Заклятый друг (СИ)

К нереальной Даше я ведь имею право прикасаться?
Конечно нет.
Ни к какой нельзя.
Но моё воображение всё равно делает с ней много того, что мне так хочется. Как бы я не пытался себя остановить.
Тянусь…
— Куда грязными руками! — бьёт меня по кисти.
— Настоящая.
— Ты долбаный извращенец!
— Что ты делаешь в моём шкафу?
— Подглядываю. Что ещё?
— И после этого ты говоришь, что я — извращенец?
— Ты установил камеры.
— В твоей комнате — нет.
— Какая разница? Ты ничего мне не сказал.
— Я хотел подловить тебя.
— На чём? Господи, — она прижимает ладони к вискам и зажмуривается, — какой же ты подлый!
— Это было до того, как ты сказала, что Ваня — не сын Серёжи. Я хотел знать, какие у вас планы.
— Отлично! Это, по-твоему, хорошее оправдание? — она распахивает глаза и с вызовом смотрит мне в лицо.
— Я…боялся, — сглатываю. — Потерять вас с Ваней. Я. Очень. Боялся. Что он вас заберёт у меня.
Даша напряжённо выдыхает. И смягчается. Спрашивает:
— И как тебе? Понравилось наблюдать за мной?
— А тебе — за мной?
— Я не смотрела.
— Да?
Она краснеет.
— Очень стыдно перед тобой, Соболева.
— Мне всё равно. Ты же не зал…что я здесь. Я к тому… В своей комнате ты волен делать всё, что угодно.
— Я дрочил, слушая твой голос. Перестань меня оправдывать.
— Я не оправдываю! Просто хочу донести до тебя, что это… — она осекается. — Это всё, что здесь сейчас произошло, вообще меня не волнует. Мне наплевать, с кем ты, что ты, и… Мне наплевать на тебя, ясно? Но приводить сюда свою любовницу, и делать здесь с ней что-то, в доме, где пока ещё живёт твоя жена, пусть и фиктивная, в доме, где живёт твой сын, это подло, это…
Она назвала Ваню моим сыном.
Это уязвляет меня. Обезоруживает. Толкает на колени.
Потому что в очередной раз мертворожденная надежда на то, что Даша зачем-то врёт всё это время, и на самом деле Ваня — мой ребёнок, падает в ладони, и я просто не могу не попытаться реанимировать её.
Это тупо бесчеловечно — не сделать ничего.
И я осторожно жму основанием ладони в хрупкую, по-птичьи выгнутую грудную клетку.
Пожалуйста! Живи!
Я это столько раз делал…
Кретин. Она ведь никогда и не была живой.
— Что ты так улыбаешься, Макс? Не думай, что я ревную.
— Ты же знаешь, что у меня с ней ничего нет. Кроме рабочих отношений. И дружбы.
— Дружбы? Как у нас?
— У нас с тобой было большее. И ты всегда прекрасно это знала.
— Ничего я не знала, — она выходит из шкафа, задевая меня плечом.
— Зачем обманываешь? И почему про Ваню правду только сейчас сказала?
Даша испуганно оборачивается, коротко выдыхает и захлёбывается вдохом.
— Это не правда.
— Ваня — мой сын?
Злится. Касается кончиком языка правого клыка, отталкивается, хочет сказать, но лишь замыкает приоткрытые губы, и снова кусает их.
— Это ни на что не повлияет, я просто хочу знать.
— Глупо было приезжать сюда. Это твой дом, и ты…
— Я не буду пытаться отобрать его у тебя. Просто хочу знать, — делаю к ней шаг. — Пожалуйста, скажи.
— Хватит! — она толкает меня в грудную клетку. На её губах выступает капелька крови.
— Ну же, Чуточка, — я снова наступаю.
В её глазах задрожали слёзы.
Она льнёт ко мне. Прижимается губами к губам. Отрывается. Трётся мокрыми щеками о моё лицо. И снова целует. Я чувствую её солёную кровь у себя во рту. И влагу от её ладоней на шее. Они неуверенно, рваными скачками, соскальзывают вниз по моему телу.
Упираюсь запястьями в её спину и прижимаю к себе, стараюсь не трогать, будто не хочу запачкать. А сам весь в ней.
И эти маленькие пальцы на моей ширинке.
— Соболева! — мой голос прорывается через её кусающий поцелуй.
Она отскакивает.
И пользуясь тем, что я, ошарашенный, стою там, выбегает из комнаты.
48. Даша
— Спасибо, — Виталик снова округляет глаза.
Я выбираюсь из машины.
— Сегодня уже не потребуется никуда ехать, можешь отправляться домой.
Он благодарит, желает мне хорошего вечера.
Я смотрю на здание, в котором под крышей прячется мой любимый лофт.
 
Столько всего, что мне нравится — дал Макс.
Эта квартира, те поездки, которые, были с ним и его друзьями. Разговоры часами напролёт. Мой сын.
Я поднимаюсь в лофт, и даже не запираю за собой дверь.
Скидываю одежду прямо у порога и иду в душ.
Переключаю рычаг в душевой кабинке, и на меня обрушивается тропический ливень.
Становится трудно дышать от быстро скапливающегося пара в изолированном пространстве.
Но я специально терплю. Выжигаю почти кипятком тот лёд, с которым вышла из комнаты Макса.
Вся кожа словно остекленела.
Я не могу его простить.
Не могу.
Сменяю режим лейки на самый спокойный, а слишком горячую воду на прохладную. Волосы перестают натягиваться от напора и лежат на груди тонкими змейками, красиво обрамляя крупные соски.
Образ зверя, каким явился Макс в тот проклятый вечер, я оберегала от нашего прошлого, я все хорошие воспоминания отгоняла от него, чтобы они не вносили пастельных тонов, не скругляли острые углы, не белили чёрно-красную пасть его животной грубости. Но они наступали, кололись сладкой ватой и щекотали пухом одуванчиков, и пробирались туда, куда я не хотела позволять. Как и сам Арский пробрался в меня.
Но. Я. Не. Могу. Его. Простить.
Выхожу из душа даже не обтерев воду полотенцем. Мне доставляет нездоровое удовольствие вспоминать, какая я была вся мокрая, целуя его сегодня. Буквально затыкая ему рот этим поцелуем, чтобы он перестал спрашивать. Пачкая его собой, своими слезами, кровью, потом.
Иду к окну, оставляя на полу мокрые следы. Сажусь на подоконник, ставлю на него мокрые ступни.
За окном опять дождь.
Если кто-то из прохожих и будет в такую погоду идти по улице, вряд ли ему придёт в голову поднять взгляд вверх из-под капюшона или зонта. А значит я могу спокойно сидеть здесь голая и не бояться, что кто-то меня увидит.
Кажется, в какой-то книге, которую мы проходили в школе, была такая сцена.
Никогда не любила литературу. Зачем пытаться прожить чью-то жизнь, да ещё и выдуманную. Нужно в своей жизни выстраивать всё так, чтобы получать те яркие эмоции, которые тянут людей к книгам.
В сумочке звонит телефон, только я не хочу слезать с подоконника.
Но человек очень настойчив.
Может, это Айдар соблаговолил поговорить со мной?
Номер неопределяемый.
Ясно кто.
Я сажусь на корточки и собираюсь послать абонента на хер.
— Кажется, у вас всё наладилось? — искажённый фильтрами голос больше меня не пугает.
— Верно.
— Значит, ты его простила?
— Верно.
— Уже дала ему?
— Не твоё собачье дело. Больше никаких денег. Больше никаких издевательств. И знай — я сделаю всё, чтобы тебя найти и вывести на чистую воду.
— Я так понимаю, ты готова к тому, что сегодня твои родители увидят.
— Макс мой муж. И это была всего лишь ролевая игра. Так что…эта история яйца выеденного не стоит.
— Сука! Ваш сын ведь когда-нибудь вырастет! И всё узнает! Одноклассники ему покажут. Такое позорище!
— А когда твои дети вырастут, что они узнают о тебе?
Он сбрасывает.
Я звоню маме.
И говорю ей, что наши личные с Максом видео попали в руки злоумышленников. Если ей или отцу придёт что-то подобного характера, они не должны смотреть запись.
Наверное, маме стало стыдно за меня.
Но лучше я буду в её глазах извращенкой, чем жертвой изнасилования.
Мне снова звонят. Номер определяется, но он неизвестен.
— Привет!
Я не сразу узнаю голос.
— У меня для тебя кое-что есть. Ты в городе?
Отвечаю утвердительно.
— Можешь открыть фотки, которые я сейчас тебе пришлю, не сбрасывая звонок?
Снова отвечаю утвердительно.
Залезаю в вотсапп, и вижу там фотографии Веры.