо с мясной нарезкой, украшенной веточкой укропа. Илюхин младший пасется здесь целый вечер, воровато разрушая шедевральные композиции из блюд и закусок, над которыми Анна Михайловна корпела практически всё 31 декабря. Растущий организм — дело такое! — Иди лучше проверь отца, как бы тот не перебрал на радостях, — кивает в сторону Илюхина старшего и моего бати, увлеченно о чем-то беседующих у панорамного окна и потягивающих элитный вискарь.
— Я ему не нянька, — бурчит Ромео, как называет его Вера, и незаметно от Анны Михайловны утаскивает со стола кусок красной рыбы.
Хохотнув, прижимаюсь к косяку и складываю руки на груди.
— Аня, куда поставим холодное? — Ольга появляется с двумя пиалами в руках.
— А давайте с двух сторон, — суетится мама Веры, обтирая руки о мой фартук.
Ольга, соглашаясь, кивает и выполняет порученное со всей ответственностью. Мы встречаемся с ней взглядами, и я улыбаюсь женщине, в ответ получая смущенную улыбку и багряные щеки. Мне она импонирует. Скромная, хозяйственная, душевная женщина — как раз такая, которая нужна моему отцу. Они очень гармонично смотрятся вместе и, если честно, за отца я очень рад. Ольга всё еще стесняется меня и брата и, скорее всего, чувствует себя не настолько раскованно в доме Бестужевых, насколько Анна Михайловна. Наблюдаю за мамой Веры, ловко лавирующей между кухней и гостиной, где накрыт огромный праздничный стол. Она поразительно идеально вписалась в пространство, будто жила здесь всю жизнь. А когда женщина увидела кухонный гарнитур, на котором с помощью Веры организовала все эти аппетитные яства, ее радости и восторга не было предела.
— Егор, а ты чего филонишь? Иди, Нине помоги с петухом! — раздаёт команды Анна Михайловна. — Ох, времени совсем мало, — качает головой, поглядывая на время.
Отлепляюсь от косяка и быстро бросаю взгляд на циферблат наручных часов — полчаса до Нового года. Никогда в своей жизни его так не ждал, как сегодня. Во мне бушует ураган из эмоций, поторапливающий минутные стрелки.
Иду на кухню, когда в затылок прилетают жесткие басы. Анна Михайловна с испуга вскрикивает, Ромка матерится вслух и испуганно прикрывает рот ладонью, пока не влетело от матери, а я оборачиваюсь. Андрей, мой брат, настраивает медиа-систему, становясь на сегодняшний вечер нашим ди-джеем.
— Сорян, — добродушно улыбается брат и убавляет звук, которого достаточно, чтобы каждый начал перекрикивать друг друга, не расслышав.
— А-ай, — шипит Нина, дуя на собственный палец. — Черт, обожгла.
— Давай помогу, — подлетаю к девушке брата и забираю из ее рук полотенце. Вынимаю из духового шкафа румяную утку с печеными яблоками и водружаю на плиту. Беру нож и протыкаю мякоть, проверяя готовность. Отлично!
— Могу попробовать, — рядом со мной возникает Роман, облизываясь на утку. — Что? — возмущается, когда замечает, как мои плечи начинают от смеха потрясываться. — Я хотел помочь, просто проверить и всё.
— Ах ты ж паршивец! — прилетает подзатыльник брату Веры от Анны Михайловны. — Отнеси оливье. Быстрее, шевелись! Ох, не успеваем, — сокрушается женщина. — И желе не успело застыть, как назло.
— Анна Михайловна, всё отлично. Еды предостаточно, — приобнимаю женщину за плечи, успокаивая. — Отдыхайте. Снимайте уже этот фартук.
 
Я настолько обескуражен и восхищен этой женщиной, что готов расцеловать ее золотые руки.
— Ох, Егорушка, переживаю. Как бы хватило еды на всех, — расстраивается мама Веры.
— Там стол ломится от изобилия. Можно вообще теперь не готовить до конца новогодних праздников, — смеюсь я.
— Скажешь тоже, — краснеет Анна Михайловна и поджимает губы. — А где девочки?
— Побежали наверх переодеваться, — отвечаю Анне Михайловне и беру противень с уткой, собираясь отнести к столу.
За те десять минут отсутствия Веры я успел дико соскучиться. Водрузив утятницу в центре стола, вновь смотрю на время — без десяти двенадцать.
Слышу глухой топот и срываюсь с места. Прячусь под лестницей, ведущей на второй этаж. Кира и Вера проносятся мимо и я, под испуганный вскрик, успеваю ухватить девчонку за талию, утаскивая в полумрак. Кира оборачивается, хохочет и убегает в гостиную.
— Егор, ты меня напугал, — часто дышит моя девушка.
Прижимаю к стене тонкое девичье тело и скольжу по нему взглядом: черное укороченное платье переливается и поигрывает бликами, точно рыбья чешуя. Опускаю руку на бедро и веду вверх по телесной лайкре, не отпуская зрительного контакта. Последнее время наши прикосновения стали более откровеннее. Мой любимый Снеговик больше не пугается неожиданных ласк, ну или, по крайней мере, старается делать этого реже. Она так мило краснеет, когда мои пальцы задевают резинку тонкого капрона, и я не в силах держать свои руки при себе. Просто, когда Вера рядом, я не могу не касаться ее. Мне жизненно необходимо чувствовать ее тепло и бархат светлой кожи. А когда я ощущаю взаимность и вижу, как вспыхивают ее глаза, словно самые яркие звезды на небосводе, я завидую сам себе и чувствую себя везучим счастливчиком!
— Я соскучился, — шепчу, задевая ее манящие губы своими.
— Меня не было всего десять минут, — игриво выгибает тонкую бровку и облизывает вкусные губки — дразнится мой Снеговик. Моя девушка — сама невинность и чистота. Но, когда она вот так ненавязчиво флиртует со мной, у меня сносит крышу. Я завожусь точно самый мощный на свете стартер за секунду.
— Правда? А мне показалось целую вечность, — оглаживаю нежную щечку. Ее кожа — самый нежный лепесток изысканной розы. Эта девушка — настоящее искушение.
Мой Снеговик кокетливо улыбается и обвивает мою шею руками. Жадно припадает к губам, не давая усомниться, что за время нашего десятиминутного расставания, она соскучилась не меньше меня.
Моя рука по-прежнему хозяйничает под ее вечерним нарядом, который я толком не успел разглядеть, но, чтобы не надела на себя эта девчонка, для меня она будет ослепительна в любом одеянии.
— М-м-м, — стонут ее сладкие губки, пробуждая во мне целый ворох горячих желаний. От ее запаха и чувственности у меня кружится голова. Я сейчас в том критическом состоянии, когда готов наплевать на праздник и собравшихся гостей, и утащить своего хрупкого Снеговика в свою ледяную берлогу. Но…
— Вера! Егор! Вы где, ребята? — доносится до нас голос Анны Михайловны. — Уже Президент мерзнет у Кремля, только вас и ждет!
Нехотя разлепляем наши губы и смеемся.
Беру свою Веру за руку, целую тонкое запястье:
— Космическая… неземная… — успеваю сказать Снеговику, выныривая из-под лестницы.
— А! Вот вы где! — отлавливает нас брат Веры с повисшим на бок новогодним колпаком. — А меня маман отправила на ваши поиски, а вы тут, оказывается, в дёсны бахаетесь, — усмехается недоделанный Ромео и получает уже от меня ощутимый подзатыльник.
— За словами следи.
— Э-э-э! Да что за семейка у меня? Все только и лупят, — почёсывает ушибленный загривок.
— Ребята, скорее! — а это уже нервничает батя, когда на экране кремлевские куранты начинают отсчет времени.
Кира впаривает нам по бенгальскому огню, Андрей — по фужеру с шампанским, Ольга натягивает на нас красные колпаки, а Нина тушит основной свет.